|
Глава двенадцатая. «ЕСЛИ ВАШЕ СЕРДЦЕ ОСТЫЛО…» Дашины записи продолжались со слов: «Примитивность» нашего семейного бытия – означала для меня, окружающих людей, друзей и родственников – формулу счастливой жизни. В самом деле - чего же еще? Каждое утро в течение многих лет проходило по одному и тому же сценарию. Спрыгнув с кровати, я быстро неслась умываться, чистить зубы, одеваться на ходу, поднимая сынишку с постели, приводя его в порядок и потом, с шутками или слезами, что зависело от многих составляющих, бежала в детский сад, а через несколько лет в школу (до второго класса я водила Максимку сама). Следующим пунктом моего утреннего марафона была работа, а вечером обратно по тому же кругу: с работы за Максимкой, домой, иногда через продуктовый магазин или кулинарию, ужин, телевизор, новости... И так – годами… Каждое лето мы с семьей уезжали в Ялту или Сочи, иногда - в Ленинград, встречались с моими родителями и сестрой. Н-ский городок, в котором мы жили - засекреченный стратегический объект, и даже мои близкие за все годы смогли приехать ко мне в гости только один раз. Оформление документов занимало много времени, поэтому проще было нам самим ездить к родственникам. Мы никогда не касались в разговорах нашей работы – об этом не принято было говорить, - подписка о неразглашении обязывала молчать 25 лет. «Закрытые», мы имели свои преимущества: огромные зарплаты, по тому времени многим недоступные, лучшие продукты, импортная одежда, санатории и дома отдыха по всему Союзу, в любое время года. … Осень начиналась с походов в лес за грибами и ягодами, соленья огурцов и помидоров, варки варенья. Запомнилась наполненная огурцами ванна, и мое раздражение: «До каких пор это консервирование будет продолжаться?». Каждую осень мои ладони были практически ошпарены - сотни банок закручены. Рецепты достались от бабушки. Наши друзья считали, что мои соленья самые лучшие. Зимой, если погода позволяла, ходили на лыжах, иногда муж уезжал на охоту с друзьями. Помню, один раз и я ездила к дальней сторожке, в тайгу. И чувства, возникшие при виде этой избушки, были странные, - мороз по спине пробежал. Только красота заиндевевших деревьев и искристого снега, чистый воздух и еще полудикий кот, живший в сторожке, умиротворили и успокоили меня. Дорога к зимовью - на удивление простая: каких-то несколько километров от города и ты – в непроходимом лесу. Так уж повелось, что зимними вечерами я вязала свитера, размеры и цвет которых с годами менялись. А по весне белила стены квартиры, гасила известку и добавляла синьки, то чуть-чуть, то побольше... Ставила подснежники в маленькие стаканчики... Много лет мы жили мирно и… смирно, налажено: с супругом не ссорились, друг на друга по пустякам не дулись, часто интеллигентно дискутировали о новых фильмах и книгах, на премиальные делали покупки в дом или для себя, иногда ходили на концерты заезжих артистов, отмечали юбилеи и дни рождения… Случались и горестные события и мы ездили на похороны или на поминки, провожали покидающих город друзей или уходящих на пенсию коллег… Со временем мы все реже и реже появлялись в Ленинграде, из обитателей моей «детской» коммуналки – кто был постарше, почти никого не осталось, а нас, молодых, развела жизнь и разность интересов.
Профессор Говоров пережил многих, он ушел из жизни в 97 лет, я не смогла приехать на похороны, только не спала всю ночь, лежала с открытыми глазами, не проронив ни слезинки. Новость обнажила глубокие раны… Пятнадцать лет прошло после встречи с Говоровым в поезде. Пятнадцать лет пролетели, будто не было ничего. Спустя месяц после смерти Говорова получила посылку по почте, вскрыла и обнаружила письмо от профессора и пачку писем, обвязанную бечевкой. «Дорогая Дашенька! Спасибо за Ваше внимание в течение всех прошедших лет. Время ухода для меня наступило. Я готов уйти, и хочу сказать Вам, что моя жизнь была интересной и насыщенной. Да, я много чего сделал. У меня были талантливые ученики, я написал более 50 книг и ученых трудов. Я познал радость и горе, прошел через много испытаний. Я состоялся. Наверное, не каждому человеку дано это сказать. В свои лета я могу себе позволить спокойно произнести: «Я устал от жизни». Когда меня не станет, не горюйте обо мне, благословите мою душу и простите… Единственное, что осталось исполнить - это невольное обязательство, которое я взял на себя... Дашенька, если Ваше сердце «остыло», то уничтожьте Алешины письма, не читайте, если же Ваши чувства к этому человеку сохранились, - его письма у Вас в руках. Ваш выбор, Дашенька! Я не смог отдать их раньше, считал – не имею права. За десятилетие вы оба ни разу не попросили ни адреса, ни телефонов друг друга, но что-то в Ваших и Алешиных вестях ко мне говорило, «это написано не только для Говорова». Я знаю многое о жизни двух людей, любивших когда-то друг друга. Пишу Вам и передо мной лежат два пакета с письмами, не достигшими адресата. Сегодня я отправлю две бандероли в разные концы страны. Господи, спаси и благослови Вас. Прощайте, Дашенька, будьте живы-здоровы. Профессор Говоров». Мои руки тряслись. Мне казалось, я сейчас задохнусь и обморок скосит меня на затоптанный пол маленькой почты, где я знаю по имени каждого работника. Я забрала посылку и уехала в парк. Села на скамейку и долго смотрела на пачку с письмами Алексея. Наконец, взяла и развязала бечевку, потом опять завязала и бросила пакет в стоящую рядом урну. Откинувшись на спинку скамейки, прислушалась к зову внутри… Возникнет!? Нет!? Зову – чего? Сердца? Души? Не было мыслей, не было чувств… Я ждала чего угодно: книги, фотографии, но не этой бандероли… Любопытство, единственная живая вибрация, возникшая в душе, заставило меня вытащить из мусора пачку и вскрыть письма. Я начала читать и передо мной раскрывалась история когда-то любимого мужчины... Но в какой момент моей жизни я так жадно читаю эти строки?! Почему именно сейчас!? Я нахожусь в той поре, когда для меня уже ничего светлого не существует, и не может существовать. Мои сетования счастливого человека по поводу «примитивности жизни» развеялись как дым два года тому назад. Я бы рада вернуть ту многолетнюю монотонность и покой, но увы… Сегодня, 17 апреля 1996 года – я одна… Вдова… И - мать без вести пропавшего солдата в Чеченской войне… С ужасом понимаю, что воспоминания о той сумасшедшей встрече с Алексеем в вагоне, а также благообразном лице профессора Говорова в купе, внезапно переносят меня в сновидение-пророчество, что я видела, лежа на верхней полке поезда Новосибирск-Москва. Я, казалось, давно о нем забыла, но сейчас, держа в руках письма Алексея, зыбкие, страшные картины-видения мгновенно приоткрыли мне истину , что я не могла принять и объяснить в то время… Ах, какое безрассудство! Не вникнуть в суть провидения! Какой жуткий, невосполнимый ничем обвал всей жизни, тяжесть которого давит на грудь, плавит мозг, иссушает слезы. Почему я ничего не смогла предугадать, остановить, задержать?! Почему? Если бы я… Ах, сынок, зачем же тебе надо было ввязаться в эту драку, попасть в КПЗ, а мне взять потом на себя ответственность и, вытаскивая тебя из тюрьмы, отправить в армию. Я так виновата, так виновата, лучше б ты получил по заслугам, но остался жив… А так… В ноябре забрили моего мальчика, а в конце декабря 1994 года… Я сначала даже не смогла понять, что это означает «без вести пропавший», хоть и читала в книгах об Отечественной войне, да в фильмах видела… Вот не думала – не гадала, что мне придется держать в руках это грозное оповещение, а потом ночами уговаривать себя, вопреки всему верить,- мой сын найдется. Молить Всевышнего о чуде… Ходила по Максимкиным друзьям, спрашивала о девушке, с которой он встречался, может, сын ей писал… Но она уехала. Я, грешным делом, хотела, чтобы.. она «нагуляла» от него. Даже незнакома была с ней, - а хотела. Максим ни разу ее в дом не привел, не познакомил. Муж мой запил, - через год сгорел. Похоронила. В старуху превратилась – люди шарахаются, знакомые устали утешать… Все во мне уничтожено… И вокруг меня… Город умирает. Людям годами, месяцами не платили зарплату, и они покидают насиженные места... На улице все больше пустых домов, осколки разбитых стекол на тротуарах, зияющие пасти окон. Будто «всеобщий погром» или нашествие прошлись огнем и мечом по Н-ску, - закрыт завод, опустошены детские сады, заколочены двери школ. Гласно перестроили, согласно угробили… Захудалый бизнес – и тот отвернулся – какая прибыль в умирающем городе… Один шорох остался от старых газет и вздохи измученных душ, уходящих на поиск лучшей доли… Города-мертвецы, - символ прошлого, предостережение для будущего, сколько их по стране разбросано… А бездомные брошенные собаки собираются в стаи, уходят в тайгу, дичают… И вдруг словно молния рассекла мои раздумья, сверкнуло решение, я знала, куда ехать – на зимовку! Туда мы с мужем однажды на охоту ходили, там меня никто не найдет, да и кому я нужна… Всех разогнала, от всех отказалась. Горе и я – вот все, что осталось. Рифма… Не дочитав писем, я положила их в сумку и помчалась к себе на квартиру собрать пожитки и - бежать, бежать… * * * У Жоры перехватило дыхание и он остановился: - Лидия Сергеевна, а… - Жора, это все страшно… И я думаю… Нет… таких совпадений в мире не бывает, хотя кто знает… - Что? Что? – произнес доктор. - Знаете, мне в Новосибирске, в приватной беседе, замгубернатора предложил восстановить Н-ск, - там гигантские производственные площади пустуют. Бесплатно отдавал… Его бы будущие налоги устраивали… Из 14 тысяч населения осталось, может, человек двести, а то и меньше, только те, кому ехать было некуда в 90-е годы. Тяжелая была пора, скрывать нечего, - для людей тяжелая. По Дашиным описаниям, город похож на то, что я своими глазами видела. Мы смогли проехать туда…, - ответила Лидия. - Боже, сколько всего произошло за последние годы, - протянула медсестра, - бедная женщина, это не дневник – это исповедь… одна из многих… - Я знаю ее историю с самого начала, но не предполагала, что так все обернется, - глухо звучал голос Лидии Сергеевны под мерный стук колес. Молчание, набухшее печалью, медленно обволакивало купе. Через некоторое время доктор задумчиво произнес: - Лидия Сергеевна, такие, как вы, богатые и деловые, может, и поднимете страну. Не забывайте простой народ. Мы, все, - и есть Россия. Лида не ответила, а Жора, выдержав небольшую паузу, перевел взгляд на следующую страницу и начал читать дальше. * * * Мне понадобилось три дня, - продолжала Даша, - чтобы уволиться с несуществующей работы, закупить побольше продуктов, завязать в тяжелые узлы необходимые вещи, взять любимые книги, альбомы с фотографиями, старое ружье с патронами; попросить грузовик у почтовиков и, закрыв на два ключа дверь своей квартиры, - с коврами, хрусталем, задернутыми плотно портьерами и отголосками былых счастливых мгновений и печалей, - я исчезла из времени и людского поля зрения. Очень скоро я обвыклась на новом месте, обустроилась и только тогда, спустя несколько дней, при свете керосиновой лампы, открыла очередной «Авиа-конверт» с обратным адресом Алеши. 103 письма, бисерным, знакомым почерком. Я изложу его историю по памяти… Алексей Кириллов - сын секретаря Ленинградского Обкома партии. Отец имел персональную «Волгу», ответственную работу и множество связей. Человек он был понимающий, курировал военно-промышленный комплекс. Вечно занятый, отец знал, как руководить людьми, допоздна задерживался на работе, сидел на совещаниях. В день защиты диплома Алеши он вырвался в обеденный перерыв, чтобы поздравить сына. В столовой накрывала на стол домработница Нюра. С порога Алексея ждали объятия отца и матери. - Сын, поздравляю, горжусь, горжусь, - рокотал Кириллов-старший. Мать, со слезами на глазах, расцеловала в обе щеки сразу повзрослевшего сына. Во время обеда Алеша возбужденно рассказывал о защите, смеялся - один из ватмановских листов проекта неожиданно слетел, спланировал на пол, и ему пришлось, не прерывая презентации, вешать его обратно. Сейчас этот казус, от которого он на защите диплома похолодел, казался анекдотичным… Отец разлил коньяк и, прерывая Алешу, произнес выразительный тост, а потом попросил жену и Нюру оставить его с сыном одних для мужского разговора. Женщины ретировались, унося с собой посуду и остатки еды. - Леша, давай поговорим о будущем, я ведь не знаю, когда еще выпадет свободная минута, - очень серьезно начал отец. - Я думаю, ты прекрасно понимаешь, как трудно было выправить тебе направление в Магадан. Только благодаря Ершову тебе прислали вызов. С ним мы – давнишние приятели, он поможет тебе встать на ноги. В начале будешь работать инженером на карьере, через год подашь в члены партии, пройдет пару лет – максимум- поставят начальником. Ершов – большой человек в Магадане и области, в Москве, наверху, - и отец многозначительно показал на потолок, - к нему прислушиваются… Если все пойдет так, как я думаю, лет через десять ты займешь его место. - Пап, ну, что ты беспокоишься, я же практику там проходил, уже знаю, что к чему. Я ж горняк. - Практику… Да, мне доложили, знаю я твою… практику. Горняки-сопляки, дважды напился до зеленых соплей в общаге, чуть не подрался… «Вот черт…», - только и успел подумать Леша. - Кстати, куда Димку направили? - Димка едет в Нижневартовск, в глухомань. - Глухомань, говоришь… Нет, друг мой, это – природные ресурсы. Лешка, запомни, что я тебе скажу, не для разглашения, для тебя скажу, через десять лет жизнь резко поменяется. Очень разные и… противоречивые процессы идут в стране и в партии. Ко всему надо быть готовым. Кто руководит ресурсами – нефтью, золотом, металлами, - тот руководит всем. Золотой телец – без него нельзя. Заметил, - даже твоя мать совсем сдурела, без конца золотые изделия покупает – то кольца, то цепочки. Все боится, на «черный день» собирает, как будто мало ей, что сейчас имеет… Думай о будущем и работай на будущее. - Я понял, - ответил Алеша. - Жениться пока не рекомендую. - Пап… - Не ре-ко-мен-ду-ю, - твердо произнес отец. - Мы с Дашей любим друг друга. - Знаю, но не время. Подожди год-другой. Ждала же Пенелопа Одиссея, - с недоброй ухмылкой сказал Кириллов-старший. - Отец, вообще-то – это мое личное дело, - раздраженно ответил Алексей. - Леша! Она девушка хорошая, из интеллигентной семьи и… - Пап, не надо, я сам решу. - Сам, не сам, но без моего благословения… - Пап, я понял. - Вот и хорошо… Ты у меня всегда был толковым парнем, - сказал отец, про себя подумав, что у Ершова взрослая дочь и они с ним уже давно порешили, как детей познакомить и, дай Бог, поженить. Уедет сын, забудет про Дашу, замотается, а рядом под боком будет приличная девушка… Взглянув на часы, отец бодро встал и, взяв пиджак со стула, сказал: - Ну, мне пора, сегодня задержусь, матери скажи, чтобы не беспокоилась, - и с этими словами уехал. * * * Магадан встретил Алешу резкими порывами ветра. Утомленный дорогой, он спускался по трапу и увидел стоящего неподалеку у черной «Волги» человека с картонкой и его именем на ней. «Неужели меня встречают?!», - от ощущения собственной значимости Леша как-то сразу подтянулся и прямиком направился к встречающему. - Здравствуйте, я Алексей Кириллов. - Здравствуйте, как долетели? - Нормально. - Да, дорога до нас длинная, проходите, садитесь в машину, - угодливо сказал мужчина и открыл дверь. - Мой багаж? - Не волнуйтесь, все будет в порядке. … «Волга» неслась по городу со скоростью ста километров в час. - А куда мы едем? – спросил Алеша встретившего его мужчину. - К товарищу Ершову домой, - был короткий ответ. - А…, - протянул Алексей. - Товарищ Ершов в нашей области – бог и царь, Вам повезло; а вы с какой целью в Магадан? - Да так, по делам, - ответил Алеша, как настоящий сын номенклатуры, с детства усвоивший правило: уметь молчать, когда надо, и давать односложные ответы вовремя. - Погода у нас еще не устоялась, - дипломатично был переведен разговор на нейтральную почву. - Да, ветрено…, - поддержал тему Алеша. Дома у Ершова его встретили радушно: застолье, разговоры, дружеские похлопывания по плечу, воспоминания о совместных приключениях Ершова и Кириллова-старшего, пристальные взгляды хорошенькой и полногрудой дочки хозяина. - Да, Алеша, пока останешься у нас, места хватит, в общежитие не поедешь, и не думай – нечего тебе там делать, а потом квартиру дадим и все будет путем, - приказным тоном говорил Алексею хлебосольный хозяин.
А затем события развивались, как по писанному. В первые месяцы, Алеша еще ходил на главпочтамт получать от Даши письма, но последний раз, спустя полгода, перед самой свадьбой, взял несколько ее писем, и, не читая, разорвал в клочья. Не смог он за все это время ответить Даше,- не мог правды сказать. Татьяна Ершова была на третьем месяце беременности и свадьбу готовили на всех парах... Ершов-старший был вне себя от счастья, план удался и отец Алеши остался доволен. Торжество проходило в присутствии двухсот гостей, в лучшем ресторане Магадана. На свадьбу приехали руководители со всей области, директора оленеводческих совхозов из округов. Со всего Севера руководящие работники подтянулись, поздравляя молодых и товарища Ершова с таким важным событием. Кириллов-старший с матерью подарили на свадьбу детям сервиз «Мадонну» и деньги. Подарки от всех были весомыми: двухкомнатная квартира в центре города (молодым специалистам положено… при наличии «правильных» родителей), польский гарнитур, ковры, хрусталь, настенные часы, увесистые конверты с деньгами. Алешино сердце зашлось-заколотилось только один раз, когда в ЗАГСе Татьяна одела на его палец золотое тяжелое обручальное кольцо. В тот момент ему захотелось, бросив все, бежать куда глаза глядят. Но… церемония прошла своим чередом и гости в ресторане неустанно кричали «Горько! Горько! Горько!» Молодожены жили хорошо, добротно, в мире и согласии. Подрастали две дочери. Карьеру Алеша сделал, - может, не так быстро, как хотел Кириллов-старший, хотя на место Ершова сын сознательно не пошел. Нюх у Алеши был хороший, вовремя понял, чем надо заниматься.
На Севере золотодобывающие артели, чудом уцелевшие в советское время, оставались осколками частной, предпринимательской деятельности, со времен царей. Мало кто знал вообще о их существовании. Старатели мыли золото, сдавали государству. Вопросы учета и контроля были всегда во главе угла, но в последние годы на Севере все больше и больше появлялось кавказцев, особенно чеченцев, а они как-то умели «размыть» границы правил, напечатанных «черным по белому». Так что из рук в руки, золотишко ручейками утекало в неизвестном направлении. Многие считали вполне справедливым иметь свою долю в старательном деле и… Алексей ее имел. Где-то в середине перестроечного времени у него состоялась любопытная встреча с одним известным геологом, у которого с Алексеем было «шапочное знакомство» через директора Главного Геологического Управления Магаданской области. Они встретились в пойме, шел нерест, и все кишмя- кишело лососем. Что называется, голыми руками брали рыбу. Конечно, не обошлось без рыбнадзора, но ребята были знакомые и все быстро уладили. Вскрывая рыбу на квартире у геолога, мужчины подсаливали свежую икру и запивали ее коньяком. Разговор быстро вошел в нужное русло. Оказалось, геолог нашел крупную жилу в труднодоступном месте, так что при наличии необходимого оборудования, золото можно было добывать без затруднений. Найти свою золотую жилу, «Дайку» или открыть новое месторождение – мечта любого геолога и, порой, она сбывается. Дайка была могучей, с обоих сторон утеса, но поднять такое дело геолог в одиночку не мог. На карте он не обозначил находку. Местонахождение жилы было его секретом и надеждой на безбедное будущее. Обговорив все детали, они решили, что с полгодика надо подождать, прежде чем вплотную приступать к делу -Алексею нужно было собрать достаточно денег, чтобы реализовать проект. Выпив на прощанье по стакану коньяка, они «хлопнули по рукам». По дороге домой, Кириллов отметил для себя несуразицу человеческого существования: в доме у геолога почти пусто: разве что большой обеденный стол, четыре стула, этажерка с книгами и рюкзаки, валяющиеся на полу, в приоткрытую дверь спальни видна узкая панцирная кровать - вот все убранство двухкомнатной хрущевки и при этом - карта с золотоносной, богатейшей жилой, хранящейся в памяти у геолога. Неотмеченные координаты - секрет, а стоимость жилы баснословная. Алексей уже прикинул, каков будет суммарный выход от разработки дайки – до конца жизни всем хватит и еще потомкам достанется. Но для начала необходимо провернуть какое-нибудь дельце, чтобы набрать нужную сумму для раскрутки внезапно привалившей удачи… |
