|
Глава восьмая. Я, ТЫ, ОН, ОНА Вещий сон На меня нахлынули мысли о времени, когда я начала заниматься бизнесом. Вспомнилась короткая поездка в Пермь. В то время мне казалось, что живу я в самолётах: постоянные поездки и перелёты из одного конца страны в другую. В составе делегации на нашу встречу прибыл рэббэ из Израиля. После переговоров, вечером в ресторане посадили меня напротив него. Заметила, что он ел только овощи и фрукты. Сидел молча и внимательно на меня посматривал. И если бы кто-то прислушался к нашему разговору, ничего б не понял. Рэббэ читал мои мысли и отвечал. Только подумаю, к примеру, «Талмуд надо было почитать перед поездкой, а то о чем мне с ним беседовать?», он говорит: - Придёт время – почитаешь, тебе не к спеху. - А знаете, - начинаю говорить… - Знаю, ты не надеешься, что бизнес получится… - А вам… - и замолкаю на полуслове… - Нет, мысли не всякого человека читаю. А что – тебе всё-таки хочется узнать? Про то, что разделяет людей? Бог-то один, называем только по-разному, и всё делим, делим… Меня дрожь проняла, и я страшно обрадовалась, когда мой сосед обратился к рэббэ с каким-то вопросом. Я тихонечко вышла из-за стола и удрала с банкета, как школьница, которую засекли с невыученными уроками. Спать легла пораньше. Сон пришел, но – странный… Экран, наподобие телевизионного. Вижу – лечу на метле, как ведьма, над полями, городами… В углу экрана как будто кто-то стоит и рукой показывает. У меня в голове проскользнула вполне осознанная мысль: «наверное, я неправедно живу, что ли?». Потом появилась больничная койка, и на ней… я? Нет – дочь, да нет – это я. Имя прозвучало отчётливо: «Виктория». Во сне меня обуял страх, и я говорю: «Нет, нет, это – я». Видение размылось, и очень ясно зазвучали слова на странном языке. А я кричу – не понимаю! Переведите на русский, или английский! Потом появилась картинка города с небоскрёбами. Это ещё что такое? Ни на один город, в которых была, не похоже. Лицо проявилось, благообразное с седыми, совершенно белыми волосами, глаза огромные, губы – в полуулыбке. Проснулась в поту, но лицо так перед глазами и стояло. Вечером того же дня мы вылетали обратно в Москву, и в аэропорту, прощаясь, рэббэ показал мне фотографию. У меня сердце в пятки ушло - на фото было то же самое лицо, что во сне привиделось. - Я это лицо в своих снах вчера ночью видела, - говорю я рэббэ, - и этот человек мне что-то долго говорил на незнакомом языке. А рэббэ мне отвечает: - Этот человек у нас пророком считается. Он предупредил тебя о чём-то. Наш Балшэм – так называют его – не к каждому приходит. Считай, что ты знак получила… Летела в самолете, и вдруг вспомнила, что рэббэ просил меня написать, если сон сбудется. Адрес дал и имя. Имя странное: Дэйв Накшон. Я люблю длинные перелеты, это время становится моим личным временем для размышлений. Вот и сейчас на ум пришли «Знаки» - сколько их было в моей жизни, в каком обличье они приходили? Заметила, что иногда какая-нибудь, кем-то высказанная фраза или ситуация почему-то пронзали сердце, и лишь со временем приходило понимание, что крылось в подтексте. Были странные сны - порой сбывались. Просто я не всегда правильно их понимала или интерпретировала произвольно, так сказать, «в мою пользу», то есть как мне хотелось… Правильно ли мы живём? Сосед мой, академик, не общается со мной. Наверное, обиделся. Вполне его понимаю – стучался в мой номер в двенадцатом часу ночи, я заволновалась, может, что приключилось после моего ухода с банкета; открыла дверь – он стал в любви объясняться, руки целовать. - Шестьдесят лет Вам, - говорю ему, - что Вы выдумываете, у Вас внуки взрослые! Он – мне: - Вы ещё красивее, когда все волосы подняты наверх, и лицо у вас делается совсем другое, только это не все видят… В общем, его понесло. Стал читать стихи. Кстати, он меня проверил на знание русской литературы и поставил двойку. В такси, когда ехали в аэропорт, читал отрывки из поэм, а потом спрашивал: «Кто это?». Я не знала и честно признавалась. И надо же было, я не отгадала ни Ахматову, ни Есенина – кошмар какой-то. Правда, он отметил, что читал редкие стихи, но настоящий, мол, интеллигентный человек обязан их знать и наизусть. Хорошо, хоть Пушкина с Лермонтовым узнала по мелодике. В общем, тест не прошла. Я не стала ему объяснять, что поэзию люблю не особенно и читаю её как прозу, в поэтических кружках не членствовала, больше увлекалась политинформациями, особенно международной политикой. И теперь, в дверях моей комнаты, на мой резкий отказ он ответил, что знает, почему я столь непреклонна – это потому, что не вижу будущего с ним. Он был прав. Как говорится, «не первый день в девках ходим», чтоб такого рода командировочные романы-однодневки поощрять, но сердце у меня защемило от предчувствия, что, может, и со мной такое когда-нибудь случится: тоска увядающего тела и молодая душа, что ещё способна любить. И борьба со страхом грядущего увядания... Может быть, весь мой странный сон был навеян этой ситуацией? Наверное, мне надо сходить и исповедаться, может, я не так живу? Не то делаю? Занялась бизнесом, где и мужикам-то страшно бывает, а я куда лезу? И зачем? Ну, всё равно – надо продолжать, потому что невозможно без боли смотреть на маму, которая показывает мне талоны на продукты и баночку из-под майонеза с остатками растительного масла, с гневом: - До чего ж наше поколение дожило - в такой банке обычно мочу сдавали на анализ, как раз такую же порцию, а теперь старики масло получают столько же и правительство просто писает нам, и не в баночку, а в душу! Она считала, что происходящие изменения били «под дых» всех без разбору - молодежь оставалась без работы, пенсионеры на улице продавали последнее, только бы с голоду не помереть, без жилья не остаться…Просто хамство. Взбунтовавшееся сознание Было это до перестройки-перекройки. И как-то мне тоже показалось, что живем мы в узаконенном хамстве. А почему? Снесли наш дом и дали нам в девятиэтажке трехкомнатную квартиру. Казалось бы - живи и радуйся. Но пошла я знакомиться с соседями, и меня вдруг как ошпарило. Сознание взбунтовалось: во всех девяти этажах, если взять по вертикали, в одном и том же месте, в девяти вертикально взятых кухнях-кормушках люди едят, в девяти вертикальных спальнях – спят, занимаются любовью, в девяти вертикальных туалетах – сидят на унитазах и… стало мне страшно - так ведь мы все штампованные, и таких же детей нам уготовано рожать и воспитывать. Вернулась в свою квартиру и начала переделывать всё, что было возможно. Шесть лет длился ремонт, шесть долгих лет мои дети спали на узлах. Хотела всё поменять быстро, да не получилось. Муж не работал, сказал: «Докторскую буду писать». Я согласилась, мечта у него такая была, так не мне же её губить. Но, сидя дома, он даже не следил за работягами, что ремонт делали – ему было всё равно. Он писал книгу, ночами занимался, днём спал, а я по командировкам моталась. Шесть лет детства собственных детей сгубили… И тогда я твёрдо решила - буду жить по-другому, лучше, всё равно буду бизнесом заниматься, хоть и летят в меня телефоны через весь коридор, потому что муж не любит, когда во время ужина раздаются международные звонки… Но я выдержу, всё равно выдержу. Так я решила. Первая работа – первая зарплата… … Прижавшись головой к иллюминатору, разглядываю облака и вижу в них неповторимую, постоянно меняющуюся своеобразную жизнь. Пермь оставалась далеко за спиной, за облаками... И всё же мысли в голове аж клубятся. Так когда же я впервые получила свою первую зарплату? Сама себе улыбнулась – а ведь в шестнадцать лет я её получила. Начала работать концертмейстером в команде по художественной гимнастике у тренера, которая переехала в нашу республику из Перми и привезла своих воспитанниц. Получилось это случайно, меня привела туда приятельница, она училась на факультете французского языка и немного занималась гимнастикой. Сама я была на первом курсе музыкального училища, и тренер, решив, что я справлюсь, приняла меня на работу. С гордостью принесла я домой первые деньги и талоны на питание. Талоны были весьма удобны: их можно было обменять на деньги или сходить в кафе. Они выдавались, когда команда была на сборах. Девчонки тренировались с колоссальным упорством, частенько выигрывали первые места и входили в сборную республики. Всё чаще нас отправляли на областные и союзные соревнования в большие города. Я любила наши поездки, запах самолетов и бессменную аэрофлотскую курицу. С тренером у меня сложились очень тёплые и доверительные отношения, она по-матерински пестовала своих гимнасток, а мне иногда давала добрые советы. Одним я пользуюсь до сих пор: случись, что чего-то не знаю, честно об этом говорю, и прошу, чтоб меня научили или показали, как сделать. Тренерша была волевой, и если уж ставила перед собой цель, то её достигала… Соревнования и сборы в разных городах страны приносили новые впечатления и смешные истории. С моей легкой руки в одну из них ненароком попала моя младшая тётка - та самая, которой когда-то мой маленький брат пытался вбить гвоздь в темечко. Надя встретила меня в Москве - она жила у старшей сестры - и в разговоре за чаем я уговорила её поехать со мной в Таллин на два дня: у меня был билет на поезд. Он уходил через полтора часа, ровно столько требовалось, чтобы добраться до вокзала. Она собралась мгновенно, и мы поехали на вокзал, в последнюю минуту она заколебалась, ведь мы даже записки не оставили о своей поездке, но объявили посадку, и она решилась. Впрыгнув в вагон, Надя вяло помахала мне рукой, но я успокаивающе крикнула: «Утром встречу тебя в Таллине!» - соревнования перенесли на день, и я улетала самолетом. С соревнований я не могла вырваться, не отыграв программу для своих гимнасток, так что я ехала на вокзал и молила всех святых, чтоб Надя не потерялась и никуда не ушла. В общем, появилась я на перроне на час позже… Пусто… И кажется - волосы зашевелились на голове. Обежала всё вокруг. Нет моей младшей тётки. Вдруг сзади на меня кто-то налетает – уф, от сердца отлегло. - Я думала, уже никогда тебя не увижу! Сумасбродка, ненормальная! Ты же знаешь, что у меня всего три рубля в сумке. Думала, тебя встречу – побью! Со слезами на глазах, она тискала меня, и радуясь, и злясь одновременно. Потом мы осмотрели достопримечательности города, съездили на залив. И так оказалось, что она больше не попала в Таллин – это была единственная поездка за всю её жизнь. К нашему удивлению, всё обошлось: нас не ругали, просто пожурили слегка… Смотр женихов … Уснуть в самолете мне никак и не удавалось, сзади меня сидел малыш, который то пинал спинку моего кресла, то весело щебетал, приставая к отцу с «почемучкиным» азартом. Отец – военный, в чине капитана пограничных войск - вдруг напомнил мне эпизод из моей жизни… … В семидесятые годы в музучилище я была девушкой активной. И, заметив это, как-то подошла ко мне моя однокурсница и предложила пойти на вечер в погранучилище. Я стояла в недоумении: - Мы туда не попадём, у нас нет пригласительных, да и интереса к военным у меня – ноль… - Я знаю, как попасть, не волнуйся, - сказала однокурсница, - вечер будет 7 марта, в основном, придут выпускники. - Не знаю, что и ответить. Знаешь что - иди без меня. - Но вдвоём веселее же! – настаивала она. - Ну, пойти, конечно, можно, - раздумывала я, - только ведь ещё платье сшить надо бы, хотя моё старое вполне сойдёт… Ну, хорошо, когда встречаемся? – спрашиваю. - Завтра к трем часам приходи ко мне домой, вот тебе мой адрес, от меня и поедем. Прихожу к ней и вижу: разоделась она по полной программе, каблуки высоченные - сантиметров семь, не меньше! – на красных лодочках. - Ты что, на свадьбу идёшь или на танцы? – спрашиваю её. - Хочу быть красивой… У меня отец военный, мама с ним тоже на вечере встретилась… - Так мы что, женихов высматривать идём? – смеюсь я. - А ты не смейся, если выпускник женится до окончания учёбы, его отправят в более или менее хорошую часть, да ещё квартиру дадут… А так – ты знаешь, когда собственное жильё иметь будешь? - Квартиру, эк куда хватила. Люди по двадцать лет ждут. В лучшем случае, если попадешь по распределению в какую-нибудь дыру - тогда, может, и получишь. А так – даже во сне не увидеть… - отвечаю. … Поехали мы на такси. Высокая чугунная решётка окружала здание училища. Подходим к проходной, я сокурсницу спрашиваю: - Где пригласительные? - А нет у меня никаких пригласительных. Давай, ты у дежурного попроси, чтоб нас провели… - Да ты с ума сошла, в какую авантюру ты меня толкаешь, - возмущенно отвечаю я.. - Тебе-то, с твоим апломбом, не откажут. Попробуй, ну пожалуйста! – умоляет она. Чувствую себя последней дурой, и тем не менее подхожу к дежурному и с улыбочкой начинаю просить. А он по уставу сурово отвечает: «Не положено!» - и хватается за телефонную трубку. Куда-то звонит – наверное, чтобы от меня отцепиться. Возвращаюсь к Светке и говорю: - Всё, едем домой! - Подожди, может, через забор перелезем? - Да ну? Вот ты и полезай первая на своих каблучищах! И - как чёрт меня попутал - я вдруг с ужасом чувствую, азарт во мне взыгрывает – наверное, завёл меня отказ дежурного. - Пошли, - говорю, - забор осмотрим. Пинкертоны хреновы, - ворчу, тем не менее, осматривая забор под два метра, - да ни одной лазейки мы здесь не найдем! И , тут «лазейка» в лице трёх курсантов сама нас нашла… - Девушки, вы к нам на вечер пришли, а пригласительных нет?! – спрашивает один. - Так мы вам сейчас поможем, - говорит другой, - подходите к столбу, там легче перелезть. Светка заволновалась, расхорохорилась, раскокетничалась с ним, хи-хи, да ха-ха. Бегом к столбу понеслась и, ловко справляясь с семью сантиметрами каблуков, так в рученьки к новоявленному поклоннику и упала по ту сторону забора. Стали они наперебой меня подбадривать. В общем, что не сделаешь по молодости - полезла и я, только сама спрыгнула, строго попросив мне не помогать. Зашли мы в зал, по ходу знакомясь с ребятами. Танцевать начали. Меня то один, то другой приглашает, а Светка всё с тем же пареньком стоит и воркует. Время к девяти вечера подходит. Я ей говорю: «Мне пора домой, у меня уговор с мамой - позже десяти не приходить!» Еле-еле оторвала её от курсанта. Больше я с ней на вечера в погранку не ходила, а она вскоре-таки замуж выскочила за своего курсанта. Кстати говоря, мы с ней разбежались из-за того, что я не стала встречаться с его другом, которому тоже надо было жениться до окончания училища, чтобы получить дивиденды от женитьбы: приличный гарнизон и квартиру. Исповедь офицера … По армии перестройка шарахнула так, что большинству мало не показалось. Другую командировку помню - на Украину, и встречи,что глубоко в душу запали... Вылетела из Киева в Одессу, тогда Украина уже независимой стала. Сидим в зале ожидания. Вдруг заметила – недалеко от меня офицер стоит, плечи подрагивают. Показалось, плачет, но - вроде нет. Через какое-то время сел через одно кресло от меня, я книгу читала. Слышу шепчет молитву: «Господи, спаси, сохрани и помилуй…». Я голову подняла и на него взглянула, мы как-то глазами встретились, и такая боль в его глазах отразилась! - Представляете, отец в Сибири скончался, - говорит, - на похороны ехал, чуть не со всей части ребята деньги собирали. До Киева не успел добраться – деньги в прах превратились. За ночь разве за инфляцией угонишься? До Москвы доеду, а дальше, даже если в багажное отделение пристроюсь, всё равно только поездом, через три дня, может, и попаду домой. Так что отца сам не похороню, а ведь обещал ему… - он тяжело вздохнул. - По семьям полоснули сплеча, никто никого не спрашивал, когда нас раскидывали по всей стране, и никому дела не было, как мы дальше с семьями воссоединимся, съедемся. Каждая республика свои деньги напечатала - пока с одного места на другое переедешь, вообще без штанов останешься, да и какое теперь отечество защищать? Где оно, моё отечество? И я – кто такой? Отец – русский, мать украинка. Так мне что, себя напополам разрубить? Такая путаница везде, что с ума сходишь. Вам, гражданским, и невдомёк, что это такое, когда нас чуть ли не миллион военнослужащих с техникой, в одночасье из Восточной Европы и Прибалтики выводить стали, как баранов, с семьями… Да ни одна страна так со своей армией никогда не обходилась! Что я могла сказать ему в утешение,только одно,что посчитала главным в тот момент: - Не сокрушайтесь, и не сомневайтесь: отец – душа его всё равно знает, что вы к нему спешите, даже если и опоздаете. Он вас простит, не осудит... У Вас знакомые в Москве есть, кто бы помог? - Да есть, - ребята, с которыми академию заканчивал. Мне главное – до них дозвониться, помочь-то они помогут! - Обязательно дозвонитесь и вовремя попадёте домой! – твержу ему как заклинание. Знаете, по крайней мере, вам не довелось выходить из Афгана, и вы не сидели там в окопах, так что, с одной стороны, вы – счастливчик… Ещё одна исповедь А у самой в голове возник вчерашний разговор с одним из новых партнёров по будущему бизнесу. Он ко мне вечером в номер Киевской гостинницы зашел с бутылкой коньяка. - Садись, - говорит, - общаться будем. - Общаться так общаться, - отвечаю ему. – За жизнь будем говорить или о бизнесе? - Мне за бизнес с тобой говорить незачем, ты ещё зелёная, а за жизнь… - Не умудренная? – продолжила я. - Нет, ты женщина хваткая, тебе и душу излить можно, и похохотать тоже… - До комплиментов я не охотница. Так что, зачем пожаловали - время позднее? – пытаюсь его спровадить. - День у меня особый сегодня. Ты когда-нибудь видела, как апельсиновые деревья по весне расцветают? Запах – одурманивающий… - Я апельсины вижу только к Новому году, к праздникам их завозят… А Вы, где же их цветение видели? – с усмешечкой задаю вопрос. - В Афганистане… Я там воевал, политруком роты был. Я сразу притихла и насторожилась. - Сегодня я поминаю своих ребят, что погибли там. Так и не дождались ухода наших войск. Тот день никогда не забуду… Роту мою в ущелье три дня в упор расстреливали, деться некуда, помощь не успевала. Нас, стариков обстрелянных, было немного, молодняк прислали, я их как увидел, у меня мата не хватило - совсем дети… Считанные в живых остались после этой мясорубки, но кое-кого из раненых взяли в плен… Моджахеды беспощадные, зверьё, наших солдат пытали так, что в страшных снах не привидится. Что били – это игрушки. А вот по сантиметру члены обрезали наживую - а, да что говорить… Кто выживал, в рабство продавали или обращали в ислам и против своих же воевать заставляли. Всё это мы знали. Решили – придёт подмога, отобьём ребят. Но снаряд разорвался рядом со мной, только и услышал: «Политрук!.. Мужики, Батю зацепило!» И вот те ребята, что со мной сейчас работают, меня и вынесли. В полевом госпитале хирург меня с того света вернул… Что мог – сделал, и санитарным транспортом велел отправить. В полуобморочном состоянии почувствовал, что в самолет занесли. Как глаза приоткрыл – увидел: наши же, сволочи, под раненых ребят наркоту заталкивают. На границе, видно, не проверяли таких, у кого ноги-руки оторвало, с обрубков что возьмёшь, никто их, «самоваров», не проверял… И так мне обидно стало, такая во мне злоба поднялась… Может, она и помогла выжить… Я ведь политрук, представляешь, в то время «За Сталина, за Родину» не закричишь. Союз распался, за что воюем – никто, ничего не знал. Вот я и говорил ребятам: «Мамку увидеть хочешь, домой к папане хочешь, вот и давай - бей эту сволоту». Сам я наркотики не уважал, но пробовал… Но, чтобы бабки делать на своих же пацанах, в которых душа еле теплилась, под них наркотики класть - до этого надо было додуматься… Собирали меня в госпитале по частям. В голове дырку металлом заштопали, по всему позвоночнику штыри. Врачи говорили, ходить не смогу. Да ещё контузия. Словом, полный набор. И ничего, выдержал. Ходить научился, к боли привык, - так он говорил мне, не останавливаясь, мой новый партнёр по бизнесу. Меня колотило от его рассказов, горло пересохло, извинилась, принесла стакан воды из умывальника и залпом выпила. Он на меня внимательно посмотрел и сказал: - Напиться водой можно только маленькими глотками. Эх вы, цену воды не знаете… Были случаи, разбомбят цистерну с питьевой водой, а когда подвезут другую, никто не знает. Вот, когда каждая капля воды кажется чудом! Губы распухнут и растрескаются, прикоснуться нельзя. Ну, да ладно, давай помянем, кого я не смог спасти, друзей моих, да и всех, кто погиб… Молча мы выпили, потом я не выдержала и сказала: - Если можете, простите. Простите за Афган, за муки, за погибших мальчишек. - Да ты-то почему прощения просишь? - Кто-то же должен… Он заскрипел зубами, и из горла вырвался стон. - Вам плохо? - Нет, сейчас пройдёт, спокойной ночи! Стоя в дверном проёме, сказал «спасибо» - и вышел. А мне так хотелось ему рассказать историю, что приключилась с мамой в Турции. Группа туршопа была небольшая, однажды таксист, который их возил, сказал маме, что он слышал, будто у одного богатого турка бывший русский солдат живёт, - он его в Афгане купил. Мама разволновалась: - Найти парня можно? Может, хоть весточку на родину передать, мать его, наверное, давно схоронила, а он жив… - Мамо, - так к ней обращался водитель, - я попробую, но если его хозяин узнает, может крепко наказать! - Ну, ты аккуратно, так, чтоб парню не навредить, может, на базаре, в толпе встретиться? – предложила она вариант. – Мне главное - его в лицо увидеть, там я сама разберусь. Таксист каким-то образом нашел парня, и мама смогла его увидеть. «Молодой мужчина со старыми глазами» - так она его определила. Он жестом показал, что напишет и передаст записку, но ни одного слова друг другу они не сказали. До конца поездки мама ждала его письма, но он больше не появился… А водитель сказал, что хозяин, нашего солдатика обменял на какой-то товар в другой город… Границы, кордоны… Из Перми до Москвы самолет летит довольно долго, и куда уж только мои мысли меня не заносят… С бывшим политруком разговаривала в Киеве, а потом были ещё встречи в Одессе. Из Одессы поехали в Кишинёв на машине. И, как говорится, лиха беда – начало. У нас кое-какое оборудование с собой было, терминалы, напоминающие телефоны. Первый раз нас остановили на границе между Украиной и Молдавией. Пост был просто военной палаткой, куда нас завели и сказали, что не пропустят, потому что мы вывозим из страны ценное оборудование. Мне пришлось полтора часа доказывать, что это оборудование сделано в другой стране, и три экземпляра не могут представлять никакой опасности для экономики. Наш багаж перетрясли на десять рядов, многократно изучали паспорта, в общем, все зашли в тупик. И тогда я говорю: - Товарищ,..м..господин начальник (тогда мы еще не разобрались до конца, как к кому обращаться, что порой напоминало фразу из одного фильма - «Господин, товарищ, барин»), давайте мы с вами тет-а-тет поговорим, это возможно? Глянул он на меня и выслал всех из палатки. - Послушайте, мы не знали, что надо бумаги оформлять, никто нас не предупредил, пропустите вы нас, на улице холодно, у всей моей группы (а нас шесть человек, включая американских партнёров) – зуб на зуб не сходится. Да и ваши солдатики мерзнут, как думаете, сотня долларов их согреет? И тут он на меня орлом наступая, взглядом показывает – мол, пойдёт, согреет, согреет, и одновременно кричит: - Ездите тут! До сих пор не разобрались, что мы - самостоятельное государство, иностранцев за собой таскаете, эта ситуация – плод вашей непрофессиональной работы. Только потому, что они к нам приехали и, может, какой путёвый бизнес наладят – пропущу, но в следующий раз – взыщу по всей строгости. Я лепечу что-то наподобие того, мол, извините, мы только бизнесу учимся, впредь будем умнее, уж пожалуйста, будьте добры… А тем временем, пока изливался мой бурный словопоток, я открыла сумку, вытащила сотку, подала ему, он быстренько её спрятал в карман, подал мне наши паспорта и направился к выходу. Я за ним устремилась. Через пять минут мы ехали по автостраде, я нервно курила и спрашивала ребят о Молдавии: какие у них новшества… Зря спрашивала – сама с ними столкнулась, через некоторое время… Для начала нас остановили у шлагбаума «Приднестровье» молодые парни с автоматами. Опять те же вопросы. Кто такие? Что везёте? Вышла я - пачка «Марльборо» в руках, подаю сигареты, говорю: «Закуривайте, ребята» - и объясняю, кто мы такие и «с чем нас едят». Ночь на дворе, похолодало, дождь моросит, а у нас «Белый аист» с собой, нам в Одессе четыре бутылки загрузили. Говорю своему сподручному: - У нас коньяк остался? Нет? Неси… Руки стынут. А потом обращаюсь к солдатам: - У вас стаканчики найдутся? Смотрю, вроде старший их подходит, и говорит: - Ну, что у вас тут за загвоздочка получается? Один из солдат отвечает: - Семёныч, ребята коньячку предлагают, им стаканчики надо, у нас как – найдутся на всех-то? - Какой коньяк? А, «Белый аист», - вертит он бутылку, – хороший коньяк. Ну, пошли в каптёрку, чего-нибудь придумаем. Всей толпой поперлись на пропускной пункт. Одну бутылку сразу разлили по стаканам, жахнули, по «Марльборо» закурили… Старшой мне и говорит: - Вы б поосторожнее, хорошо, сейчас не стреляют, но шальная может залететь, когда от нас поедете - будьте бдительны. За коньяк спасибо, совсем озябли… Жизнь странная идёт… Я ведь родом с Урала… - Правда? Так и я тоже… Почему домой не едете? – спрашиваю. - Служба здесь, семья моя – тоже, куда поедешь? Ладно, как-нибудь переживём… перетопчемся… - Мы вам еще коньяку дадим, за стаканчики и тепло спасибо. Ну, мы поехали?! - Давайте, доброго пути… Уже в машине обращаюсь к своим: - Что-то с географией у нас, ребята, не всё слава богу. Я думала, мы с Украины сразу в Молдавию попадём, - и спрашиваю водителя: - Какого чёрта ты этой дорогой поехал, другой нет, что ли? - По самой безопасной еду, она напрямик ведёт, - хмуро отвечает он. - Опять шлагбаум впереди! - Точно, ещё одна проверочка, а там Приднестровье заканчивается, - заверяет водитель. Этот пост мы благополучно миновали, солдат просто оглядел нас и, молча кивнув, пропустил… Едем по дороге помедленнее, видим: из мрака ежи кое-где проглядывают, вроде металлолом какой-то, оставшийся от баталий… Ещё один пропускной пост – солдаты с автоматами. Через третью границу переезжаем, а солдаты – все на одно лицо. Обмундирование одно и тоже, автоматы Калашникова с одного завода. И смех, и грех… В Молдавию въехали за пятьдесят долларов. В Кишинёве для нас не успели заказать гостиницу. Американцев всё же расселили, а мы, три человека, оказались не иностранцы – вроде как свои, бывшие советские. Переезжали через границы, по всем законам вроде были иностранцами, а в гостиницу прописаться – не иностранцы, так, приезжие засранцы. Злость меня одолела от такого хамства, вызываю менеджера. После двадцати долларов «на лапу», всего через полчаса она с милой улыбкой разместила нас по комнатам… Зашла в номер и прямиком в ванную. Стою и руки, лицо отдраиваю - как можно больше мыла - смыть всю грязь, что за дорогу налипла, а у самой в груди клокочет… Всю страну раздолбали. «Великий Советский народ». А кто этот «народ» - «я, ты, он, она – вместе Ё-ана страна»… Под душ встаю, холодная вода авось в себя приведёт…Сколько лет должно пройти, чтоб все в норму пришло? Десять, двадцать? Пока ни я, ни жизнь не дают на это ответа. Неизвестно, что завтра увижу, когда по Кишиневской области проеду... |
