|
Глава девятая. ПЕРЕМЕНЫ… Народ безмолвствует… Рано утром проезжали через бывшие виноградники. А если взаправду – через вырубленные виноградники. Чем Молдавия славилась? Винами - ну так ведь было время, еще Союз существовал, борьба за трезвость грянула. Как тут всё подчистую не уничтожить! Старики говорят - по ночам лозы выкапывали, чтобы уникальные сорта хотя бы дома на огородах сохранить. У нас ведь как было, если отрезвлять, так все 250 миллионов. И чтобы у каждого – значок на лацкане: «борец с алкоголизмом». Как будто народ – сплошное дурачьё. Нет, братцы, нас не проведёшь, мы из заварочных чайников по разным чашкам разольём и всё равно водочку пить будем, за здоровье партии и правительства… Трахают нас куда не попадя, а мы ещё просим – мало, давай, нажимай… Нет - мы не просим. Всё хуже - «народ безмолвствует». До Пушкина было, и дальше - так же… Маленько поорали, что в Союзе, мол, только верхи жирели, министерств развелось видимо-невидимо, а теперь – «лепота», в каждой независимой республике их в четыре раза больше, а налогоплательщики кто? Я, ты, он, она – словом, как в песне. Когда уж поймём, что на наши деньги они живут и требовать начнём, снимать с должностей. Наверное, десять поколений пройдет, прежде чем сообразим, что к чему. От страха у всех поджилки трясутся, каждый «сам на сам» выживает… Ничего, мол, зато свобода, демократия. Ни хрена себе, демократия – а кто у руля стоит в любой из республик новоявленных? Всё те же неистребимые боссы. Бывшие партийные. А что? Как руководить знают, производство и сельское хозяйство знают, кто, где руководителем сидит –знают, а главное - как с теми договориться, кто у кормушки пристроился, тоже обучены. Профессиональные аппаратчики, организаторы-главари, нам до них далеко. Какой там частный бизнес?! Главное – вовремя свою долю перехватить, да крышу помощнее найти, чтоб не грохнуться на повороте… Через десяток лет эти от кормушек отвалят – за ними подросшие комсомолята придут. Они под «стариками» крутятся, так что из рук в руки тепленькие местечки приватизируют потихоньку, пока народ с ваучерами разбирается. Подумаешь, ваучеры! Такие бумажки и у меня тоже есть. Да яснее же ясного: все заводы и фабрики помаленьку в одних рученьках окажутся. С землёй попозже разберутся. Карл Марксов «Капитал» все в институтах проходили – сейчас в реальность и воплотим, первоначальный капитал сделаем, товар-деньги определим – и вперёд с песней, под разными флагами, с барабанным боем… Мужики за власть борются, кто-то и спивается, а бабам что? Всё равно детей вынашивать, рожать и поднимать, любви учить… если смогут, конечно. Сложно будет научить ребенка ответственности за себя самого, за свое дело, раньше-то как было? Партия сказала, коллектив решил... Теперь все по-другому... Что-то я разъершилась, взъерепенилась, глядючи на виноградники. Ничего не поделаешь, - говорю я себе, - это часть твоей жизни, на твоих глазах все происходит… Вернувшись тогда из поездки по Кишиневской области и уединившись в номере, я уговаривала себя: «Всё, все, угомонись, главное – расслабиться. И по формуле «я спокойна, я спокойна» помедитировать, иначе не выдержу - третьи сутки практически без сна. Теперь надо представить, будто все мои мысли – туалетная бумага. Отрываю по кусочкам и смываю. Но не тут-то было! В ушах голос мужа: - Какой ты там бизнес делаешь?! Из одного города в другой летаешь, с банкета на банкет носишься, или в бане сидишь. Бизнесмены-хреновы, капиталисты новоявленные. Конечно, и в бане сижу. Одна с мужиками, завернувшись в простыни, перевожу фривольные анекдоты и попутно обговариваю условия контракта, потому что они через переводчика не хотят договариваться. А наши ведь как – им иностранцев сначала на «вшивость» проверить надо: если от водки под стол не упал, значит, свой, может… А мне их жалко, парни молодые, еле выдерживают, поутру заставляю опохмеляться по-нашему - огуречным рассолом или пивом. Они вначале упирались, а потом оценили. Свои же мне завидуют. А чему завидовать? За сотку в месяц как сволочь пашу… учусь на старости лет, чтоб от времени не отстать, иначе сглотнет оно меня, не поперхнется. «И жили они в эпоху перемен»- о таких, как я, когда-нибудь скажут - вот ведь угораздило...Где-то читала, что в древности, на восточных пирах, специально к тостам за счастье прибавляли: «.. и чтоб не жить тебе, имярек - в эпоху перемен!»... Стоп! «Отрываю - смываю»… Из окна вижу, что небо – голубее голубого, чистое, ни одного облачка… Как же много еще осмыслить надо, понять,... жизнь меняется, и в этой круговерьти себя б не потерять. Самолет трясло, бортпроводница заученно говорила: «Наш самолет по маршруту Пермь - Москва через двадцать минут сделает посадку в аэропорту…». Наконец шасси коснулось земли – всё, благополучно приземлились. Малыш за спиной хлопал в ладоши. Главное – живы-здоровы, а остальное приложится… Слегка подташнивало. Манговый сок Со своими командировками, мне понадобилось не так уж много времени, чтобы сродниться со всеми аэропортами, с их суматохой, напряженными лицами спешащих людей, с булькающей дикцией объявлений о посадках и прибытиях самолетов. Я воспринимала аэропортскую жизнь физически: на нюх, по запахам определяла, где буфеты, где туалеты, оглядывая лица людей, толпившихся у стоек регистрации и авиа-касс, могла определить, кто,откуда и куда. Обычно я переносила взлеты и посадки самолетов нормально, но сегодня меня мутило. От дурноты чуть кружилась голова... Точно такое же ощущение тошноты было несколько лет назад, когда приземлялась в Алма-Ате на второй день после восстания на новой площади. Столько крови пролилось, говорили – убитых много. Узнала по «Новостям», что произошло, - я тогда на телевидении режиссером работала и в командировке была в Москве – еле-еле дождалась, когда по трапу в самолёт поднимусь. В салоне, в поисках своего кресла, случайно столкнулась с другом моего мужа. Он – казах. Увидел меня – рядом со мной сел и с тревогой в голосе заговорил: - Страшно переживаю за своих, дом недалеко от площади, ну, ты знаешь… Что там с моими?.. - Я сама с ума схожу, телефоны ни у кого не отвечают, за детей боюсь, - говорю я. - Аннушку и дочку, никто и спрашивать не будет - если найдут, сразу порешат, - в отчаянье вторит он. - Да, твоя малышка больше на мать похожа, вылитая кубанская казачка, разве что глаза твои… Будем надеяться, что лихо пронесет! – пытаюсь успокоить. - Я Аннушку так люблю, так люблю! – проникновенно шепчет он, - да и как не любить, человек она замечательный! - Да не горюй ты – сейчас, в самолете, мы всё равно ничего сделать не можем… лучше ещё раз расскажи, как ты с ней встретился, - пытаюсь отвлечь его. И он рассказывает: - После Антарктической экспедиции нас теплоход забирал. Она там стюардессой работала... Я с первого взгляда, как увидел, так и влюбился… - А помнишь, как ты ко мне на велосипеде ехал из универа, чтоб сообщить о «грандиозном событии», что ты будешь членом экспедиции, и с велика через руль прямо в арык свалился. После падения заставлял тебе разные вопросы задавать - боялся, что память отшибло? – продолжаю «миссию по отвлечению». И он потихоньку поддается: - Точно,... помню, у меня аж в глазах потемнело. Показалось - сознание потерял, тогда надо ж было медицинскую проверку проходить перед отъездом в экспедицию, а она для меня вехой в жизни стала. Столько там материала собрал, на две диссертации хватит, но, пожалуй, самый важный материал – жизненный. В адских условиях, в течение года жили, казалось - все кишки наизнанку у каждого вывернуты были. Друг друга до донышка чувствовали, «по канату» точно знали, с кем идти можно... Дульник-ветер мог с ног запросто свалить, сколько силы нужно было, чтоб за канат удержаться. По одному выходить не разрешалось… А самый большой сюрприз моей тогдашней жизни был «манговый сок», который вы мне в посылке переслали. Знаешь, как получилось? Дня за три до окончания экспедиции убирал в своей тумбочке и наткнулся на банку. В очередной раз подумал: зачем вы только мне её прислали, у нас на базе этого сока – завались, аж упились им под конец. Повертел я банку, думаю, дай открою, не выбрасывать же. Вскрыл, а там – чистый медицинский спирт, запах пошёл. Ух! Я аж заорал от радости, все сбежались, у нас ведь сухой закон был, а тут – чистый спирт. Праздник такой устроили, ты себе представить не можешь. Мы не могли поверить – как это вам удалось спирт послать… - уже улыбался он. - Так у меня в доме целую лабораторию устроили. Мурик, наш общий друг, шприцом сок из банки выкачивал до последней капли, а потом тем же способом спирт в неё вводил. Запаивали дырку, затаив дыхание, чтоб всё аккуратно было, для проверяющих невдомёк, - смеясь, рассказываю я, - нам так хотелось, чтоб ты Новый год, как бы с нами отпраздновал… - Я за вас честно тот «манговый сок» поднимал! Тост произнёс в честь моих друзей… - Какая всё-таки хорошая компашка подобралась, - уже чуть ностальгирую я, - каждый Новый год, да, впрочем, и все праздники, весело проводили… - Это точно, нашей компании многие завидуют, столько лет вместе, - переженились, детей завели, а не расстались. Только знаешь, я замечаю, что ты всё больше одна с детьми приходишь… - осторожно «щупает» он ситуацию, которую, как истинный друг, «кожей чувствует»… - Да мой ведь не любит праздники. Даже про Новый год говорит: «Подумаешь, ещё один день!». В последний раз еле-еле успела с детьми приехать, за двадцать минут до двенадцати – помнишь, наверное? В момент детей собрала – и на такси. Переругались с ним, но я сказала, что детей праздника не лишу, так мы и уехали. А девчонки с такой радостью с ряжеными во дворе плясали, с бенгальскими огнями носились… эх, скорей бы долететь, да до дома добраться! – с тоской вздыхаю я. … Тогда, в аэропорту, наспех распрощавшись, каждый из нас поспешил к себе домой. К счастью, никто из наших не пострадал. Дети мне рассказали, что бабушка к ним приехала и наказывала - если даже в квартиру вломятся, пусть не боятся. Она девочек на антресоли спрячет, и, что б ни случилось, даже если её убивать станут, приказ такой: не высовываться и голоса не подавать. Ещё с неделю дружины и военные патрулировали улицы, слухи ходили, что убитых увозили куда-то в степи, а по общежитиям бродили плачущие матери в поисках пропавших детей. Потом выяснилось, что многих студентов на площадь вывели по приказу, иные и не знали, зачем шли…Так что для кого-то была политика, а для кого-то – уход в никуда. Город отмывали от крови, вывозили останки сгоревших машин, генсеком республики назначили Колбина, издавались новые указы, глухо шелестели разговоры на кухнях, люди косились друг на друга. Жизнь менялась и меняла нас… Казачий атаман Встряхнула головой, чтоб мысли разбежались, - совсем было запамятовала, что после Перми нас в Москве встреча ожидает. Глянула на часы: время поджимает, надо торопиться, а еще до гостиницы добираться. Вижу, московский водитель нас встречает - значит, вовремя поспеем… К сожалению, не всегда всё складывается, как хочется. В той же гостинице, где останавливались три дня назад, до поедки в Пермь, меня заставили идти в милицию и зарегистрироваться – новое постановление. Ничего не поделаешь, взяла паспорт, потащилась в отделение и три часа в очереди стояла, чтоб штампик тюкнули в моей паспортине… Хорошо, что хоть встречи на следующий день перенесли и билеты на Киев поменяли. Так что опять на Украину возвращаться к концу недели, но теперь ещё и... визы получать придётся. Не жизнь, а сказка. - Едрёна вошь. Точно, нашу жизнь без бутылки не разберешь! – услышала я и, оглянувшись, увидела пожилого, вернее, старого мужчину, что стоял за мной в очереди. Как же я его не заметила, удивляюсь сама себе. Он же, ни дать ни взять, вылитый казачий атаман - лампасы на галифе в ладонь. Господи, кого только не увидишь в этой жизни… - Ты чего зенки-то расшеперила? Казачьих атаманов не видала? – слегка подвыпившим тенорком недружелюбно спросил он. И в самом деле, что ж я на него уставилась? Понятно, что такое диво – неожиданность, но всё же неприлично! – подумала я. - Извините, пожалуйста, не хотела вас обидеть, уж очень вы непривычно выглядите, что правда, то правда! – ответила я, забирая свой паспорт. Выйдя на улицу, замешкалась, доставая сигареты, а казак неожиданно передо мной вынырнул и попросил закурить. Угостила я его сигаретой, огоньку поднесла. - Вы на меня не сердитесь! – говорит. - Ну что вы, я не сержусь, - спокойно отвечаю. - С Дону ведь я, станичники меня атаманом выбрали, - впрочем, дед мой тоже атаманом был… - пытается он завести беседу. Не спеша подошли к скамейке, присели, помолчали. Сидел казак, нахохлившись, и кольца из дыма пускал. Ловко это у него получалось - кольцо в кольцо… - Откуда приехала, дочка? - Из Казахстана, а родом с Урала. А-а, - протянул он, - помнишь, фильм такой был, хороший, мне нравился, «Свинарка и пастух»? Времена-то какие были?!.. Причем здесь фильм, думаю, никакого отношения не имеет ни ко мне, ни к нему. - У нас совхоз богатый был, я в передовиках несколько лет подряд ходил, наград у меня много, в газете обо мне печатали, а однажды меня даже на всесоюзную сельскохозяйственную выставку отправили, тогда я первый раз в Москву попал, точно как в том фильме… А теперь передовик в атамана превратился. Во жизнь пошла! Нарочно не придумаешь… - Да ладно, дедуль, как народ говорит: «хоть горшком назови, только в печь не мечи», - понимающе отвечаю ему. - Ну, а как у вас в республике живется? - Куда мы денемся, живем как можем… - Наверное, ты не в первый раз здесь? - Нет, я даже училась в Москве, в театральном, по направлению от республики поехала, так что несколько лет подряд в общежитии жила. Я люблю Москву, она мне много чего хорошего напоминает. - Вот-вот, послушай, может, я прав? У меня, у старика, своя теория есть, почему мы развалились. - И какова же ваша теория? Поделиться можете? - Запросто, только ты не смейся, если это тебе стариковской ерундой покажется… А сложилась моя теория, пока я наблюдал за сыном одного моего знакомого. Его тоже по направлению от Украины в Москву послали, он в университете выучился, потом аспирантуру закончил, диссертацию защитил. Через какое-то время, смотрю, в политику вдарился, за Самостийную бороться начал. С друзьями не раз приезжал в нашу станицу порыбачить, отдохнуть. А друзья его – из других республик, из Армении, кто-то из Узбекистана. Вместе защищались в аспирантуре. Потом какое-то время не стал он приезжать, вдруг опять появился и хвастает, что все его друзья при хороших постах, в новых, независимых государствах оказались. Вот я и думаю: выучились они, приехали и увидели, какое стариковское засилье в гос- и партаппарате. А они – молодые. Где себе применение найти? На чём карьеру сделать? Конечно же, на на-ци-о-наль-ном вопросе. Самый больной, но и самый прибыльный. Я так думаю, националисты разных колеров и развалили Союз. Европа, блин, вместе собирается, чтоб сподручнее жить, а мы разбегаемся… а то и стреляем друг в друга… - Ничего себе теория, - отвечаю, - хотя, если вдуматься, может, в ней резон и есть. Только я думаю, всё это намного сложнее, когда-нибудь историки тома про наше время напишут, дискуссии проведут, конференции… А пока – мы получили штамп в паспорт, можно и на покой, утро вечера мудренее… - Это точно! Поживем – увидим! - вторит он мне, - до свиданьица, дочка, - по отечески попрощался со мной и пошел по дорожке к близстоящим многоэтажкам… В наступающих сумерках скрип его сапог еще довольно долго слышался. Интересно, сколько ему лет? Пожалуй, далеко за семьдесят, может, он и моложе, - гадаю я. А вдруг он ещё в гражданскую воевал? Нет, сейчас 94-й идёт, что ж он, «сыном полка» войну прошёл? Кто знает, может, он басмачей добивал в тридцатые годы, или раньше, на Волочаевских сопках. Ох, и фантазёрка же я… И что я об этих сопках вспомнила? Заветный рубль Не торопясь, я направилась к гостинице, в переходе щуплый мальчишка клянчил милостыню; нашарив в сумочке деньги, бросила их в шапку и ускорила шаг. Глубочайшая горечь переполнила меня, обидно было за обманутых стариков, за революционеров, за сталинских узников, за сегодняшнего мальчишку, который милостыню просил в переходе минуту назад… Ему бы в школе сидеть или в кружок по шахматам бегать, а он с протянутой рукой на цементе ранний ревматизм зарабатывает.. … Было такое движение «Дорогами славы отцов». Летом, после седьмого класса, наш учитель географии и тридцать школьников из старших классов отправились в поездку. Маршрут был интересный, и меня, самую младшую, тоже в группу сунули с маминой легкой руки – в последний момент один из учеников отказался, и мне посчастливилось. Тогда я Волочаевские сопки увидела, в Улан-Удэ к буддийскому монастырю подходила, вовнутрь нас не допустили, но монахов живьём посмотрела. На Байкале несколько дней жили и по озеру катались на катере, красотой неземной вдохновлялись… В Хабаровске больше всего понравился музей палеонтологии. Глядя на скелет вымершей морской коровы, впервые почувствовала, что мы, по отношению к времени, даже не микробы, а невидимые частицы. И наша жизнь – «паф – и нету». А может, мы сами придумали категорию времени, чтоб не очень страшно было… Одежда из рыбьей шкуры меня безмерно удивила – ведь как искусно сделана - так что я долго стояла у музейной витрины и рассматривала… Потом был Петропавловск-Камчатский и рассказы гида, как русские солдаты стояли насмерть, защищая отечество. Внимательно рассматривали экспонаты и предметы быта русских морских офицеров. Империя – не империя, а они свою землю защищали. Там, на Камчатке, вместе с солдатами мы поднялись на вулкан Авачу, проваливаясь в обледенелый снег по колена. Я так устала, что уснула на краю жерла, даже запах серы не помешал. А спускались мы, съезжая на заду или на ботинках - кому как удалось. Ночевали в солдатских палатках, под шум буржуек, до того горячих, что чайники с чаем закипали мгновенно… Попали мы и на подводную лодку: географ смог договориться, и нам устроили настоящую экскурсию. Не верилось, что моряки в такой тесноте могли находиться месяцами под водой. На рыболовецкую базу ездили и на завод, где готовят консервы. Первый раз в жизни зашла в гигантский холодильник и увидела палтуса полтора метра длиной… На берег Тихого океана вывезли нас как-то вечером: огромные волны ухали, кидаясь на прибрежные скалы, пахло водорослями, от звездного неба и мощи океана дохнуло вечностью. На теплоходе «Советский Союз» мы проплыли по Охотскому морю. Потом был Владивосток. Странно, но когда мы, дети, бросали монетки в океан, я не пожалела, и тоже бросила свой заветный железный рубль. Ребята решили, что я ненормальная, могла бы и пятью копейками обойтись. Но, тогда я всем сердцем хотела ещё раз вернуться и вновь увидеть океан… Когда загадывала желание и смотрела на исчезающую монету, меня пронзило что-то странное: то ли свет в глаза полыхнул, то ли видение какое проскользнуло. Помню, в какой-то момент рубль завис в воздухе и как в замедленной съёмке прикоснулся к воде, и ещё долго было видно, как он постепенно соскальзывал в глубину… … Я и вернулась к Тихому океану, только много позже, притом по другую сторону света, в Калифорнии, в городе Санта-Барбаре, на пирсе… Взяла монетку и, бросая, сказала: «Здравствуй, это я, моё желание сбылось!». |
