|
Глава седьмая. ПРОБУЖДЕНИЕ Кружевная зыбкость утреннего сна пророчит пробуждение, причем порой не знаешь, где очнешься: в своей ли постели или чужой, обласканный или избитый. У каждого свое утро… Люська стояла с большим кухонным ножом и большой круглой картофелиной в руках и смотрела на Людмилу Аркадьевну. Ей хотелось нажарить картошки на завтрак этой вчера еще незнакомой женщине, но все ножи, как на грех, оказались тупыми и Люське надо было спросить свою спасительницу, где лежит точилка. Она внимательно рассматривала лицо спящей и, переминаясь с ноги на ногу, не знала, что делать. Внезапно ресницы Людмилы Аркадьевны дрогнули, глаза открылись и, с криком рванув спасительное одеяло к горлу, она буквально подскочила на кровати. - Ты что? Ты что делаешь? – вне себя закричала женщина. От неожиданности девочка резко вплеснула руками и картофелина взлетела вверх, а нож устремился вниз и сверкающим острием, наподобие рапиры, вертикально вонзился Люське в ногу и закачался. Картошка, громко стукнувшись о пол, бодро катилась под кровать. Люська взвыла от резкой боли. Вопли обеих потрясли стены небольшой спальни. Кровь брызнула из раны на ноге девочки. Расширенными глазами Людмила Аркадьевна смотрела на случившееся. Увидев кровь, она рывком бросилась вперед и, свесившись отяжелевшим телом с кровати, выдернула лезвие из ступни ребенка. Барахтаясь, наконец, выпросталась из-под одеяла, подхватила девочку и в развевающейся ночнушке пронеслась на кухню. Плюхнув ребенка на стул, Людмила Аркадьевна суматошно искала бинты и бутылочку с йодом в аптечке. Люська с подвывом и струями слез раскачивалась на стуле и, крепко зажав рану, с ужасом смотрела на кровь, просачивающуюся сквозь худенькие пальцы. Людмилу Аркадьевну трясло мелкой дрожью. «Кошмар, кошмар, а не утро!!» - роились мысли. - Не надо йод! – вопила Люська, увидев бутылку с жидкостью, которую Людмила Аркадьевна шарахнула на стол. - Надо! – жестко сказала женщина. - Не надо! - Надо! Убери руки! Быстро! – прикрикнула Людмила Аркадьевна. - Я картошки на завтрак хотела вам пожарить, точилки не нашла, - ревмя ревела девочка. - Да ты с ума сошла, с ножом к спящему человеку подходить! Хоть бы подумала немножко!! Черт знает что!! Бред, просто бред, а не жизнь! – кричала Людмила. Она силой разомкнула ручонки ребенка и залила рану на ноге йодом. Люська завизжала. - Фу-уу-у-уу-у, - как бы сдувая боль, Людмила Аркадьевна успокаивала девочку и, в спешке, неуклюже срывала упаковку бинта. Наконец, справилась и крепко перевязала Люськину ступню. Через несколько минут волнение улеглось и они тихо сидели и изучающе смотрели друг на друга. Молчание длилось недолго. - Знаешь, Люся, а мне никто и никогда не жарил картошку на завтрак… Обычно по утрам, когда дети были маленькими, я сама готовила, собирала на стол и звала семью… Не могу сказать, чтоб мои дети не заботились обо мне… Нет, они меня любят…, - тихим голосом начала Людмила Аркадьевна. - Я хотела… хотела сделать для вас что-то… хорошее. - Спасибо, деточка… - Извините, что все так вышло… - Да, получилось… странновато. - Вы меня выгоните, да? - Почему ты так решила? - Я… вас перепугала, наверное, вы не сможете меня простить. - Страху я, конечно, натерпелась, но сейчас ведь уже все прошло. Я думаю, наверное, скоро мать начнет тебя искать и… - А я ей не нужна, тетя Люда… Я никому не нужна. - Ну что ты такое говоришь?! Нужна, еще как нужна! Вот мне, например… Кто мне картошку жарит по утрам? Никто! - Я же не ваша дочь, и не родственница… Я – никто. - Люсенька…, мг… Знаешь что? Живи со мной. Вдвоем, авось, не пропадем. Горестный вздох девочки прошелестел в мирной тишине утра и как бы завис под потолком. В ее, казалось бы, просохших глазах опять появились слезы. - Тетя Люда…, я с детства хотела быть балериной, всегда смотрела спектакли по телевизору, когда в доме еще телик был… А читать и писать я еле-еле могу… Я… - Люсенька, - Людмила Аркадьевна глубоко глянула в глаза девочки и увидела безысходность и нечто еще, что захлестнуло сердце и заставило биться быстро, быстро. Невидимые нити в одно мгновение прочно связали их обеих. - Дорогая моя, все поправимо, я тебе помогу. Научишься и читать, и писать. И в школу балетную… найду возможность – тебя устрою. - Таких, как я – не берут. - Возьмут. Ты… у меня… красивая и фигурка у тебя стройная, ножки длинные. У тебя, Люся, получится. Придет время, будешь танцевать на сцене Большого Театра. Представляешь?! Выбежишь, в балетной, белоснежной пачке, на пуантах в «Лебедином озере» и станцуешь. - Вот так? – девочка соскочила со стула и, невзирая на боль в ноге, приподнялась на цыпочках и закружилась по кухне. Людмила Аркадьевна смотрела на Люську и пыталась прозреть то будущее, что ждало впереди этого ребенка. В просторной кухне загородного дома утренние лучи солнца, прорвавшись сквозь паутину морозных узоров на оконных стеклах, осветили порхающую девочку и стареющую женщину… * * * Тем же утром, за сотни километров от Москвы на больничной узкой койке, Лидия Сергеевна пробивалась сквозь вязкую пустоту сознания в тщетной попытке открыть глаза. С изумлением она поняла, что ресницы бывают очень тяжелыми и стоит большого труда разомкнуть их и приподнять, дать свету прикоснуться к зрачкам и увидеть… В течение 48 часов Лида была дважды на грани смерти: сначала в подвале, где нестерпимой боли, казалось, не будет конца, а потом на операционном столе в районной сибирской больнице. Хотя, у нее в жизни всегда было так: то пусто, то густо. «Нет… я не хочу ничего видеть. Голова кружится и слабость невероятная. Где я? Мне было так хорошо… Я летела в беспредельности… Нет… на самолете… в Москву…» - Пить…, - едва выдохнули полуоткрытые губы самое жгучее желание измученного тела, которое, невзирая ни на что, боролось за жизнь. - Пить… Внезапное ощущение влаги на растресканных сухих губах отразилось в ее сознании образами весны и каскадом шумной капели, сверкающей на солнце. Распухшим языком она с радостным трепетом слизывала капли. «Как вкусно…», - мысль оборвалась. - Еще… пить, - прошептала она. В ответ Лидия Сергеевна услышала скрип открывающейся двери и мужской голос: - Как у нас дела? - Доктор, она очнулась и просит пить, - донесся до ее сознания Жорин баритон. - Вот и хорошо, просто отлично, от-лич-нень-ко! Значит, жить будем. Лидия Сергеевна услышала шорох шагов и почувствовала, что кто-то трогает ее руку. - Милая моя, а ну-ка посмотрите-ка на меня! Открывайте, открывайте глазки… Вы что же мне здесь сцены устраиваете? Помирать собрались? Нет, знаете ли, со мной такие шутки не пройдут. Я вас, сударыня, даже с того света все равно вытащу. Вам помирать рановато, молода еще… Тоже мне, инфаркты здесь развели… Шутливый тон старого хирурга напомнил Лидии Сергеевне ее отца, который в детстве частенько подтрунивал над ней, и вдруг Лидии захотелось улыбнуться, сострить что-нибудь в ответ, но вместо этого она приоткрыла глаза и, с трудом приподняв руку с края кровати, погрозила пальцем в сторону доктора. - Посмотрите-ка на эту даму: она мне грозит! Жорж, - обратившись к телохранителю, сказал доктор, - а вы замечательная сиделка, больше суток не спите, по-моему, вам пора отдохнуть. - Нет, я – ничего, перед утром успел подремать, не беспокойтесь. Знаете, доктор, а у нее сегодня день рождения… - О… Поздравляю вас от всей души. Поздравляю! У вас… настоящий день рож-де-ни-я! Живите долго и счастливо! - Спасибо, - еле слышно прошептала женщина… Немного погодя, закончив обход, врач вполголоса говорил что-то медсестре в коридоре, только отдельные слова доносились до Лидии Сергеевны из полуприкрытой двери палаты. Жора тихонько встал со стула и осторожно вышел. Легкий щелчок поворота дверной ручки, и… Лидия осталась одна. В покойной тишине мерное урчание мониторов успокаивало, ведь новость о собственном дне рождения смутила ее и на мгновение даже привела в замешательство. Лидия Сергеевна попыталась привести мысли в порядок и вдруг вспомнила, в каком платье хотела встретить торжество, где и с кем… и осознала, - как все это теперь неважно. Истинно - суета сует… Все приглашенные гости были важными в политике или нужными в ее бизнесе людьми. Друзей же, настоящих друзей, в списке не было. Да их и не осталось, растерялись по жизни… Мысли - ясные и холодные. Печали не было, не было и сожаления… Так, факты… Просто правда… Ничем неприкрытая и понятная. Все ее окружение будто «подсело на иглу», только наркотик – деньги. Сильный наркотик. Когда же символ «деньги» вошел в ее собственную жизнь? Ах да, девятнадцать копеек за мороженое пломбир. Самое любимое с детства… Родители выдавали двадцать, одна копейка всегда оставалась… Однажды потеряла двадцатикопеечную монету и расстроилась до слез… Какое древнее прошлое! Как будто того времени и не было… Потом я пыталась заработать много денег… Хм…, а что же врач Жоре кричал? Ах, да… «Твоими зелеными ты не купишь ей жизнь, и если ей суждено умереть – она умрет, никакой столичный профессор, ни твои баксы не помогут! Я сделаю то, что должен сделать, и точка. Убери свои деньги!»… Жора плакал… Голос вибрировал… Я слышала… Столько лет работает у меня… Всего один год, когда я уехала открывать офис в Нью-Йорке, он не был рядом со мной: визу не дали. На Манхеттене я сняла роскошную квартиру, наняла брокера на бирже… Шел «доткомовский» бум… слово-то какое странное. Это так говорили о внезапном взрыве роста компаний, производящих компьютерное обеспечение или продающих «нечто» через Интернет… которые даже регистрировали названия фирм с точкой, - по-английски «dot» и «com» на конце. К примеру: «Goliy.com», если произнести по-русски, будет «Голыйдотком». Смешно… Со временем большая их часть оказалась мыльными пузырями и весь маркет грохнулся. Стоимость акций таких компаний была завышена в 20-30 раз и однажды они исчезли, инвесторы разорились… и я попалась. Нет, в начале мои прибыли росли как на дрожжах… брокер добросовестно покупал и продавал акции от моего имени… Тысяча прибавлялась к тысяче… а затем, в течение трех дней… пуф… Нет, я оставила кое-какие акции и они в течение времени поднялись, но историю своего фактического банкротства я никому не рассказала, даже Жоре… Уважать себя имею право, опыт набрала житейский и, как в детстве, из-за потери не 20 копеек, а тысяч – не плакала, не стенала… приняла к сведению… Офис так и не открыла. А еще Жорж не знает о моей калифорнийской истории… это было 22 декабря, за три дня до поездки в Германию, после которой я очутилась в Новосибирске… Боже мой, за неделю столько всего произошло… Я отправилась в Штаты одна, решила проветриться… Остановилась в Калифорнии у Джона на его ранчо… Неподалеку маленький уютный городок. Вокруг холмы с виноградниками. Было очень тепло и солнечно… В то утро 22-го, где-то в одиннадцать утра, закончив завтрак и удобно устроившись на большом кожаном диване в гостиной, открыла лаптоп и стала проверять электронную почту. Ничего важного не пришло, кроме сообщения от брокера в Нью-Йорке о моих акциях, что пошли на повышение… «Лишняя прибыль – никогда не лишняя», - обрадовалась я. В комнате пахло хвоей, в углу стояла огромная под потолок елка, под ней куча упакованных в яркую бумагу рождественских подарков. Джон уговаривал меня остаться на Рождество, но я обещала встретить праздник в Германии с Гансом, моим партнером, так что у меня уже был билет на самолет на 23 декабря. Туда же в Германию, в Ганновер, должен был приехать и Жора. В принципе, рождественские каникулы – не для решения деловых вопросов, но Ганс пообещал, что в его доме я смогу встретиться с важными для меня людьми и в раскованной обстановке обговорить кое-какие нюансы и, может быть, даже подписать контракт. Неожиданно елочная игрушка, с шумом прокатившись по веткам, упала на пол. Елка закачалась, хрустальная ваза слетела с каминной полки и разбилась вдребезги. Я вскочила на ноги, пол подо мной «поплыл». Послышался крик Джона: «Землетрясение! Всем на улицу! Дети, быстрей!». Из комнат, выскочив в коридор, мчались его сын и дочь. Уже на улице, взявшись за руки, чтобы удержаться от качки, я и Джон скороговоркой давали детям указания, что делать, если поверхность земли начнет «разрываться». Где-то истошно выла собака, кричали люди, напротив дома соседский мальчик, игравший в мяч, звал мать. Деревья качались. Толчки становились все сильнее. Мой взгляд привлекла машина, стоявшая в открытом гараже, она двигалась: вперед, назад, казалось, она вот-вот поедет. Внутри у меня все подобралось, не было страха, оставалась только тревога за детей Джона… «Без паники, без паники», - повторял мой друг. Мы стояли в кругу, крепко схватив друг друга за руки. Нас качало, но ощущение такой близости давало уверенность, - все обойдется. «Не весело водить хороводы в землетрясение», - подумала я в тот момент. Наконец, земля перестала ходить ходуном, мы успокоились. Попытка Джона дозвониться родным и знакомым оказалась тщетной: телефоны были отключены, электроэнергия – тоже. Мы ждали нового толчка, по теории – следующий может быть через двадцать минут, во всяком случае, я так слышала – но толчки больше не повторились. Спустя несколько часов мы узнали, что землетрясение было более 6 баллов по Рихтеру и вызвало разрушения. А два человека даже погибли. К вечеру напряжение спало и я решила поехать поиграть в индейское казино. Мое желание сбежать из дома сильно удивило Джона. Он был ошарашен такой неадекватной реакцией на происшествие, не мог ее понять, требовал, чтобы я осталась. По телевидению дикторы настойчиво просили население принимать меры предосторожности и по возможности сидеть дома. В самом деле, почему я уехала? Может, мне просто хотелось ощутить радость жизни. И что я жива, Бог его знает!… Не могу до сих пор понять своего поступка… С каким самозабвением я играла на автомате. В атмосфере казино, с его музыкой и звоном сыплющихся монет ничего не напоминало об утреннем землетрясении. Люди смеялись, за карточными столами слышались шутки и разговоры. Мой автомат - интересный, на «бонус» приходили «поезда» и если можно было поймать несколько из них в одну строчку, то выигрыш получался довольно большим. Пятнадцать тысяч долларов стояло на Джек-Поте. Я выигрывала и проигрывала, к позднему вечеру в моем кармане вместо двухсот долларов уже лежало три тысячи. В какой-то момент мне надоело и стало скучно, я собралась домой. Встала, пошла в буфет и решила выпить холодненького, в горле пересохло… несколько минут спустя, проходя мимо тех же самых автоматов, на одном из которых я играла, мое внимание привлекла женщина, что с возмущением, стукнув по ни в чем неповинной в ее проигрышах машине, пересаживалась к другой. Почему я села на ее место, не знаю… Сделав максимальную ставку, надавила на клавишу, выскочили «поезда», небрежным движением я остановила все пять и… выиграла 15 тысяч долларов, первый раз в жизни… Люди вокруг меня кричали во весь голос, поздравляли с удачей. Отец мой был заядлым игроком, любил выигрывать. Я такой страстью не страдала, поэтому приняла свой выигрыш хладнокровно. Вернулась из казино с суммой 18 тысяч долларов наличными и с восторгом рассказала Джону об удаче. На следующий день спозаранку, в семь часов утра, я проснулась от телефонного звонка брокера из Нью-Йорка. Новости были не из приятных. Мои потери на маркете составили 18 тысяч долларов(!), которые я должна была немедленно отправить на счет или выйти из позиций. Я хохотала: шальная удача как пришла, так и ушла. … Это же был знак сверху! Глупая я, как это сразу не поняла? Ведь потом был успех в Германии и… Новосибирский кошмар… Значит, просто штормит по жизни… Бросает из огня, да в полымя… Какое жуткое прозрение… Но почему именно я? Почему именно меня? Выходит, - судьба? Наверное, мне вовсе другая миссия на роду написана, а я поперек гребу и все не туда… Несчастливая я, вот что! … Где же Жора, мне так пить хочется… Легкий стон Лидии Сергеевны прорвался сквозь тишину больничной палаты, устремился к двери и беспомощно истаял, исчез…
В коридоре Жора медленно отхлебывал горячий чай из кружки и смотрел через замерзшее окно на улицу. По тротуару женщина катила на санках ребенка, за ней двое мужиков тащили на плечах большое круглое бревно, по дороге неслись грузовики и легковушки. На другой стороне улицы, прихлопывая от утренней стужи сапожками, стояли девочки с портфелями. Жора почувствовал прикосновение к плечу, обернулся, но рядом никого не было. Ощущение чьего-то присутствия не прошло. Насторожившись, он двинулся в сторону палаты, где лежала Лидия. Открыв дверь, сразу понял, что она не спит. Подойдя ближе к кровати и посмотрев на похудевшее лицо женщины, Жора спросил: - Лидия Сергеевна, вы меня звали? - Да…, звала. Жора, дай воды, пожалуйста. - Я сейчас вам губы смочу. Потерпите немного. Скоро вам разрешат и пить, и есть. Ничего, Лидия Сергеевна, прорвемся, вы у нас сильная. - Сильная…, - тяжелым шепотом с хрипотцой ответила, будто эхо, Лидия Сергеевна. Сильная? Вовсе нет. Просто предел выживания у нее выше, чем, возможно, у других. Воспоминания высветляют эпизоды недавнего прошлого, доказывая старую истину: не сдаваться, ведь волны успехов и провалов делают увлекательной жизнь, так сказать, для закалки... Черт бы все это побрал! Да, да, мысли укладываются в некую мозаику, показывая: она живет и будет бороться за свою стезю, какая уж она есть – до конца. Невозможно отказаться от жизни, желание жить - в крови, бьется в каждой клетке тела. Не пришло ее время уходить… Жить бы в деревне простой бабой, кур выращивать, картошку садить. Лидии Сергеевне стало смешно и горько… Кому-то ведь тоже не всегда везет. В газетах таких страхов начитаться можно, людей в рабство продают, женщин за океаны вывозят… пытают, мучают… - Спасибо, Жора… За все… За все эти годы…, - неожиданно сказала Лидия, глядя на него. - Да что вы, Лидия Сергеевна, работа моя такая. - Работа?! – как стон вырвалось из груди женщины. – Врешь ты все… Ведь ты меня любишь!? Как ни странно, ее прямой вопрос не застал Жоржа врасплох: - Выходи за меня замуж, - неожиданно и твердо сказал он. - Жора, ты из жалости мне замуж предлагаешь? И не стыдно тебе? – с возмущением ответила она, задыхаясь от напряжения. Ей самой было странно, что думать обо всем на свете не составляло никакого труда, а вот говорить сейчас было ох как нелегко. - Я тебя люблю, Лида, и люблю давно. Сама ведь знаешь. - А… я…, - она не нашла слов. Слова, которые Лидия уже готова была выпалить, растаяли, разлетелась в прах от внезапного Жориного признания… И не только его, но и ее собственного, еще невысказанного… Лидия Сергеевна изумилась сама себе, вся эта сцена крайне смутила ее и она забарахталась в мыслях, пытаясь найти защиту… Да… он никогда не называл ее на «ты», только однажды, давно. После каких-то очередных неприятностей, когда она расплакалась, уткнувшись в Жорино плечо, он пробормотал «Лидочка, не плачь». Но чтобы вот так с ней разговаривать, это на него не похоже! Просто неприлично и… Но это были мысли Лидии Сергеевны, а если бы услышать, что думала Лидочка, девочка, мечтавшая в детстве о счастье, то мысли звучали бы совсем другие. Они метались и рвались наружу, в простор жизни, к тому, о ком она скучала, привыкла чувствовать его рядом изо дня в день, неосознанно ревнуя ко всему на свете, считая его частью себя. - Жора, медсестру позови… а сам пойди погуляй…, - «сбежала» Лидия Сергеевна в словесное убежище, спрятавшись от собственной внезапной слабости. - Хорошо,… Лидия Сергеевна, - четко произнеся ее имя, отозвался Жора и быстро вышел из палаты. Прикрыв за собой дверь, он понесся по коридору, с остервенением теребя пуговицу на врачебном халате: «Идиот, на что ты рассчитывал?! Нашел место и время говорить о любви! Ты ей – неровня, она твой босс! Забудь!! Господи, она вся растерзанная, ей бы сил побольше, мужик не вынесет того, что она пережила». Вдруг, вспомнив о Лидином дне рождения, Жора поспешил в кабинет старшей медсестры. Вскоре к Лидии Сергеевне вошли нянечка и медсестра. - Причешите мне волосы и… лицо протрите, пожалуйста, - тихим голосом попросила Лидия. - Не волнуйся, милая, все сделаем, как надо, - ответила пожилая нянечка. Обе женщины недолго хлопотали над Лидией Сергеевной. От прохладной воды и чувства, что ее привели хоть в какой-то порядок, ей стало намного лучше. Выходя из палаты, медсестра и нянечка столкнулись в дверях с Жорой. - Лидия Сергеевна! Смотрите, какой подарок я вам принес, - сказал Жорж, показывая Лидии небольшой горшок с цветком. Она с изумлением окинула взглядом подарок и вскрикнула: - Геранька! С красными цветами! Такая же стояла у нас на кухне, на окне, мама ее очень любила…, - она протянула медленно руку и легонько прикоснулась пальцами к цветам. Озорство встрепенулось в ее глазах и от запаха герани слегка вздрогнули ноздри. - Ой, я, кажется, надломил один стебелек, - забеспокоился Жора. - Не волнуйся, геранька – она необыкновенная, сломанный стебель надо воткнуть в землю – он не погибнет, выпустит корешки и разрастется. От других цветов герань тем и отличается… Жора, это самый неожиданный и прекрасный подарок. Мне никто еще не дарил герань на день рождения, ни разу… Правда… - У меня в Москве другой приготовлен, но мне хотелось сделать вам что-нибудь приятное. Сейчас, сегодня… - Спасибо, дорогой… Мне цветок нравится, поставь его рядом на тумбочку. Жора увидел, как лицо ее оживилось и она как-то воспряла духом. - А сейчас утро или вечер? – спросила Лидия. - Три часа дня. - А… день… Где мои вещи? - Здесь у кровати, ваша сумка и книжка, а багаж в Москву уехал. Вам все наши привет передают. И поздравления… - Переживают за меня? - Конечно, все волнуются… Она замолчала, затем нахмурилась. Казалось, напряженно о чем-то думала. - Жора…, а книжка… - Вот она, - говоря, Жорж вытащил книжку из сумки. - Может, почитать вам? – спросил поспешно. - Да… я только не помню, где я остановилась, по-моему… Нет, не помню… просто открой на любой странице и читай. Жора подтащил поближе к краю кровати стул, сел и, сосредоточившись, распахнул наугад книгу «Мифов Древней Греции». - М…м… - Читай то, что между строк написано… - Это же дневник! А я, когда читал в самолете, не видел записей. - Не на той главе открыл…, поэтому и не заметил. - Интересно… - Очень… Чужая жизнь между строчек… |
