О ЧЕРНОМ ГОРОДЕ И О ЖЕСТОКОСТИ ПАРНОКОПЫТНЫХ

Второй том сочинений кемеровской писательницы Мэри Кушниковой, так же как и первый, в основе своей состоит из повестей, написанных в «глухую» брежневскую пору, но по идеологическим и иным причинам вовремя не изданных. И, так же как и первый, второй том издается отчасти при содействии системы местных магазинов, а отнюдь не властей, что, впрочем, вполне понятно. Поднятая местными «патриотами» волна против «антисоветских» и «антинародных» книг Кушниковой, уже в преддверии третьего тысячелетия, многих чиновников отпугивает от столь неуправляемого автора, так же как и двадцать лет назад.

Кушникову, в самом деле, многим-иным любить не за что. Ее публицистика многолетне всковыривала комфорт чиновного бытования. Именно она, сотоварищи, едва ли не единственная в области, уже в 90-е годы писала о массовом истреблении архивов во времена «застоя» (иные описи в кемеровском партархиве лишились до 80% дел). Это она писала об исчезновении картин художника Вучичевича- Сибирского (ученика Шишкина и Репина), весьма чтимого в Петербурге, а потом в Томске и Иркутске в начале 1900-х годов. В областном краеведческом музее из 30 полотен, которые имелись в запасниках в 50-е годы, их осталось всего 9. И уж совсем недавно, в 1998 году, она же выступила против истребления знаменитого церковного надвратного комплекса 120-летней давности при сверхстремительной реставрации Кузнецкой Крепости. И не раз публично, в газетах напоминала она, сотоварищи, маститым историкам о фактах плагиата…

Так что вполне понятно, отчего шумят «патриоты»: особо «идейные» писатели, которые по сю пору в стихах воспевают былые кумиры; старорежимные доктора наук, еще год назад внушавшие студентам, что ни пакта Молотова- Риббентропа, ни репрессий в стране вообще не было; журналисты «разлива» 30-х годов; ветераны из бывшей номенклатуры, со страниц газет рьяно защищающие сталинизм и былых палачей, вроде некоего Балыгина, начальника секретно-политического отделения кемеровского горотдела НКВД в 1937 году.

«Черный город» и жестокое племя в нем. «Коровьи добрые глаза с поволокой, а стукнет дурь в голову – копытами истопчут все, что на пути», – именно это место из последней повести Кушниковой приходит на ум, когда думаю о столь неласковом к ней городе. О городе без памяти. Лишенном старинных кладбищ, снесенных большевиками полвека назад…

Но, может, мы переоцениваем степень гипертрофированного «патриотизма» и всеобщей ностальгии по временам, когда разрушали старинные кладбища? И, может, Кушникова не права, выступая против такого «патриотизма»?

В поисках ответа обратимся к одной примечательной публикации, для чего нам придется вникнуть в некоторые нюансы взаимоотношений в чиновной и писательской среде, касающиеся отнюдь не только писательницы Кушниковой.

Итак, Советник губернатора по вопросам культуры (а, точнее, литературы) Борис Васильевич Бурмистров, председатель одного из двух ныне существующих областных писательских объединений, объявил войну известным кузбасским журналистам и писателям.

В ранг «отлученных» отнесены обозреватель газеты «Кузнецкий край» Юрий Юдин (Семен Гусев), поэт и председатель «конкурирующей» писательской организации Валерий Зубарев, писательница Кушникова (автор 17 книг, общим объемом более 6000 книжных страниц), начальник областного департамента культуры Владимир Бедин, российский писатель Юрий Нагибин, а также известнейшая киноактриса Лия Ахеджакова и многие другие.

В критическом запале Борис Бурмистров умудрился обидеться сразу на три крупнейших областных газеты («Кузнецкий край», «Наша Газета», «Кузбасс») за то, что отказались публиковать его нападки на отнюдь не худших представителей местной и всероссийской культуры.

Его нарекания в адрес упомянутых лиц согласилась опубликовать только многотиражка «Земляки» (газета для ветеранов войны и труда). И «соль» в том, что больше всего на страницах ветеранской газеты досталось от уважаемого Б. Бурмистрова ветерану труда и литератору М. Кушниковой.

Какие же претензии предъявлены ей? Бурмистров объясняет: «публикации Кушниковой – плевок в наше прошлое», а она сама, де, «смотрит на Россию сквозь окна своей квартиры, обставленной антиквариатом и обвешанной картинами». К тому же она «оплевала подвиг русского народа в Великой Отечественной войне» (правда, непонятно, где именно и когда?), что завершается возгласом: «какой цинизм, какое уродство мыслей!»

В статье утверждается также, будто столь злонамеренной Кушниковой безразлично, где жить – в Румынии, Бразилии или еще где, ибо «понятие Родина, Отечество в духовном плане у нее отсутствует». А еще – она же «устроила пляски на гробах отеческих» и «прикрывается антисоветчиной». Так что, разумеется, ее книги никому не нужны, поскольку «в них много предвзятого, видимого под косым, черным углом зрения». «Все вы передергиваете и передергиваете», - обращается к ней Б. Бурмистров.

Удивительно, но, оказывается, именно «по ее методе огрызки рода человеческого кощунствуют на виду у оторопевшего люда, снимая со стен домов мемориальные доски». И поскольку, по информации Б. Бурмистрова, доски сданы в «Цветмет» за бутылку, нельзя не задаться вопросом – не местные ли поэты, после очередного возлияния, сорвали, в частности, таблицу «Дом Губкиных» с памятника истории и архитектуры, а также мемориальную доску, посвященную знаменитому Мартемьянову. Хроническое роковое пристрастие некоторых членов писательской организации, по сю пору пишущих о «красных знаменах», и прославляющих «дымы коксохима», давно вошло в поговорку…

Ну, и не забыты, конечно, репрессии. Книги Кушниковой с соавторами о сталинском геноциде в Кузбассе, в коих использованы многие тысячи ранее малодоступных документов, заслужили в публикациях Бурмистрова уничтожающую оценку, поскольку «язвительная и злобная» Кушникова «с идиотической упорной назойливостью разыгрывает одну и ту же карту – репрессии, репрессии, считая это беспроигрышным вариантом насаждать ненависть к прошлому». А также, по мнению автора названных публикаций, нет у нее «любви к покосившемуся забору и к синим ставням, к родным пепелищам и погостам», а любовь к родине идет (цитирую) «через жратву и антикварные безделушки, все, что противно русской душе, вам приятно: лицедейство, фарисейство, предательство». А всему виной – ее «аристократические корни» (?), из-за чего сегодня у нее «голос крови проснулся»…

Кстати, никогда не слыхивал от Кушниковой о каких-либо аристократических корнях, но представляет она пятое поколение истинной интеллигенции, что верно – то верно. Вот покойный супруг ее за свое потомственное дворянство немало во время оно натерпелся…

Первое впечатление от статей Б. Бурмистрова: мельчают поэты. Неумение разговаривать с дамой, хамский тон – отличительная черта холопа, «крутого» со слабыми и раболепного с «хозяевами». Человек, который говорит даме: «идиотка, фарисейка и лицемерка», не смеет рассуждать о нравственности. В XIX веке распоясавшихся хамов не то что не брали даже в лакеи или извозчики, но при картежной игре, например, не удостаивали дуэли, а просто били шандалом по голове…

«Антикварные безделушки», о которых так уничижительно пишет советник губернатора, достались Кушниковой по наследству. В Кемерове ее дом – это островок культуры, который по искусствоведческим меркам вряд ли имеет аналоги в регионе. Шедевры живописи и прикладного искусства в течение двадцати пяти лет верно и безвозмездно служили и служат культуре Кузбасса. Телециклы по истории культуры «Душа вещей» много лет радовали зрителей, тому доказательство – благодарственные письма в адрес их автора и ведущего. В конце 70-х годов «антикварными безделушками» приходили полюбоваться экскурсии школьников, студентов, работников культуры, но еще более – послушать рассказы хозяйки о ее удивительной среде обитания, где как бы связываются звенья прерванной октябрьским переворотом цепи времен.

А вообще-то – какое дело официальному чиновному лицу, каким является Б. Бурмистров, до личной жизни М. Кушниковой и до того, что находится в ее личной квартире, - разве что в функции Советника губернатора входит подглядывание в чужие окна, во что категорически не хочется верить…

Лихость иных суждений автора публикаций в газете «Земляки» изумляет. Вглядевшись под лупу в личную жизнь Кушниковой и назвав ее и автора сих строк «сладкой парочкой», Советник высокочтимого нами губернатора пытается вникнуть в тайны чужой дружбы (ибо автора сих строк он вполне справедливо называет «другом Кушниковой»), совершенно в духе былых и, к счастью, минувших партсобраний…

Если Б. Бурмистрову так полагается по должности, - готов презентовать ему также и свой личный дневник. В нем он найдет множество неиспользованных им нюансов, в том числе наблюдения и рассуждения о нем самом и о некоторых членах подопечной ему организации. Правда, никогда не думал, что как литератор и член Союза писателей, обязан отдавать отчет литературному Советнику о своей личной жизни…

Что до наблюдений за моральным обликом, и особенно мировоззрением некоторых кузбасских писателей, то никак нельзя удержаться, чтобы не процитировать отдельные их высказывания в адрес своего сотоварища Владимира Ширяева, опубликованные недавно в газете «Кузнецкий край» и свидетельствующие об этических нюансах общения, принятых в писательском сообществе, руководимом Борисом Бурмистровым.

Так, по поводу новой повести Ширяева сподвижник Б. Бурмистрова, некий Валентин Махалов, сообщает: «Повесть Владимира Ширяева – это аксеновщина самого скверного пошиба… Мы знаем, что Аксенов в конце концов предал Родину и сбежал к американским сионистам. Ты, Владимир, идешь по их стопам. Что ж, мы тебя не держим. Катись колбаской в свою проклятую Америку!».

Духом былых партсобраний повеяло от высказываний поэта, бывшего машиниста электровоза, Виктора Баянова: «Почему-то главный герой повести Слава Букреев все время думает о бессмертии, он буквально зациклился на этом. Не о бессмертии, Володя, надо думать, а хорошими делами утверждать себя в коллективе!…».

Не беремся судить о достоинствах и недостатках прозы Ширяева. Нам важно другое – стиль общения и духовный климат в среде кузбасских писателей. Похоже, что любое шевеление мысли (раздумья о бессмертии, «философия жизни») нашими корифеями объявляется «происками американских сионистов», и нынешняя история кузбасской литературы пестрит такими примерами. Так что жизненное кредо Бориса Бурмистрова не выглядит в Кемерове чем-то необычным…

Но все это непринципиально. Вернемся к Кушниковой. Советник по литературе пишет о ненужности книг, которые ему «не глянулись». Мы знаем, что к сожжению книг и чисткам библиотек призывали равно Гитлер и Сталин. Но чтобы в наши дни представитель власти, курирующий литературу, и приближенный губернатора, заявлял о ненужности и даже вредоносности целого пласта документально-краеведческой литературы, основанной на ранее неизвестных документах, - такого еще не было!

Но – к сути. Советник губернатора рассуждает о любви к малой Родине, «к покосившимся заборам, и синим ставенькам, к погостам и пепелищам», чего у Кушниковой, де, явно не хватает.

К слову сказать, именно она в 70-80-е годы отстаивала остатки архитектурного, исторически сложившегося ядра в Новокузнецке и Мариинске, а также ратовала за сохранение памятников культуры в других городах и даже селах Кузбасса.

Именно ей мы обязаны тем, что жив Дом Достоевского, и что, рискуя своим покоем и благополучием, она во времена брежневского застоя «пробивала» охранные списки памятников истории и культуры, которые партийное и советское начальство вот-вот намеревалось снести – не иначе, смущали «останки» церквей, внесенные в подобные списки. Где был тогда Советник Бурмистров – неизвестно, так что о любви «к покосившимся заборам» ему бы лучше не писать…

Вполне очевидно также, что Кушниковой, которая немало сделала для культуры Кузбасса и сохранения не только его памятников, но и памяти, автору нескольких книг о «кузнецкой орбите» Ф. М. Достоевского, публикатору забытых или замалчиваемых рукописей и мемуаров, совсем не безразлично, где жить, - в Кузбассе, Бразилии, Малайзии, или еще в каких приглянувшихся Б. Бурмистрову местах.

Владея несколькими иностранными языками, она, впрочем, давно могла бы уехать весьма далеко…

Что касается «любви к погостам», которой, по мнению Бурмистрова, у Кушниковой тоже недобор, придется напомнить: именно она в 70-80-е и последующие годы в телевизионных циклах и неоднократно в своих книгах возмущенно писала, что советское начальство в 20-30-е годы и в Кемерове, и в Новокузнецке снесло все старинные кладбища, причем в Кузнецке на месте кладбища комсомольцы разбили Сад Алюминщиков с танцплощадкой.

Так что «пляску на отеческих гробах», о которой так проникновенно пишет Бурмистров, в буквальном смысле устроили милые его сердцу кузбасские большевики и их юная поросль.

Где был поэт Бурмистров в те памятные дни, когда Кушникова разворачивала «баталии» за отеческие гробы, мы не знаем. В его стихах об этом, насколько мне известно, не написано ничего. Очевидно, «понятие Родины и Отечества» в ту злосчастную пору в самом Бурмистрове уютно дремало. И проснулось лишь ныне, под влиянием его явственных политических симпатий и антипатий.

Что поделаешь, время такое – черта пролегла. Сегодня кто-то, в том числе Кушникова, - в стане Нагибина, Гранина, Карякина, Черниченко, Ахеджаковой. Иные же – за Макашова, Илюхина, Шандыбина и иже с ними и именно они, очевидно, для Бурмистрова – образчик истинного патриотизма.

Когда былых идейных «ортодоксов», к коим он сам себя причисляет, спрашивают: чем им больше всего досаждают литераторы «не их стана» вроде Кушниковой, следует неизменный ответ: сколько можно писать о репрессиях! В самом деле, - сколько же в Кузбассе о них написано?

Приведем небольшой подсчет. Была издана книжка Л. Гвоздковой «История сталинских лагерей и репрессий в Кузбассе» – тиражом 100 экземпляров (в выходных данных указана неверная цифра 500 экземпляров). Опубликована книжка Кушниковой (с соавторами) «Кемерово и Сталинск: панорама провинциального быта в архивных хрониках 1920-1930-х гг.» – с таким же тиражом. Это – фолианты в 500-600 страниц. Еще опубликованы две книжки Л. Фойгт «Сталинск в годы репрессий», но они всего лишь – в объеме брошюры. Вот и все.

Иными словами, историко-архивной литературы о репрессиях в Кузбассе в 90-е годы вышло всего 200 экземпляров. Библиографический раритет, надежды на переиздание коего весьма невелики. Но сколько возмущенных откликов! Какие газетные полемики! Впрочем, это и понятно. Ведь в книгах приведены многие сотни доносов. Фамилии кемеровских и новокузнецких доносителей оглашены прилюдно. Опубликованы списки всех коммунистов-чекистов 1937 года, проживавших в Кемерове. Проявляется трусливая и лицемерная сущность многих секретарей горкома.

И местные ортодоксы возопили: «Больше не надо!»…

Считаем, что знание не может быть во вред, его никогда не бывает «слишком много», и уже поэтому мнение оппонента о ненужности книг Кушниковой весьма спорно. Информация нужна в любом виде, даже в таком, как ее подает наш оппонент. Его публикации в газете «Земляки» – тоже документ, свидетельствующий о способе мышления и внутреннем облике известной части народа на пороге третьего тысячелетия. Ибо право на точку зрения – это то, что мы не только заслужили, но и выстрадали. Это одно из краеугольных завоеваний 90-х годов, которые так возмущают Советника губернатора…

Возмущает Б. Бурмистрова и поддержка, оказанная Кушниковой в 1997-1998 гг. городской и областной администрациями: «Больно видеть, - пишет он, - как городская администрация неразборчиво тратит из скудного бюджета большие деньги на издание псевдоисторических книг о Кемерове. Вместе с издателями на презентацию этих книг приходят руководители департамента культуры, администрации города во главе с секретарем Совета народных депутатов В. Налетовым. Воистину, не ведаем, что творим».

Кстати, последние три книги во многом изданы нами за свой счет. «Антинародная» Кушникова бестрепетно расставалась с «антикварными безделушками» – проданы были две бесценные картины, причем с ведома областной администрации…

Однако, опять же, - к сути. Уточним ситуацию. В «очернительских» книгах, с которыми расправляется Советник, у Кушниковой, помимо автора сих строк, еще два соавтора: начальник департамента культуры областной администрации В. И. Бедин и начальник архивного управления той же администрации В. А. Сергиенко. В редколлегии – известные всему Кузбассу лица.

Стало быть, воюет Советник губернатора со множеством уважаемых людей, причем объявляет неверной даже теорию эволюции знаменитого Дарвина, с которым отныне тоже ведется война. В ответ на утверждение, высказанное на страницах одной областной газеты, что все мы, человеки, потомки обезьян, Бурмистров обиженно восклицает: «Но – не все». Что ж, с Борисом Васильевичем Бурмистровым, талантливым и одаренным поэтом, человеком недюжинного интеллекта, которым его наградила природа и советская власть после блестящего окончания не то ФЗУ, не то ПТУ, спорить не будем. И все же – не согласился бы он раскрыть тайну своего неземного происхождения, на что он явно намекает в полемическом запале, вызванном творчеством писательницы Кушниковой?

Да простит нам читатель затянувшийся экскурс в историю, на первый взгляд, малозначительной свары, но она как нельзя лучше высвечивает духовный климат, в котором все мы живем, пишем, и даже умудряемся публиковаться…

Для кого писала и пишет свои повести Кушникова? Ни для кого. Писала и пишет «в завтра». Быть может, именно поэтому самую важную свою повесть во втором томе, написанную в прошлом году, назвала «Через сто лет после конца света». Да не станет она пророчеством! Ибо известно, любой литератор, сколь скромен бы не был, - немного прорицатель. Столь же «провидческой» кажется стержневая повесть второго тома «Пристанище всех скорбящих». В ней потешные, со знанием дела и любовью описанные «казусы» из биографии домашних «квадрупедов», что чуть не полвека делили радостные и скорбные дни с «хозяином и хозяйкой», - сквозные персонажи, с которыми мы знакомимся впервые в повести «Голоса маленького дома» из тома первого.

Причудливо вплетаются эти маленькие новеллы в захватывающие, почти детективные обстоятельства академического климата, в котором проходит счастливая и трагическая история двух «старомодно» любящих друг друга супругов, в «маленьком доме», где живут люди, общающиеся даже с близкими друзьями «на вы». А также они упорно считают, что российскому менталитету пристало помнить отчества друг друга, а не «тыкать», амикошонствуя, даже старшим, и называть других Маньками и Сашками.

Приводим лишь ничтожно малую часть тех черт, что характеризуют позицию людей, которые не «вписываются в стаю», и потому обречены на гибель.

Первая повесть «Через сто лет после конца света», так же как и вторая – о пристанище всех скорбящих, то есть об орбите, в которую втягиваются нуждающиеся в опоре – люди и животные.

Подчеркнутое уважение к животным – лишь продолжение безмерного уважения автора ко всему живому вообще и к Личности, в частности, будь то человек, собака, кошка, черепаха, еж, или Советник губернатора.

«Черный город», в котором, как в ссылке, оказываются герои – это, конечно, не Гурьев, где «черной икрой можно бы все фасады выкрасить». Это – собирательный образ захолустного города, непонятно чьей волей и для чего, объявленного областным научным центром в обкомовское время, но где плетутся путанные провинциальные кружева, без всякой заботы о том, чтобы не было видно «узелков». Потому что, чего стесняться, - «все промеж своих»! И потому же здесь царит «волоокая жестокость парнокопытных»: при видимом благодушии и ровности отношений, душа не дрогнет, - можно погубить, хоть человека, хоть зверя.

Вторая часть тома, собственно, о том же. Вернее, - для того, чтобы «пробить» слепоту и равнодушие ко всему живому, что нас окружает.

Прожив много лет в Казахстане, где собраны были бесценные фольклорные материалы (см. первый том «Вкус пепла»), М. Кушникова особо выделила поэтические и высоконравственные сказы и предания о «договоре человека с праматерью природой», приведенные во второй части книги. «Вглядитесь, как причудлива история проникновения цветов, деревьев, домашних и диких животных в наш быт, как забавны и трогательны повадки птиц, какие удивительные создания – конь и даже осел, - поистине, нас окружает сверкающий мир, драгоценная шкатулка, полная чудес, которая лишь ожидает, чтобы мы в нее заглянули, и вправе надеяться, что мы ее сбережем», - как бы взывает автор к читателю.

Сегодня история о пингвинах, угрях и прочей «экзотике», многие из коей внесены в «Красную Книгу», весьма актуальны. Особенно – в Кемерове, с его прославляемыми в стихах дымами и недавней массовой вырубкой тополей.

Не только экология культуры, о чем не раз писала М. Кушникова, но и экология природы на протяжении всей жизни была нравственным стержнем автора. Отсюда, очевидно, - ее «неудобность» и «неуправляемость», когда она встает на защиту самых важных для нее ценностей. Ее эссе о природе – это, если можно так выразиться, «лирическая публицистика». Цель ее – путь через изумление к сочувствию.

Заметное место в работах М. Кушниковой занимает некий Дед Жумахан, столетний аульный старец – кладезь притч и преданий. Очень близкий к ее семье, он нередко бытовал в ее доме, многие его заветы она нет-нет, вдруг вспоминает и сегодня в повседневной жизни…

Смеем заверить, что легко читаемые сочувствие и восхищение в описании даже, казалось бы, столь непривлекательного зверя как дикий кабан, это не поза. Ибо самый «непривлекательный зверь» – это человек.

Приведу «примеры из жизни». В кабинете у М. Кушниковой стоит небольшой шаровидный аквариум, в котором комфортно чувствует себя только одна золотая рыбка. До нее были еще несколько, последняя прожила всего три года. Можно только удивляться, как пристально автор книги вглядывалась даже в «биографию рыб». В своем дневнике, с сочувствием и искренним огорчением, она описывает, как нелегко примирилась с гибелью «любимого телескопчика, похожего на резвого щенка, черного, на розовой подкладке – что видно, когда он ловит корм». Она утверждает, что перед кончиной «у рыб – трагический и обреченный взгляд». Возможно, покажется смешным, но не это ли сочувственное отношение окрашивает все ее рассказы о природе. И – могут ли такое сочувствие снискать вандалы, ошкурившие почти все кемеровские тополя, потому что, знаете ли, от них пух, моль и аллергия…

В ее комнате на подоконнике стоят три крошечных горшочка с полумертвыми кактусами. Они переданы ей много лет назад после трагической смерти юноши, который был близок к ее семье. Давно уже друзья убеждают ее, что «срок жизни» кактусов, очевидно, вышел, но она упрямо возится с ними, и весной они действительно вдруг чудодейственно покрываются густой щетинкой иголок – почему-то красных, а сами – не зеленые, а бурые. Но она все равно верит, что силой памяти может «воскресить» их, поскольку в них «часть Сашиной души». А сколько таких «частичек души» (которые, наверное, в каждом тополе, в каждом срубленном деревце имеются) уничтожено в совсем уже «облысевшем» Кемерове – кто теперь скажет…

И потому, да не покажется, что во втором томе, как бы в нарушение баланса объемов между главой повестей и главой эссе, непривычно много места отведено повествованиям о животных. Наверное, писать о животных автору было даже интереснее, чем о людских особях, которые кучкуются в маленькие и большие стаи, со своими страстишками и обидами, а, главное, - с генным стремлением «попасть в стаю», которая в провинции – монолит, а ее внутренние раздоры – дела семейные. И горе не только тому, кто из стаи выпадет, но и всякому, кто на нее посягнет извне. Именно так пишет Кушникова в своих повестях, характеризуя провинциальный климат, в том числе и Кузбасса столетней давности (см. «Загадки провинции»).

Впрочем, понятие «стая», которым любит «оперировать» Кушникова, существует, очевидно, и по сю пору. И именно оттого, наверное, наша захолустная провинция иногда отторгает ее, что - «не своя», «не такая, как все»…

Свою книгу Кушникова посвятила «пяти спиленным тополям». Еще год назад они украшали аллею перед ее домом. Теперь из окон видна и – увы! – слышна магистраль с бешеным движением, так что поневоле вспоминаются кроны тополей, некогда приглушавших шум автомобилей. Кемерово – город дымов. Черный город…

В книге помещены также переводы М. Кушниковой, с французского, польского, испанского, румынского. В былые времена эти переводы в Кемерове, конечно, никому не были нужны и не издавались. Иностранная проза в ту пору всегда казалась несколько подозрительной и в СССР, как правило, издавалась с купюрами. Поскольку слишком уж контрастировала с шедеврами соцреализма…

Примет ли город вторую книгу М. Кушниковой?

Скорее всего, «замолчит», как и первый том «Вкус пепла», хоть он сейчас и пользуется спросом, в основном, за пределами России…

Возможно, пора Кушниковской прозы – впереди. Когда вновь возникнет спрос на чистый, прозрачный, отшлифованный литературный русский язык, и люди станут хоть иногда обращаться друг к другу «на вы», а поэты и Советники перестанут хамить дамам.

И – парадокс! – когда не утрачен будет вкус к правдивой документалистике, но потребуется иная – не «хирургическая», а «терапевтическая», врачующая былые раны, коих мало кто избежал за минувшие почти сто лет. Повести М. Кушниковой – срез последнего полувека и способа обитания интеллигенции в нем, которая, будучи выдернутой из круга себе подобных, всегда ощущает себя как бы в ссылке…

В. ТОГУЛЕВ

июль 2000 г.

  Далее>>