|
Глава четвертая. ИМЕН И ВРЕМЕН ПАУТИНА Сквозь стрекот самолета Лидия Сергеевна услышала печальный голос Жорика: - Простите, простите, Лидия Сергеевна. - Не надо…, пожалуйста…, не надо. Я все понимаю… Против силы…, звучит вульгарно, но… не попрешь. Ты ничего не мог предпринять, у них все было хорошо продумано. Теперь главное – мол-чать! Никто не должен знать, что случилось, - глухо сказала женщина. - Конечно, конечно, - поспешно заверил телохранитель, видимо, намереваясь продолжить разговор. Лидия Сергеевна резким жестом остановила его. - Мне нужно отдохнуть и придти в себя. Она опять закрыла глаза, и вдруг возникла сумбурная мысль, никоим образом не соответствующая ситуации. «Интересно, сколько людей с одним и тем же именем мы встречаем в жизни? К примеру, я знаю только одного Жору, но зато…». И она стала считать, сколько подружек у нее было по имени Таня. По ее подсчетам, оказалось пять. Больше всего ей встречались Сергеи, пожалуй, можно и со счета сбиться. Были Игори, Александры, один Гаврил…, куча Владимиров… У совершенно разных по характеру и внешности людей могло быть одно и то же имя… Кто-то в жизни ей крепко насолил, а кое-кто даже был приятелем. Одних она вычеркнула из жизни, других оставила в своей памяти. А сколько Алексеев я встречала? И когда? Имена и голоса известных и неизвестных тебе людей словно паутина прихотливо сплетает узоры человеческих взаимоотношений и однажды ты зримо ощущаешь, как некоторые прочно входят в твою жизнь, а другие блекнут и исчезают, третьи же оставляют кровавые следы. От памяти об одних ты трепещешь, а от чьих-то имен любовь и истома наполняет сердце, а от иных с души воротит… Какое же сейчас время сумасшедшее! Страшное. Люди от денег дуреют. Деньги сдирают с них человеческую оболочку, еще не остывшую от костра, в котором сожженна нравственность. Возвыситься над другим любыми путями, прошелестеть растопыренными пальцами и уничтожить человека в человеке становится ежедневной рутиной. Рабство духа и неволя безвременья… И веры…, веры никакой нет: ни в кого и ни во что…
Лидия Сергеевна чувствовала, что Жора вот-вот опять заговорит, и, чтобы остановить очередные излияния, она, покопавшись в сумочке, достала книгу и подала ее телохранителю: - Читай! Тон приказа обескуражил Жору и он покорно взял книжку. Лидия Сергеевна медленно поднялась и направилась в туалетную комнату. Ей хотелось вымыть лицо и руки, но злосчастный кран выдавал воду брызгающими порциями, что все более и более злило. Женщина в зеркале смотрела на нее впавшими глазами, на лице – исступление. Резким движением Лидия выхватила несколько салфеток из упаковки и начала скрести лицо, потом уже в ярости рвала их на мелкие кусочки. Она вновь и вновь выхватывала девственно-белые бумажки и рвала их, рвала… Куски бумаги летели и кружились в узком пространстве туалетной комнаты, падали на пол, постепенно устилая его сплошным покровом. В очередной раз ухватив больше салфеток, чем могла разорвать, Лидия стала раздирать их зубами. Пальцы посинели от напряжения… Она опомнилась от стука в дверь: «Всех пассажиров просим вернуться на свои места: мы входим в зону интенсивной турбулентности». Самолет качнуло, потом бросило вниз, вверх, Лидию швырнуло в сторону и больно стукнуло головой об обшивку. Выскочив из комнаты, она спешно пробиралась к своему месту. Двигаться по проходу между кресел было сложно – мотало из стороны в сторону. Краем глаза Лида заметила, что Жора сидит, уткнувшись лицом в книгу и плечи у этого гиганта вздрагивают. «Бедный Жора, турбулентность жизни бывает пострашней, чем в природе», - подумала женщина. Самолет встряхивало все сильнее и сильнее, так что Лидия, не дойдя до своего места, рухнула на случайное пустое кресло и, пристегнув ремни, скорчилась от подкатывающейся тошноты. Минут через тридцать все утихомирилось, и Лидия Сергеевна вернулась, села рядом с Жорой. - Как книга? Нравится? – устало спросила она. Телохранитель молча протянул ей книжку с раскрытой страницей. - Страница шестьдесят пять… - Вот здесь, прочтите, - сказал Жора, указывая пальцем на абзац в конце страницы. Лидия начала читать: «Слуги громовержца Сила и Власть ведут Прометея. Не знают их сердца жалости, в их глазах никогда не теплится сострадание… Печальный, низко склонив голову, следует за ними бог Гефест со своим молотом. Ужасное дело предстоит ему. Он должен собственными руками приковать друга своего Прометея». Внутри что-то екнуло, глубоко-глубоко под сердцем, Лидия напряглась и поняла, что все это время безнадежно пыталась отыскать среди всего ее окружения того, кто был причиной случившегося. И сейчас, после прочтения этих строк, мрачная правда вставала во всей ее первозданной обнаженности. Она не хотела принимать ее… Но ответ звучал в голове: «Это – Он… Он…Черный король... Но мы же любили друг друга, хоть он и жил на Севере и владел месторождениями, вел свои дела на Чукотке и Магадане, но всегда приезжал в Москву, оставался у нее неделями. Был разведен. И Лидия считала, что вот-вот они поженятся. Вся эта история длилась много лет, а потом… она сама решила расстаться. Летом, еще до размолвки, Евгений попросил ее найти финансирование для алмазного проекта. Но Лида отвертелась: нефть и алмазы – игра для «больших мальчиков» и ей, «девочке с накрашенными ресницами», там делать нечего. Женя упорствовал, настаивал, но она не уступила. Вскоре с точно такими же предложениями выступил шеф, но Лидия была категорична и опять отказала. Впрочем, ей даже в голову не пришло, что ее Зевс и Женя могли быть в одной упряжке… Она никогда не занималась никакими сделками с Женей, она не хотела примешивать к любви дела… Только один раз согласилась, давно-давно… оленину упаковывать, это дело он ей подбросил, просил за своего хорошего партнера. Сказал: «Заработаешь деньжат». Тогда-то их роман и начался… Он любил меня так страстно... Конечно, Женя к тому времени уже преуспевал, денег ей предлагал, она не брала, разве что подарки, которым всегда радовалась, а иногда умилялась до слез. … Стоп, кажется, он говорил: если я откажусь – «ничего хорошего не будет», как-то ненавязчиво между поцелуями вроде бы пригрозил. Но ведь это было воспринято ею в шутку! Хотя странными были его слова : «Ну, смотри, дорогая, потом все равно ведь придется…». А разрыв произошел, потому что, приехав в командировку в сентябре, он как-то исчез и не появлялся, не звонил три дня, она сходила с ума, думала, может его убили – время такое! Но Жора намекнул: с ним, де, все в порядке, и ей не надо знать, где Женя находится. Но Лидия Сергеевна строго приказала Жоре повести ее туда, где был ее возлюбленный. Жора есть Жора: сказали ему, и он сделал. Как же она пожалела, что поехала… … Я таких оргий не видела и представить в страшном сне не могла бы, там были не только голые девицы, там были мальчики, наркотики. И все выглядело ужасно. Я не смогла этого вынести. Когда он меня увидел, стряхнул с обнаженного тела двух девиц и, едва прикрываясь какой-то салфеткой, принялся красноречиво доказывать, что так надо по работе, а наши с ним отношения неприкосновенны и он чист передо мной… Конечно же, я знала о таких попойках, но никогда и подумать не могла, что мой Женя способен принимать в них участие. Разврат и бизнес не укладывались в моем понимании в одно русло. Наивная слепота. Я ехала домой в машине и рыдала. Жора, как мог, успокаивал меня, гладил по волосам… В ту ночь я не спала до самого рассвета. На следующее утро, подходя к машине, заметила у Жоры синяк под глазом. И – он объяснил мне, что на тренировке не смог уклониться от удара… Но мне было предельно ясно, - Женины ребятки поговорили с ним по-своему. В глубине души я даже была польщена и горда, что у меня есть защитник – мужчина, способный постоять за меня и мою честь. Хорошо помню, - именно это скрасило мои душевные терзания и утолило глубокую досаду на себя и неустроенность женской судьбы. В тот день, в ближайшей аптеке мы купили траву-бодягу и я потребовала, чтобы Жорж непременно прикладывал траву к синяку – пусть бы прошел поскорее. Он упрямился, отнекивался... Мысли у Лидии Сергеевны неслись, сменяя друг друга с бешенной скоростью. Вдруг в глазах потемнело и сердце пронзила режущая боль. Она хватала воздух полуоткрытым ртом, рука сама потянулась к горлу и Лидия обмякла. Где-то далеко-далеко звучали голоса, особенно выделялся Жорин, он был громким и почему-то бабьим. Он звал на помощь. «Нужен доктор или любой человек с медицинским образованием!» - тревожно прозвучало объявление, встрепенувшее всех пассажиров. Поднялась суматоха. Жора легонько похлопывал Лидию Сергеевну по все более бледнеющим щекам. Люди приподнимались с мест, громко шептались. С последнего ряда экономического класса поднялась старушка. Медленно ступая, с высоко поднятой седой головой, она продвигалась по проходу. Поравнявшись с бортпроводницей в кухонном отсеке, сказала: - Милая, нашли доктора? Может, я чем смогу помочь? Я всю жизнь проработала старшей, а потом и главной медсестрой в психиатрической больнице в Ленинграде. Сейчас-то он Санкт-Петербург. Ну, да что говорить, главное - помочь человеку. Бортпроводница оглядела старушку и, подхватив ее под руку, буквально потащила в бизнес-класс. - Лена, - обратилась девушка к коллеге, стоящей рядом с Лидией Сергеевной, - вот – женщина работала главной медсестрой. Старушка, слегка наклонив голову, сказала: - Меня зовут Раиса Владимировна Петухова, я из Питера, в Новосибирск ездила внуков и правнуков повидать, а теперь в Москву лечу, свояченицу попроведать. Ну, что тут происходит? Она пододвинулась поближе к креслу, легким жестом отстранила Жору. Взяла руку Лидии Сергеевны, нащупала пульс… - Скорей всего, инфаркт миокарда, необходимо срочно госпитализировать, если опоздаем – уйдет девочка, не спасем. Молодая, ей бы еще жить да жить. Но… Старушка нахмурилась, помедлила, затем стала расстегивать у больной манжет на блузке. В этот момент Жора широкой спиной отгородил от них остальных присутствующих. Подтянув рукав до локтя, Раиса Петухова обнаружила исколотые вены и огромные расплывшиеся синяки вокруг них. - Что это? – вопрос повис в воздухе. Жорины глаза зло блеснули. - Ей делали инъекции. - По-моему, этой женщине нужны не только врачи…, - многозначительно ответила бывшая медсестра. – Вы ее муж? - Нет. Присядьте, пожалуйста, рядом с ней, я пойду, поговорю с пилотами, - с этими словами Жора развернулся и, попросив стюардессу пройти с ним, удалился по направлению к кабине пилотов.
Раиса Владимировна Петухова присела на край кресла и, держа в руке ладонь умирающей женщины, задумалась. Чего только не довелось ей повидать на долгом жизненном пути. Да, она могла по пульсу и зрачкам поставить диагноз. Судьбой ей было дано видеть не только физическую боль, но и душевную. А научил ее этому молодой аспирант, китаец, врач. Он был ее пациентом в психиатрической больнице, даже имя его она помнила: Кирилл Ли, во всяком случае, так он себя называл. Лекарства принимал только от нее. Никого к себе не допускал, ни с кем не разговаривал. Молчал почти год. Однажды, в ночное дежурство, Рая, тихо ступая, шла по коридору больницы, тускло светили лампы, оплетенные сетками, из палат слышалось сопенье, тоскливое подвыванье, шепот и стоны. Задержавшись у двери в его палату, она прислушалась. Было тихо. Отворив дверь, зашла к нему в палату проверить: все ли с ним в порядке, и увидела то, что поразило бы воображение любого. В полосе лунного света Кирилл, скорчившись, сидел на полу перед листом бумаги и сосредоточенно измерял линейкой накапанное нечто, причем капли были разные: большие и маленькие. Увидев ее, он сказал слегка сиплым голосом: - Видите ли, Раечка, количество спермы бывает разным, это зависит от того, между какими пальцами руки происходит фрикция и извержение семени. К примеру: между пятым и четвертым только на три миллиметра, а между первым и вторым пальцем в новолуние – практически сантиметр. Мне бы лабораторные весы найти, тогда бы я смог взвесить и описать более точно. Хорошо бы достать лунный календарь и карты звездного неба… Знаете, моя научная работа была связана с генетикой… впрочем… Несколько лет назад я влюбился в одну девушку, аспирантку. Она приехала из Индии. Сначала она со мной заигрывала. Звала к себе, поила чаем и рассказывала о Кама-Сутре. Тридцать дней не подпускала к себе. Внедрялась в мою душу, заволокла мое сознание. Я даже сон потерял от любви. Наконец, она сказала, что мы готовы предаться страсти. Что это было, невозможно рассказать… И я истлел, как ароматический фимиам, который девушка воскуряла у себя в комнате аспирантского общежития. Она-то и рассказала мне, что извержение семени по количеству в разное время суток, месяца, года, противостояния разных планет, бывает неодинаковым. Я ей не верил, и говорил, - это зависит от разных чувств: любви, ненависти, симпатии… Она смеялась надо мной… Однажды внезапно уехала, не сказав мне ни слова, не попрощавшись, не оставив даже адреса. Тщетно я пытался ее найти… Так моя любовь и сгинула, истаяла в небытие. Только жить я без нее не смог. С ума сходил... Друзья меня с другими женщинами знакомили. Но я мечтал только о ней… Болен я… Неизлечимой любовной лихорадкой… Муки сердца можно погасить только молчанием, но не всегда помогает. А вот науку продолжать я могу. Ты бы принесла мне, Раечка, весы лабораторные, … а за это я тебя научу как по пульсу и зрачкам диагнозы души и тела ставить. Лучше заслуженных врачей и академиков станешь. Людям поможешь. Я эти знания по наследству получил от деда, который из Китая на Дальний Восток сбежал. В течение всего монолога медсестра Петухова, потеряв дар речи, стояла не шелохнувшись, и не знала, то ли бежать звать дежурного врача, крича от восторга, потому как пациент заговорил, то ли кивать в знак согласия, принимая предложение душевнобольного. Он продолжал говорить, что они повязали теперь друг друга великой тайной. Кирилл хотел остаться «великим немым» в обмен на знания, которые обещал поведать медсестре.
Неожиданно воспоминания старой женщины прервал голос командира самолета: - Уважаемые дамы и господа, наш самолет идет на вынужденную посадку в ближайший аэропорт по пути следования. На борту находится пассажир в тяжелом состоянии, требуется немедленная госпитализация. Просим всех пристегнуть ремни. В салонах началась сумятица, кто-то кричал, что опаздывает на свадьбу, и так, мол, на целые сутки задержали, подвыпившие мужики матерились, женщины сострадательно одобряли решение командира. Раиса Петухова про себя сказала: «Молодцы ребятки, не пропало еще милосердие, знать, есть все-таки Бог на свете и добрые люди среди нас». Вскоре подошел Жора и спросил: - Как она? - Жива, дышит. - Вы сидите рядом с ней, пожалуйста, - попросил телохранитель, - я в другом ряду пристроюсь. Старушка участливо кивнула головой. Раиса Владимировна догадывалась: с этими двумя людьми произошло что-то, о чем вслух не скажешь. И правда, иногда лучше смолчать. Вот и она в ту ночь с Кириллом уговорилась, врачам не доложила…, а на следующее дежурство притащила старые лабораторные весы с крошечными гирьками. Кирилл радовался, будто ребенок, а потом дал ей первый урок по диагностике. Наверное, из-за большого любопытства или ради эксперимента Рая приняла его уроки за совершенно серьезное дело. Для начала он попросил ее внимательно прислушаться к его пульсу и определить, где в ритме происходил еле ощутимый сбой. Затем сказал, что этот сбой говорит о хроническом пиелонефрите. Она усомнилась, но новоиспеченный Раисин «учитель» попросил посмотреть его историю болезни и удостовериться. И он был прав. Потом заставил ее слушать его пульс минут пятнадцать, указывая на определенный мерный удар, определяющий, как он сказал – неизлечимую любовную хворь. Словом, по прошествии какого-то времени, при всем кажущемся безумии происходящего, она научилась чувствовать разницу в пульсах пациентов и видеть, как на картине, что с ними происходило и чем они болели. Радовалась, когда ее диагнозы совпадали с диагнозами врачей, иногда даже настаивала на дополнительном осмотре, чтобы удостовериться в своей правоте, если диагнозы не совпадали. История с профессором-астматиком, жившем в ее коммуналке, была интересной. Люди считали, - у него астма, а она знала, - у профессора была аллергия на его собственную дочь. Да, вот такой удивительный диагноз она ему поставила, только никто о нем не знал, если б сказала – засмеяли бы. Но у профессора, на самом деле, всегда возникали приступы удушья после визита дочери. Возможно, дочь пользовалась особой парфюмерией, а может, ее застарелая злоба, как энергетическая змея, обвивалась вокруг тонкой морщинистой шеи старика… Все знали, - она была недобрая и неулыбчивая женщина. Самолет пошел на снижение, Раиса Владимировна Петухова напряглась и с еще большим вниманием прислушалась к пульсу пассажирки. «Милая, главное, держись, - перепад давления пережить, затем посадку, а там доехать тебе до приемного покоя и все будет хорошо». Петухова сидела в неудобной позе, ее морщинистые руки держали запястье умирающей. Старушка прикрыла глаза, внутренне собралась и стала глубоко дышать. По методу Кирилла она пыталась передать энергию этой женщине, с которой жизнь столкнула ее в самолете, что называется, в воздухе… Слабый пульс стал биться ровнее, а может, это ей показалось. Вспомнилось, как точно также спасла подругу своей соседки Дашеньки Белоцерковской, кажется, ту Людой звали… «Ах, какая уж теперь девушка, ей, наверное, сейчас лет пятьдесят, как и этой бедной женщине, но все равно – они для меня, восьмидесятилетней старухи – просто дети»...
Пилот первого класса Илья Махмудович плавно посадил самолет. Скорая помощь неслась по полю аэродрома. Снег хлопьями кружился в воздухе и ложился на землю. Замолкли моторы. Илья потер лоб: «Может, успели», - подумал он, встал и вышел из кабины. По трапу уже бежали санитары с носилками. Вскоре, осторожно ступая, они выносили пассажирку из самолета. Жора, забрав сумки, следовал за ними и, поравнявшись с пилотом, крепко пожал ему руку: - Спасибо, капитан, спасибо, друг. - Дай бог, может, обойдется, - ответил Илья. Раиса Владимировна Петухова продолжала сидеть в кресле, в ее ладони были зажаты купюры, что впопыхах сунул ей Жора на прощание, лепеча слова благодарности. Она была обессилена, казалось, даже ноги отнялись. Раиса Владимировна уже знала, что женщина будет жить. Илья Махмудович распорядился, чтобы старушку оставили в бизнес-классе, принесли ее вещи. - И вообще, Лена, - сказал он стюардессе, - полное внимание бабушке, она очень помогла. В течение всего полета до Москвы он часто справляялся о старой женщине, но ответ стюардессы был один: «Спит бабуля, перенервничала, отдыхает». |
