Главная

 Содержание

Глава семнадцатая. ЗА ГРАНЬЮ НЕИЗВЕСТНОГО

Лидия Сергеевна никогда не узнает, как за гранью неизвестного, в пространстве вечнозеленой тайги, по еле заметной тропинке Дарья с оцинкованным ведром, брякающим на каждом шагу, тихо брела к небольшому болотцу, на котором обычно собирала клюкву  зимой.

Внезапно она услышала рокочущий звук вертолета. Было ощущение, что он кружится не так далеко, потом послышались выстрелы, наподобие автоматных очередей. Даша с сожалением и обидой подумала: «Неужели новоиспеченные барчуки на охоту в мою тайгу прилетели, все им мало, денег куры не клюют, куражатся, с вертолета живность лесную бьют. Нет на них управы. Браконьеры, Леший их всех задери!»

Раз в год Даша уходила за десять километров от сторожки в село, где еще оставались люди. Понаслышке знала, какие перемены происходили в стране, но они ее не волновали.

Дарьиному приходу в селе радовались. Бабы трещали между собой:

- Старуха идет… Мука и сахар, видать, кончились, а в руках узелок, - знать, вкусненькое несет.

- А брусничное варенье у Старухи-Отшельницы самое лучшее.

- Так она колдунья! Наворожит - вот оно и вкусное.

Даша знала, что женщины ее побаиваются, но не гневалась, а, наоборот, приносила им и трав лечебных, и настоек пьяных, которые сама готовила. Сельчане давали ей муку и семена разных овощей. У Дарьи были две маленьких грядки, где она выращивала картошку, свеклу и зелень, хотя помнила, как Дина Андриановна из ее питерской  коммуналки говорила: лес сам накормит.

Он - кормилец, главное - его любить. Дину Андриановну заботила защита природы, она знала, как важно соблюдать правильный отстрел животных и сохранять богатство лесов.

 С детства запомнились многие советы охотоведа, хотя для питерской городской девочки в них не было нужды. Ан, нет, - все они пригодились Даше-отшельнице.

Дарья смотрела в небо и пыталась разглядеть вертолет. «Может, это охотники? Волков развелось много. Ночами слышался, порой, тоскливый вой, но она не боялась, у нее было ружье. Так, может, волков отстреливают по плану? »

Но шум вертолета затих и она, успокоившись, медленно пошла дальше. Тропинка вилась между деревьев. Женщина знала каждое, даже давала им имена, наблюдала их рост в течение долгих лет, что провела в своей одинокой обители.

Дарья приостановилась у молоденькой сосны, которой от роду было два годка. Сосенка вытянулась и распушилась. «Милая ты моя, иголочки крепенькие, - трогая ветки дерева, приговаривала Даша. - Озябла? Нет? Расти, расти, детка, еще годок-два и выше меня станешь, как твоя сестрица. Смотри, мне до ее верхушки уже и не дотянуться». Похлопав по коре вторую сосенку, пошла дальше. Из кармана обтрепанной куртки вытащила кусок испеченного ею хлеба и, кроша в ладони, начала разбрасывать в стороны от тропки.

Она любила эти места, называла своим лесом, своим болотцем... Даша стала как бы частью вечной вибрации жизни, что наполняла все вокруг радостью бытия.

Дарья никого и ничего не ждала, она просто жила и дышала покоем мироздания, ее кровь билась в ритме ветерка, шелестящего в вершинах деревьев, а мысли  плыли, подобно облакам в голубизне бескрайнего неба.

Шаг за шагом Даша продвигалась все дальше в глубину тайги, время текло медленно и ничего более не нарушало  торжественную тишину леса.

Вскоре у одинокой  березки, на поляне, недалеко от болотца, она приметила нечто черное. Дарья насторожилась и приостановила шаг. Кроме нее много лет никто не забирался в эти места, - людей поблизости  не было... «Вроде, шевелится что-то, или… Нет! Не движется. В прошлом году здесь не было ничего. Может, летом кто что бросил? Странно…, - подумалось Даше, - ладно, подойду поближе, посмотрю, может, в хозяйстве сгодится».

Женщина, не торопясь, стала продвигаться к черному предмету. «Никак... человек лежит?! Да нет, мерещится...»

В следующий момент, бросив ведро, Дарья помчалась со всех ног. Сердце бешено колотилось, не хватало воздуха, дыхание прерывалось.

Тело человека в черной кожаной куртке, с сединами в растрепанных волосах, с подтянутыми к груди коленями, лежало неподвижно. Кровь растекалась по утреннему снегу. Ранен? Убит? Кто? – лихорадочно бились в виски Дашины мысли.

Она бросилась на колени и не знала, что делать. Лицо мужчины было закрыто рукой.

- Э..., - Даша с опаской прикоснулась к холодной поверхности кожаной куртки, на которой зияли дырки от пуль, и из них выступила кровь.

- Живой? Нет?

Ответа не последовало...

- Беда–то  какая! Мертвый, наверное, - она попыталась перевернуть человека, тело поддалось, и Даша увидела лицо пожилого мужчины.

Даша тут же определила, что черты этого лица ей кого-то напоминают. Веки человека дрогнули, взор встретился со взором и в глазах мужчины мелькнул еле уловимый свет:

- Даша... старуха... я это...

На одно мгновенье Даша окаменела. Движение вселенной замерло... О-о-о...

- Не-е-е-т! Ле-ше-нь-ка!! Судьбиночка мо-о-я-!! Не-е-ет! За что?! Господи!! За что ты меня та-а-к!! - крик Даши потряс тайгу, - казалось, стволы деревьев раздвинулись и буря пронеслась над ними, сметая все вокруг, ломая и разрывая в клочья тишину и покой забытого мира.

Дарья схватила и притянула человека к себе, впопыхах пытаясь расстегнуть куртку и...

- Не на-до…, - прошептали его губы, - я  у-ми-ра-ю, Дашенька... ты... люблю-ю-ю... про-сти-и-и, - предсмертный вздох Алеши взорвался эхом клокочущей крови в висках у Дарьи…

Завыла Старуха, застенала, ломая руки, ногтями царапая щеки, обнимая любимого крепче и крепче, целовала в глаза и кричала в небо. А потом качала его ровно первенца, целовала в волосы, гладила уже тронутые смертью щетинистые щеки...

- Ни-ко-му не отдам.... теперь уже ни-ко-му не отдам!!!

И заголосила, запричитала:

Кровушка моя и судьбинушка,

Не видать-то нам счастья бренного,

Жизнь прошла, а-ах - песнь не спетая,

А Любовь осталась а-а – я не сетую.

 

Мы уйдем с тобой вместе, родный мой,

Чтоб людским глазам пусто было бы!

Не найдут уж нас наши вороги…

В райских кущах нас упокоили…

Крики белых птиц в знойном мареве

Пусть молебном тем, - станут в небушке,

Пусть стенают там,- яко старицы,

Что  поют свой плач о-о-ох- по нам!

 

А-а-а - я не сетую,

А-а-а - песнь не спетая, -

 

По любви большой, что нашла покой

На кургане том, вдалеке, в глуши,

Где ручья - слеза, цвета глаз твоих,

А гроза в тайге – боль моей души.

 

А-а-а - ты кровинушка !

А-а-а – ты - судьбинушка!

А-а-а- Песнь не спетая!

А-а-а- Я не сетую !

Она надрывалась и тащила волоком тело через лес в сторожку, умерший был тяжелый, но - самый дорогой и близкий в тягость не бывает. Сколько времени прошло, Старуха не знала... Через поволоку слез перед глазами возникали видения молодости, она то хохотала, то плакала. Останавливалась, и, присев на колени перед ним, вдруг вспоминала, как они играли в снежки и Алеша засунул ей снег за шиворот. «Ух! Как было радостно!…

Лешенька, а  какая страсть нас сжигала, ох и жарко было от объятий, пот струился по телу, а ты целовал меня без устали, мир замирал, смещалось пространство, и ласки, ласки твои уводили меня неизвестно куда, в сказку, и там были только ты и я..., ты и я...

Алеша, ты знай, я все по-божески сделаю, все правильно... Вот до дома дойдем, я тебя обмою, кровь смыть надо… А как же? По другому- нельзя... Да, денег нет, но не беда, у нас с тобой книжек хороших много, я их бабушке на базар отнесу, она мне денег и подбросит... А потом... Я... в церковь схожу...», - она замолкала и опять тащила тело, выбиваясь из сил, стряхивая пот со лба…

«Горе-горюшко спазмом в горле встает, не могу говорить, Алешенька, ты уж почувствуй, милый, что со мной происходит... Разве можно столько горя в жизни вытерпеть!... Сына на чеченской войне потеряла, даже схоронить не смогла - без вести пропал... Он у меня единственный... Муж  хорошим человеком был, да... умер... Может, у кого еще хуже... так пусть уж им Бог помогает… Судьба у нас с тобой, Лешенька, такая - людям завидовать грешно... Бог нас предразначал друг для друга, я тебе с самого начала твердила... ты мне не верил... Да все равно, - мы вместе...

Вот ведь незадача… Я дров не наколола. Всего-то несколько чурбачков в доме... Да ничего, я быстро управлюсь... Изба вот-вот покажется. Еще чуть-чуть... Видишь, вот и порог дома нашего с тобой. Сейчас я тебя, голубчик ты мой, подниму и... и  на стол уложу-у-у-у…»

 

У порога сторожки Даша остановилась, открыла дверцу и, подтянув мертвого Алексея, споткнулась, труп упал на нее и придавил своей тяжестью. Обеими руками она обвила его тело и уткнулась в лицо. Тонкий запах одеколона всколыхнул давно забытое… Рыдания вновь сотрясли ее грудь, и слезы, не останавливаясь, лились по щекам, солонили Алешино чело...

Она выпросталась из–под тела и, наконец, уложила его на грубо-сколоченный стол. Столешница оказалась короткой и ноги свисали. «Ну, что это я?! Ты же у меня высокий, да статный! Сейчас придумаю...»

Оглядев хибару, Дарья подтянула от стены скамейку, выровняла высоту поленьями… Теперь длина ложа была достаточной. Она устроила  Алексея, сложила его руки на груди и в горьком молчанье села рядом.

«Устала я, Алеша,... жить устала, - шептала Даша, - немножко посижу и пойду дров приготовлю, воды согрею... Нет, пожалуй, мне надо тебя раздеть, в доме тепло, печурка, хоть маленькая, а греет быстро, я ее по утрам топлю... тебе не будет холодно, дорогой ты мой...».

Она неловко сняла с себя куртку и развязала платок, провела по волосам и целая прядь осталась в ее руке. Даша внимательно посмотрела на клок волос в недоумении и поняла, что они - белые... «Смотри, Леша, седины у меня сколько! Я и не предполагала... себя-то не видишь... годы идут… Ты полежи здесь спокойно, я скоро приду.»

Дарья вышла из сторожки, наколола дров и, поставив воду в большой бадье на печку, опять села рядом с ним. Старуха терпеливо ждала, когда вода закипит. Сколько времени  просидела, скрестив руки на груди, - неизвестно, кипяток выплескивался из бадьи, а она неподвижно смотрела в одну точку.

Наконец, Даша встала и сосредоточенно стала снимать одежду с Алексея. Стаскивая с него рубашку, встрепенулась: «Ой, помню, как раздевала спящего Максима, он уже большенький был, ручонки в кулачки сжал, а пуговицы на манжетах я не могла никак расстегнуть, вот как сейчас... пальцы заскорузлыми стали... Мучилась я, мучилась, и сынок проснулся… Одежду выбросить придется, - вся в крови... В новое тебя одену… куплю... Алеша! Алеша, открой глаза! Посмотри на меня... Это я… Даша... Нет… спишь так крепко… Брюки снять... Не могу смотреть... Убийцы… Кто же это сделал, и за что они тебя?»

Она налила железным, с помятым боком, ковшиком воды, развела ее холодной в небольшом тазу и, намочив вафельное старенькое полотенце, начала обмывать тело. На его груди кучерявились волосы… Дарья, еле прикасаясь подушечками пальцев, провела по ним - седые волосы перемежались с черными... «Странно… не помню, чтобы волосы на твоей груди были с сединой…»

Даша обмывала тело и бессвязно бормотала какие-то слова, полотенце окрашивалось кровью, бурела вода…

Закончив омовение, Дарья прикрыла тело Алексея изношенной, но чистой простыней, нашарила в запаснике свечу и зажгла ее у изголовья... Сумерки заполняли сторожку, и свет свечи от сквозняков иногда вздрагивал. В такие моменты, ей казалось, - Алексей шевельнулся и тогда она рывком вставала, заглядывала в лицо умершего, в надежде воскрешения, в ожидании чуда...

 

Даша уходила в ночь, ей предстояла длинная дорога. Заплечный мешок с книгами клонил к земле. Запирая дверь, она наложила на сторожку крестное знамение и произнесла смиренно:

«Не уходи, Алеша. Дождись меня... Дверца, милая, ни врагов ни друзей не впускай сюда. Лес родимый, обереги любимого», -  с тем двинулась в путь…

И замелькали, как в дурном сне: мертвый город Н-ск, товарняк, на котором она добралась в Новосибирск, бабка с базара, последний взгляд на любимые книги, зажатые в кулак деньги, а потом магазин, по размеру выбранная одежда для Алексея, новое платье для себя, Никольская церковь, где упросила батюшку отпеть «рабу божью Дарью и раба божьего Алексея».

Вернувшись в сторожку спустя два дня, она тяжело сбросила вещмешок, подошла к мертвому, поцеловала в лоб и с тихой радостью сказала: «Алешенька, милый, дождался... Спасибо, родной... Я знаю, ожидание - самое страшное в жизни... Я все смогла сделать... Время мое подходит, надо торопиться...», - с этими словами, даже не присев, взяв топор, она направилась в лес к любимым сосенкам. Добравшись до деревьев, Даша протянула к ним руки и тихонько, нараспев, принялась просить:

- Милые вы мои, прошу вас, дайте мне веток пушистых. Не обессудьте, что больно вам сделаю, простите...

Сосны ответили шуршанием, и ветки словно наклонились, подставляя себя под Дашин топор.

С охапками лапника вернулась она к сторожке. Бросила ветки на землю и обошла ветхое строеньице со всех сторон.

Отступила подальше и шагами отмерила расстояние. Взяв лом, ожесточенно вдалбливалась в мерзлую землю..., потом лопатой выбрасывала комья... Яма росла. Из последних сил, по пояс в могиле, Даша попыталась выбраться. Сил становилось все меньше и меньше... Еле-еле выкарабкалась из ямы, сбросила часть сосновых веток в ее распахнутый зев, спрыгнула туда вновь, аккуратно застелила лапником дно могилы, затем, подтягиваясь на руках, выползла на поверхность.

Медленно  вернулась в дом. Обрядив Алексея в новую одежду, подожгла бирки ценников от уже зажженной новой свечи и наблюдала, как куржавится бумага от огня, потом выпустила их из пальцев на пол сторожки и затоптала  ногой.

Ледяной водой обмыла себя, одела новое строгое платье, темно-синее в серую полосочку. Расчесала волосы и уложила в тугой узел на затылке. Послюнив палец, дважды провела по бровям, расправляя их дуги. Взяла в руки зеркало и отрешенно посмотрела на свое лицо. Она покусала посиневшие губы, но они не налились цветом. В ее глазах застывал странный блеск…

Торжественно ступая по полу сторожки, она вернулась к ложу и, стащив Алексея со стола, уже в тумане гаснувшего сознания, с усилием дотянула его и опустила в могилу, потом, сорвав с петель дверь сторожки, приволокла ее к краю последнего пристанища. На снегу ровной дорожкой остался оттиск от двери-волокуши, уничтоживший ее следы и две бороздки от Алешиных ног…

Сбросив оставшиеся сосновые ветки, забралась в могилу и, встав на колени возле Алексея, размеренно и внятно начала читать молитвы... Закончив, раздирая пальцы в кровь, Даша накрыла дверью сторожки свежую могилу сверху. Укуталась ветками и, прижавшись к Алексею, приютившись у него на груди, пробормотала: «Вот и все, вот и ладно, Алешенька, последние жизненные силы..., моя единственная любовь - только тебе. Нам будет хорошо... Ты мне верь... вместе - всегда легче, любимый».

 

Метели заметали могилу, ветер заунывно выл в верхушках деревьев. В зияющую дверную дыру сторожки забивался снег...

Тишина... Печаль... Зима...

 <<Назад  Далее>>

 Содержание

 Главная

 

 

 

 

 

© 2004- 2005. Виктория Кинг.

Охраняется законами РФ и США об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой её части воспрещается без письменного разрешения автора. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

 

 
Hosted by uCoz