|
Глава третья. КАКИЕ МЫ РАЗНЫЕ… Сложив аккуратно в коробку открытки с видами Ленинграда, альбомы и фотографии, я стала перебирать книжки, кучкой лежащие на полу. - Мама, а букварь на татарском забрать? - Конечно забери, доченька, может, учить начнешь. Чтобы узнать, какой дух у любого народа, надо с ним разговаривать на его языке. Или хотя бы понимать, что человек тебе говорит. В каждом языке есть своя прелесть, свои особые выражения, и их не всегда можно перевести на другой язык. - Когда мы в Татарии были, в Казани и в деревне под Уфой, я их слова не знала, но всё равно немного понимала, что они хотели сказать. - Повседневные слова ты, конечно, могла понять, но поэзию и литературу, особенно татарский юмор и шутки, можно понять, только если знаешь язык. Да не только татарский - английский, немецкий – в общем, любой... Вот я знаю только русский, но когда-нибудь обязательно выучу хотя бы еще один. Твой отец на двух языках говорит и даже песни поет. Это же прекрасно! Как-то в летние каникулы мы поехали в Татарию, чтобы бабушка-Абика повидалась со своим единственным братом и показала ему своего старшего сына, моего отца, и нас с мамой. Шайтан Город Казань очень красивый, но мы там были только проездом, и больше всего мне запомнились события в деревне. Люди в ней жили зажиточно, тут я впервые увидела, что в сметане ложка может стоять - такая сметана густая, и ещё я узнала, что нельзя есть свинину ни в каких видах, - по Корану не положено. Свиней можно выхаживать, а потом сдавать в колхоз или на мясокомбинат, притом за хорошие деньги. Однажды, рано утром все захлопотали, и из отдельных русских слов, проскальзывавших в разговоре, я поняла, что свинья, которую выкармливала одна из тетушек-родственниц, не встает, видно, собралась подыхать. На ноги подняли всех деревенских мужиков, и они долго совещались, как перетащить свинью на курган, чтоб она своей смертью не осквернила дом и не принесла несчастье хозяевам. Свинья тихонечко хрюкает, глаза закатывает, а семеро мужиков еле-еле волокут ее, родимую, к телеге. Поднять ни на телегу, ни на грузовик не смогли, так волоком до самого вечера затаскивали ее на курган, решив, пусть грешная отойдёт под звездным небом в полном одиночестве. Ближе к ночи мужики вернулись, долго мылись в самом дальнем углу двора, а потом ещё и в баню ушли, чтоб до конца смыть с себя всю скверну. Женщины нет-нет, а прислушивались - хрюкает-не хрюкает. Хотя я не могла представить, как же можно услышать что-то, если курган еле-еле видно... Однако через несколько дней свинья своими ногами сама обратно пришла, ткнула рылом в калитку и громко хрюкнула. Тетушка, как увидела ее, быстрее пули вылетела со двора с криком: - Шайтан, шайтан, Алла, би-сми-лл-я-я! - во всяком случае, так мне послышалась. Женщины, дети повыскакивали из домов, тётушка что-то им говорит и, размахивая руками, показывает на свой двор. И тут все толпой побежали подальше от двора. Теперь только понимаю всё их смятение – в самом деле, свинья вернулась с того света, нечистая сила-шайтан носится по двору, всю птицу перепугала, куры квохчут, пытаются взлететь как умеют - только перья летят, гуси истошно гогочут, утки искрякались до хрипоты… В общем, в деревне – Армагеддон, да и только… Через какое-то время ветеринара привели с председателем колхоза и милиционером. Ветеринар зашел во двор, осмотрел свинью, пожал плечами и говорит: - Фатима, ты свинью чем кормила? - Отборной пшеницей! – отвечает та, чуть не плача. - Вот-вот! – смеётся ветеринар. - Перекормила свинью, что она.. аж на своих ногах стоять не могла. А когда вы ее на курган унесли, проголодалась животина за три дня, подхудела и пешком домой пришла. Задай-ка ей корму, я завтра пришлю грузовик с краном, заберем на выставку, еще и премию получишь за свою свинку – она полтонны, не меньше, на глаз весит. Утро в татарской деревне начиналось с кормления животных и птицы. Однажды мама решила помочь, встала с рассветом и бросила из чашки зерна курам. Только через пару часов куры зашумели, и тетушка спросила маму, кормила ли та птицу. - Конечно, я им побросала зерна, вон из той плошки, - ответила мама. - Ну, что ты, милая, вот как корм давать надо! - открыла тетка большой ларь с пшеницей, взяла ведро и «ахнула» веером зерно по всему двору. - Дай попробую, - сказала мама. Схватила ведро и в точности повторила тётушкин маневр, даже зарделась от усердия. - Можешь, можешь с деревенской работой справиться, хоть и учительница, можно сказать, уважаемый человек, твоя свекровь нам о тебе много рассказывала. В самом деле, маму очень любили в школе, она была самой молодой учительницей, преподавала русский язык и литературу взрослым, а то и пожилым рабочим. Они её немножко побаивались – уж очень требовательная, и когда говорила: «Ну, голубок (или голубушка), ты и отличился!» - большего наказания для ее учеников не было, а уж про себя я вообще не говорю, «голубушка» для меня значило, что я отменно проштрафилась, - конечно, и так бывало, но нечасто. Иногда она брала меня с собой в школу и, сидя на задней парте, я перебирала книжные страницы или рисовала. Слушала, как она объясняла правила русского языка, читала вслух отрывки из романов и поэм, а потом ученики отвечали ей на вопросы. В чужой монастырь…, или Запретная рыба ...Тетушка беседовала с мамой о том-о сем, о красоте курганов и об их истории, о полях и речке, что текла недалеко. Мы узнали, что рыбы в реке видимо-невидимо. И на следующий же день пошли спозаранку на рыбную ловлю. Мама моя - рыбак заядлый, рыба сама к ней идет. Удилища сделали из веток, только родителям пришлось очень долго крючки искать. Рыбы мы наудили много. Вернувшись в деревню, попросили сковородку для жарки, тетка не очень ласково на нас посмотрела, зашла в чуланку, долго возилась и наконец вытащила старую-престарую сковороду. Она попросила чистить и готовить рыбу в дальнем углу, а потом, пошептав что-то отцу на ухо, торопливо ушла. Я не очень присматривалась, как мама обрабатывала и жарила рыбу, но заметила, что всё это она делает с особой осторожностью. С удовольствием наевшись рыбы из алюминиевых тарелок - эмалированных, символа роскоши тех дней, нам почему-то не дали, - мы начали искать тазик, в котором бы помыть тарелки. Однако тетка, увидев посягательство на очередную посуду, выскочила из дома, надела на руки вачеги и быстренько собрала тарелки и сковороду, выкинула их на помойку, что-то приговаривая себе под нос по-татарски. Абика потом объяснила, что не только свинину, но по традиции, люди здесь и рыбу тоже не едят. Когда я попыталась поехидничать: «...а что, мол, может, здесь вообще кушать воспрещается?» - мама строго сказала: «Со своими законами в чужой монастырь не ходят», чем привела меня в полное смятение. В ту пору я знать не знала, что такое монастыри и какие-то их законы. Монастыри и монахи ввергли меня в полное изумление, когда мама мне про них рассказала. Тем не менее, смысл до меня дошел: люди бывают разные, и традиции их надо уважать. Еще интереснее оказалось, что татары бывают Казанские и Крымские, но мы относимся к первым, к тому же одни приняли православие, а другие остались мусульманами. Словосочетание «татаро-монгольское иго», со стодвадцатилетним чадом от пожаров, угоном людей в степи, данью, а потом торговлей и оседлостью части татар на Казанской земле, вызвало в моей душе бурю. Невозможно было поверить, что частично и я сама происхожу от всего этого. - Не принимай близко к сердцу, детка, это же история, из нее ничего не выкинешь. Было и было, да быльем поросло. Все это - далекое прошлое. Сейчас другое время, другие понятия, - успокаивала меня мама. - Живи и радуйся. Когда будешь изучать историю, думай, сама анализируй, и вообще, читай книг побольше. Мы часто пили чай с умопомрачительными сладостями, усевшись по-восточному на одеялах и многочисленных подушках вокруг скатерти, расстеленной на полу. Мебели в доме было на удивление мало. Обычно собиралось человек десять-двадцать, близкие родственники и друзья. Кто-нибудь обязательно приносил татарскую гармонику, играли, пели, иногда танцевали. Тогда впервые меня научили делать замысловатые движения руками и чуть-чуть танцевать татарские танцы. Отец мой любил танцевать, он участвовал в ансамбле самодеятельности, и иногда я бывала на его выступлениях в Доме культуры металлургов. Как-то меня пустили на сцену, куда я прошла мимо гигантского бюста Сталина. Его имя было высечено на камне, а буквы - с мою ладошку. Отцу особенно удавались разные присядки и «ползунки». Коллектив был большой, и после работы они репетировали. Исполняли разные танцы, но таких, какие я увидела здесь, в их репертуаре не было. Я танцевала и ещё старалась тихонечко подпевать, все одобрительно кивали, подбадривали, цокали языками и с акцентом приговаривали: «Караш, кызым, караш!» - мол, «хорошо, девочка, хорошо». Желоб: прогресс и традиции Воду для чая и готовки пищи приносили из ключа, что на вершине одного из курганов. Только эта вода считалась чистой. Женщины с ведрами на коромыслах поднимались на курган, а потом, медленно ступая под тяжестью ведер, спускались и шли к деревне. Отец недоумевал, почему до сих пор никто не догадался провести воду ближе к домам. Поэтому, озадачившись этой идеей, он уговорил пару сельчан помочь ему затащить желоб и трубы на вершину кургана. Приладив один конец желоба к источнику, второй он просунул в трубу, эту трубу - в другую, и так довел примитивный водопровод до деревянной кадки у самого подножия холма. На следующий день мы наблюдали, как женщины чередой поднимаются на курган, проходя мимо отцовского сооружения. Хотя вода и лилась, искрясь на солнышке и заманивая, но они шли проторенной годами дорожкой. Разочарование омрачило лицо моего отца. Вдруг одна баба, оглядевшись вокруг, чтоб никто не заметил, подошла к кадке и подставила ведро под струю. Пока ее соседки поднимались на вершину, она успела дважды сбегать с полными ведрами до своего дома. Так к концу недели родилась новая традиция - идти по воду не «к кургану», а к желобу и, собравшись стайкой, поболтать о деревенских новостях. ... Наверное, я забылась, прижимая татарский букварь к груди, потому что мама спросила: - Что, вспомнилось, как к Фаткалу и Фатиме ездили? А Москву помнишь? - Да, только не очень хорошо, - ответила я. - Красную площадь, Кремль, музеи, сокровища Алмазного фонда... Ну, Большой театр и спектакль, что мы видели… - Не ругайся, но больше всего я запомнила свистульку, ту - в больнице, - грустно ответила я. Свистулька, или «Казенные души» ...Нет, конечно же, в моей памяти остались яркие картины Кремля и Грановитой палаты, шапка Мономаха и поразительной красоты платья Екатерины II. Расшитые камнями, серебром и золотом рясы, сделанные руками монахинь, и ложи Большого театра, а хождение по крутым ступеням узких лестниц в соборе Василия Блаженного было загадочным и мрачным... После долгих осмотров достопримечательностей и музеев выезд на пикник стал приятным отдыхом. С друзьями моей московской тети мы выехали на берег Москвы-реки у Воробьевых гор, но пикник кончился для меня печально. В то время, как взрослые раскладывали снедь и напитки, а дети бегали вокруг, любопытство погнало нас вверх на гору, которая оказалась очень крутой. Для начала мы съезжали по высокой и густой траве, веселились «от пуза». Помнится, кто-то из ребят меня обидел, и я, хватаясь за траву, начала «на спор» подниматься всё выше и выше. Тут они меня окликнули, резко развернувшись, я потеряла равновесие и стремительно побежала вниз. Быстрее, быстрее, все быстрее.... Чувство полета и зависание... Вижу людей, собравшихся вокруг девочки в летнем светлом сарафане, лежащей на траве. Гудок теплохода, шум поезда метро, несущегося по мосту, слова, вязнущие в пустоте: «Убилась? Жива? Помогите!»... Пустота расправляет крылья, исчезает в темноте и безграничности, а там - покой. Надо мной потолок, он белый и лампочки очень яркие. Вижу глаза, внимательно смотрящие, и ресницы – черные, длинные, губы шевелятся: «Я твоя мама, ты меня помнишь?» Молчание… В пустоте не бывает сущностей, и нет для них определений. Слезы медленно собираются в упорно глядящих на меня глазах. Гул детских голосов вокруг, и еще голос: «Вам надо с ней поговорить, она очнулась, напомните ей что-нибудь, спросите, что она хочет...» Глаза исчезли, появилось нечто желтое: «А это банан, детка, попробуй». Во рту ощущение мыла... Первая мысль - легкой вибрацией: «Все-таки купили, они такие дорогие». И вновь милый мне голос: «Смотри, что я тебе принесла - свистульку». Чудный звук - переливающийся, нет, воркующий - перед взором возникает клетка, а в ней маленькая птичка, перышки яркие, клювик раскрывает, поет, замолкла... «На, попробуй, подуй в свистульку, и птичка опять запоет». Я очень стараюсь, но она не поет, а я так хочу, чтоб она ожила, - попробую еще раз... Поет… Жаворонок в небе тоже пел. Там, на даче детского сада, я собирала васильки в поле. Они были голубые, как перышки у птички. А ещё я умела плести двойные венки из цветов… Рука гладит мою руку. Только у мамы такая мягкая и нежная рука. - Ма-ма. - Доктор, моя девочка сказала первое слово! ...Мне долго нельзя было вставать с больничной койки, и я целыми днями играла со своей «птичкой». Наконец пришел день выписки, но забрать «птичку» с собой мне не позволили, сказали - нельзя, хотя я долго умоляла медсестру. Устав от моих приставаний, она взяла и положила свистульку в хлорку, продезинфицировать... и для меня птичка замолчала навсегда. Не подала больше голоса моя свистулька. Так и осталась на столике в палате, врач тоже не разрешил её взять. Уходя, я долго оборачивалась и прощалась сквозь слезы: я же обещала птице забрать ее с собой, выпустить на свободу. Всё-таки взрослые бывают так жестоки - ведь можно же было просто отдать, без хлорки, без дезинфекции, мое крошечное счастье… - Доченька, ты опять за свое, не могли они, - сказала мама. - Ты не понимаешь, - ответила я. - Я уж как врача уговаривала. В институте Склифосовского, в травматологии, строгие правила. Хотя, конечно, могли сделать исключение. Это не инфекционное отделение, и никаких «страшных» микробов там не было. Ты им прости, детка, что так получилось. Все люди делают ошибки. И иногда на ошибках учатся. Может, в детстве им чего-то важного не объяснили… - Как ты нам с братом объясняешь? - По крайней мере, пытаюсь... Брат, и первые проявления его характера - Мам, помнишь случай с братом? Когда он играл со своим любимым молоточком, все подряд выстукивал и гвозди забивал куда ни попадя? Мы с Надюшей тут же рядом играли, а он подошел сзади и пристроил гвоздь на ее темечко, решив проверить, забьется или не забьется, размахнулся и... хорошо, Бабамка вовремя его ручку перехватил, а то бы забил гвоздь моей младшей тетке прямо в голову. А ещё помнишь, вы с папой купили граненые стаканы, а брат уже мог добираться до полок. Он стаканы стащил на пол, ставил один на один и разбивал молотком, смотрел, как осколки разлетаются в разные стороны. Ему до конца понять хотелось,что они действительно все стеклянные. Ты его самого еле-еле из осколков вытащила - он все сорок стаканов уничтожил! Но братик ведь маленький, как же ты можешь ему все объяснить, он ещё не всё поймёт, что можно, что нельзя… - Но он ведь понял, больше такого не делает и по телефону каждые пять минут не звонит к отцу на работу. Это он экспериментировал, знакомился с жизнью, теперь он знает, что людям нельзя причинять боль… А телефон – он для него лучше всякой игрушки, в нем слышен живой голос человека, которого нет рядом, и для малыша это - чудо. Заморский фрукт - А я знала, как Абике чудо повстречалось. Посылка пришла из Москвы, дед за ней на почту ходил, я сама видела. Открыла бабушка посылку, конфеты вытащила, печенье и что-то с зелеными листьями. Крутит и говорит: «Похоже на шишку, наверное, шишка заморская. Или цветок. Посажу в горшок, чтобы это выросло, вишь, как сохранилось, листья даже не завяли». Вышла во двор, горшок с землей принесла, посадила это и на подоконник поставила, рядом с геранями. Сидим и смотрим на чудо, конфеты жуем, хорошо, что Фаина с работы вскоре пришла. Сперва ужаснулась, сколько мы конфет истребили, а потом захохотала: - Вы зачем ананас в горшок посадили? Его же есть надо, это фрукт такой. Но бабушка свое доказывает: «Цветок это, и точка!». Пришлось Фаине ей конфетную обертку показать с рисунком, чтоб убедить. А тут и почтальонша пришла с письмом от московской тетушки, она его вдогонку посылке выслала. В письме всё объяснила: как с ананаса шкурку снять, как ломтики нарезать. И только тогда бабушка поверила... потом осерчала, на меня напустилась: «А ты куда смотрела? В школе учишься, должна знать!». Но я тоже впервые ананас увидела, хоть и слышала: «ешь ананасы, рябчиков жуй…» Про фрукт заморский теперь знаю, осталось рябчиков увидеть. - Вот тебе и пример, - сказала мама, - что мы всю жизнь учимся, хоть стар, хоть мал. Правильно в старину говорили: «Век живи - век учись»! - Ой, мама, знаю, знаю - «и дураком помрешь», - дополнила я народную мудрость. - Где ты всего набираешься? - Ребята на улице так говорили… Мандарины, которых вдруг оказалось очень много - Еще они говорили, что в этом году Маевка будет в лесу, как тогда, помнишь? - спешу перевести разговор на другую тему. - Маевка была такая замечательная, столько народу - как на демонстрации или на выборах. Все смеются, радуются, красные флаги и плакаты везде развешаны. На гармошках играют, песни поют... Больше всего люблю лимонад и конфеты на таких праздниках. Нет - на Новый год в подарках все-таки больше конфет. Только почему-то всегда одно яблоко и один мандарин. Вот когда ты привезла целый чемодан мандарин из Свердловска, - вот это было да! - Да, да, только вы с братом два дня подряд из-под кровати не вылезали, где чемодан стоял, а потом такую мне аллергию выдали, что я не знала, как вас откачать. - Зато мы в темноте под кроватью математикой занимались - считали, сколько ещё осталось, мы же не все мандарины съели. - Чуть-чуть, конечно, осталось, - усмехается мать, - только брат даже до десяти считать не умеет, как же вы с ним занимались? - Мам, мы старались. Ведь в первый раз чего-то в доме было много... - Дорогая моя, много - на колокольне! - Почему на колокольне? - На колокольне? На колокольне звону много. И вообще, «много» никогда не бывает. Все зависит от тебя - сколько тебе надо, и чего в жизни хочешь. Главное, чтоб в пустой звон всё не перешло... -Мам, - отвлекаю ее от мыслей. – Смотри, сколько всего я упаковала: книги, мои ноты, брата любимый молоточек положила вместе с его игрушками... Кажется, все, - оглядываю я пустые стены дома, оголенные полки, многочисленные коробки, узлы и, прислушавшись к внезапно гулкой тишине комнат, говорю: - Я знаю, чего мы не возьмем с собой - радиопродуктор, тарелку. Если слышится «Говорит Москва», ты всегда вздрагиваешь... |
