Часть первая. ПРИСТАНИЩЕ ВСЕХ СКОРБЯЩИХ.

ОДА ГИЛЬОТИНЕ

(малоизвестный фольклор Бастилии и кровавая романтика Парижской

коммуны)

Страница 4 из 4

[ 1 ]  [ 2 ]  [ 3 ]  [ 4 ]

Народ веселится.

Каждая историческая эпоха рождала свой эпос и свою музыку. Музыку Французской революции впервые нашел и обработал музыковед Фредэрик Робэр. Через 170 лет после своего создания, песни французской революции впервые были собраны воедино в звуковой альбом, отмеченный Гран-При звукозаписи за 1962 г. Трудно представить, какой огромной работы потребовала такая задача. Вот что говорит сам Фредэрик Робэр о своей работе: «Сейчас почти что ничего не сохранилось из творчества музыкантов-революционеров Госсэка, Катэля, Лесюэра, Буаэльдье, Керубини, Мэгюля и др. Причина такова: во время отката первого накала в термидоре, после Наполеоновской империи и реставрации Бурбонов, всем этим композиторам и музыкантам угрожала опасность, и они попытались забрать свои произведения, представленные в Консерваторию, а впоследствии о них нигде не упоминали. Поэтому по меньшей мере 90% произведений того времени безвозвратно утеряны. Из творений великого Лесюэра, который был учителем Берлиоза, не сохранилось ни одного полного сочинения. Первые произведения Буаэльдье сейчас совершенно неизвестны.

К счастью, в смутные послереволюционные времена никто не додумался уничтожить оркестровку целого ряда таких произведений. Обычно подобные оркестровые обработки предназначались для больших хоровых и симфонических коллективов, и эти забытые рукописи дремали на Парижских чердаках. Моя работа состоялась в том, - рассказал Фредэрик Робэр – чтобы их разыскать, отобрать наиболее интересные, упорядочить партитуры и воспроизвести, по возможности, отсутствующие части. Кроме того, целый ряд инструментов, которые были в ходу в 1792 г., как, например, serpent, сейчас больше не существуют. Их нужно было заменить современными инструментами, играющими в оркестре аналогичную роль.

Таким образом, снова возродились забытые произведения, которые составляют важную часть истории музыкального искусства Франции. Теперь можно предполагать, что Бетховен и Берлиоз нередко черпали вдохновение во многих музыкальных произведениях Французской революции».

Большое место в музыке периода первой Французской революции занимали песни. Они были как бы дневником событий, потрясавших в те дни основы Французской монархии.

Направляясь к Бастилии, как обнаружил Робэр, революционные массы пели популярные в те времена куплеты. Куплеты в Париже сочиняли по любому поводу. С весны 1787 годы парижане распевают песенку про «славного Неккера», который с помощью мудрых финансовых операций облегчит положение народа, - народ еще верил в возможность мирного решения назревших перемен.

«Что за молодчина

Славный мсье Неккер!

И что нам за кручина,

Коль он вопрос «призрел»!»

Мне бы его мудрость – светлая голова!

Пусть его поколдует – опустеет долговая тюрьма!»

«Мсье Неккер славный

Наш министр главный

Он насчет финансов

Просто голова!

Если он возьмется,

Может обойдется?

Может опустеют

Яма и тюрьма?

(Пер. автора.)

С созывом Генеральных Штатов тоже появляется песня, каждый шаг назревающей революции отмечен песней. Вот такие куплеты, часто импровизированные по дороге, и пели парижане по пути в Бастилию. Один из них сохранилась до наших дней – во всяком случае мелодия и часть слов. Под нее и сейчас еще водит хороводы французская детвора:

«Мы спляшем Капюсину», - поют ребята, не подозревая, что дальше следовало:

«Мы спляшем Капюсину,

Живей, живей, живей!

Хотя сидим без хлеба,

Пляши повеселей!

Спросить хлеб у соседки?

Но ведь не даст, не даст,

С соседкой мы в ладах,

Но хлеб там не про нас!»

А также:

«Мы спляшем Капюсину,

Живей, живей, живей!

Голодные, пляшите, чтоб было веселей!

Я бы хлебом поделился,

Но хлебушек весь сплыл,

Урчащие желудки

Наш не умерят пыл!»

(пер. автора.)

Гораздо понятнее был смысл этого куплета детям и взрослым, когда в 1789 году на Францию обрушился свирепый голод, и многие действительно «сидели без хлеба», но «голодные плясали», а «у соседки», если он и был, то его берегли для своих таких же голодных ребят.

Но вот отчаявшийся народ пошел на Бастилию. Неизвестный участник взятия Бастилии оставил «репортаж» этого дня в песне:

Сперва – «Поход на крепость»:

«С песней и под барабан

Толпы славных парижан

На Бастилию пошли – гидру мерзкую рази!»

А также:

«Дружно, парижане!

Задние, не спите.

Плачут все фонарики

По тушам палачей.

Королевским лилиям

Головы снесите.

Вместе, на Бастилию!

И ряды – тесней!»2

(пер. автора)

Затем следует «Освобождение заключенных»:

«Покиньте мрачные темницы,

Вы, жертвы ига королей!

Из вашей каменной гробницы

Спешите на простор полей!»

Далее песня повествует «О захвате коменданта Бастилии и о его печальном конце», после чего мы присутствуем при разгроме Бастилии и последовавшим за этим всеобщем ликовании:

«Бедняга комендант

Надел бы красный бант

Смекнул бы побыстрей,

Что крепость сдать бы впору!

Бедняга Де Лоней

Беспечен был не в меру.

Открыл бы он острог

И голову сберег.

А так, что толку в ней – народ надел на пику!

И крепость разгромил!

И славу затрубил!»

А также:

«Бедняга комендант,

Надел бы красный бант,

И голову б сберег,

Коль сдал бы крепость в срок.

Бедняга де Лонэй,

Вот был бы поумней…

Теперь – без головы,

И нет ведь и тюрьмы!

Сегодня песик сдох,

А завтра – дайте срок!

Наступит и черед

Больших, больших господ!»

(пер. автора.)

Шло время. К первой годовщине славного дня решено устроить грандиозный «Праздник Федерации». Надо подготовить обширную территорию – «Марсово Поле» – ко дню 14 июля 1790 года. Гражданам Парижа, духовенству, аристократии и «третьему сословию» предписано «забыть все распри» и совместно восславить первую Французскую Коммуну общим трудом. На этот случай возникла песня:

«С лопатой и киркою

Веселою толпою

На Марсовом Поле

Мы трудимся до поту.

Чтоб кончить в срок работу,

На Марсовом Поле

Работаем все вместе,

И труд наш – дело чести

На Марсовом Поле.

Нет более Бастилии,

Мы труд объединили

"На Марсовом Поле". (Пер. Вс. Рождественского.)

Сначала все было хорошо, работа шла под песню. И песенка была самая безобидная на мотив модной тогда кадрили «Народные колокола»:

Здесь дюк с рабочим из порта

А там – с угольщиком маркиза!

Мы вместе трудимся, друзья,

Во славу дня, который близок.

(пер. автора.)

Но стоит представить «блистательное» общество с лопатой и киркой, и – ясно: задуманная идиллия длилась недолго. А тут еще пошел дождик и помешал работать. Парижане раздражены. Они продолжают петь свою веселую «Ca ira».

«Ах, Са ира, Са ира, Са ира,

Все у нас пойдет и выйдет,

Наплевать на аристократов и лужи,

Все равно Ca ira, Ca ira!

Своего мы добились, бывало и хуже,

А теперь уже вовсе - Ca ira, Ca ira!»

И добавляют:

«Назло вельможам и дождю

Не беда, что мы промокнем,

Зато все пойдет к концу».

(пер. автора.)

Но дождь зарядил на весь день. Настроение падает. Парижане злятся. В том же мотиве – тень угрозы:

«А Са ира, Са ира, Са ира!

Обсохнем мы скоро, -

Придет пора!

Пусть погода сыра!

Узел легче рубить,

Коль затянут туже.

Пусть погода сыра,

Са ира, Са ира!»

(Пер. М. Зенковича.)

(«Са ира» – означает «Дело пойдет».)

Марсово Поле размокло, «аристо» работают плохо, страсти накаляются. И тут озорная «Са ира» перерождается в грозную, боевую песню, в которой прямо предлагается вздернуть «аристократов на фонари».

К этому времени относятся песенки «Свергнутая аристократия», «Могила аристократам», которые ясно говорят, что «третье сословие» обмануть было нелегко, и пресловутое «примирение всех французов» на Марсовом Поле никого не убедило и лишь разожгло ярость санкюрютов:

«Эх, аристо, хорошо же вы жили!

Вдоволь ели, да сладко пили,

Да девушек наших слишком любили!

А не желаете поспать в могиле?

Кабы мы раньше да сообразили,

Кольями, кольями вас бы побили,

Чванные головы вы б не сносили!»

(Пер. М. Кушниковой.)

* * *

Как родилась «Марсельеза»

«Марсельеза» составляет отдельный раздел в истории французской революционной песни. Автора ее, как мы уже знаем, вдохновило не взятие Бастилии. В ночь с 25 на 26 апреля 1792 года в Страсбурге прозвучала впервые эта песня. Тогда она называлась «Боевой песней Рейнской армии». Ее написали для юных добровольцев, вступивших в ряды «Сынов Отечества», когда народившаяся французская республика объявила войну Австрии и Пруссии. Копии этой песни быстро разошлись по всей Франции. 25 июня ее пропели на патриотическом банкете в Марселе. Тут ее подхватили батальоны южан, идущие в Париж, и пели всю дорогу до столицы, так что вскоре ее стали называть «Марсельским Маршем». Декретом от 26 мессидора, года III (14 июля 1795 г.) «Марсельеза», которую сложил в Страсбурге Руже-де-Лиль, была объявлена «Национальной песней».

В скорости, однако, во времена Наполеона I и в период реставрации Бурбонов, у которых явно не было оснований чествовать взятие Бастилии, Марсельеза попала под запрет и зазвучала вновь лишь в 1830 г. Но первый «шансонье» Франции, Пьер-Жан Беранже, вспомнил о ней раньше. В 1828 г., заключенный в тюрьму Ла Форс за вольнодумные песни, направленные против французской монархии (можно лишь представить, что постигло бы его сотней лет позде во взъерошенной России!), Беранже в светлый июльский день увидел яркое солнце сквозь решетку узкого окна. И вспомнил «Бастильское» «14 июля». Стоял такой же солнечный день, и он, тогда еще совсем мальчишкой, видел взятие Бастилии с крыши дома в предместье Сэнт-Антуан. И вспомнив, написал одну из самых выразительных и опасных своих песен, - Беранже решил напомнить французам о Бастилии, о дне 14 июля и о Марсельезе.

Несколько строк из истории музыки.

А Марсельеза жила своей собственной жизнью и подвергалась разным изменениям. Впервые ее пели под аккомпанемент на клавесине, написанный г-жой Дитрих, женой мэра города Страсбурга. Затем музыка была аранжирована Франсуа-Жозефом Госсэк для маленького спектакля в Опере, который назывался «Приношение Свободе». В июльские дни 1830 г., когда над Францией снова пронесся вихрь мятежа, Марсельезу подготовил к очередному 14 июля Берлиоз. На своей партитуре он написал: «Для всех имеющих голос, сердце и горячую кровь в жилах» - он был романтик и видел лишь «праздник свободы». Свою гармонизацию Марсельезы Берлиоз посвятил ее автору Ружэ-де-Лилю, который ответил ему письмом: «Мы не знакомы с Вами, господин Берлиоз, не хотите ли познакомиться? Голова Ваша – вечно пылающий вулкан, моя же – всегда была лишь соломенным огнем, который сейчас еще тлеет немного и скоро совсем угаснет. Но, может быть, из щедрот вашего вулкана и остатков моего соломенного огня и можно что-нибудь скомпонировать…» – пишет этот скромный человек, уже умудренный жизнью и годами, успевший за «праздником» постичь суть вещей, и выражает живейшее желание встретиться с Берлиозом у себя в Шуази.

Встреча эта не состоялась. Берлиоз покинул Париж на следующий день после получения письма. Когда он вернулся, Руже-де-Лиль уже умер, оставив в папке либретто оперы «Отелло», которое собирался предложить Берлиозу.

Новый триумф.

Национальным гимном Марсельеза стала лишь 14 февраля 1879 г., когда Собрание Депутатов под председательством Гамбетты возобновило старый революционный декрет «III-го года» (1795 г.) и признало Марсельезу национальным гимном Франции. Официальная версия Марсельезы, известная поныне, была создана в 1887 г. Амбруазом Тома.

Шло время. При разных правительствах в разных обстоятельствах Марсельезу пели благонамеренные граждане, солдаты, школьники, члены правительства – со временем она стала просто привычным гимном. Но были критические моменты, когда Марсельеза вспыхивала вновь живым пламенем.

Так, в 1936 г., как бы в предчувствии грядущей фашистской оккупации, Марсельеза времен Бастилии вновь восстала из пепла. На Парижских улицах снова звучат не только Марсельеза, «Са ира» и «Карманьола», но теперь к ним добавляют все новые куплеты и новые лозунги: «Да здравствует Парижская Коммуна, ее пулеметы и ружья!»

Во время фашистской оккупации национальный гимн Франции, Марсельеза, был запрещен. Но его пели в тюрьмах, в маки, перед расстрелом, на баррикадах освобождения. И тут она снова приобретала свое эпическое звучание, которое свойственно было ей в момент ее создания.

ПОСТОРОНИТЕСЬ: ГРЯДЕТ МИЛОСЕРДИЕ КОРОЛЯ!

Памфлет Жорж Санд 1839 года

12 мая 1839 г. в Париже была подавлена попытка к восстанию, во главе которого стояли Барбес и Бланки, ставшие впоследствии видными лидерами буржуазной Французской революции 1848 г. События 12 мая всколыхнули Париж, но вожди этого восстания не увлекли за собой народ, так как в то время опирались лишь на замкнутый круг заговорщиков, и восстание более походило на всплеск мятежа эмоциональных французов.

Королевский суд был скор на расправу, и уже 27 июня Арман Барбес был приговорен к смертной казни. Эта весть вызвала смятение парижан. В школах начались беспорядки, ряд писателей выступил с протестами. Виктор Гюго обращается к французскому королю Лую-Филиппу, взывая к чувствам отца, недавно потерявшего сына:

«Именем вашего маленького ангела, ушедшего от вас!

Именем королевского отпрыска, хрупкого как тонкая тростинка!

Милосердия! Еще раз милосердия! Милосердия во имя могилы!

Милосердия во имя опустевшей колыбели!

12 июля. Полночь».

И 13 июля Луи-Филипп действительно отменил смертный приговор, заменив его пожизненными каторжными работами. Тем не менее, «милость» вызвала глубокое возмущение известной французской писательницы Жорж Санд, романтичной максималистки, поборницы Свободы вообще, как понятия, касающегося всех сфер личности и общественной жизни человека. Многогранная и импульсивная натура, Жорж Санд последовательно была атеисткой, верила в монархию, затем в монархии разочаровалась, страстно поверила в декоративность католической обрядности, была последовательной ученицей одного из родоначальников христианского социализма, аббата Ламенне, и, наконец, во время революции 1848 г., примкнула к социалистам-республиканцам, восторженно поверив и на этот раз в их идею.

Похоже, самым сильным стимулом всей ее жизни было стремление к справедливости. Как сама она пишет в одном из своих писем, она готова была идти любым путем, «какого бы ни были цвета знамена, лишь бы… фаланги шли к республиканскому будущему.., лишь бы добро взяло верх». Что не мешало ей быть владелицей одного из прекраснейших поместий Франции. Но ведь сказано: она прежде всего верила не столь в блага республики, сколь в триумф добра. Узнав об «акте милосердия» короля Луи-Филиппа, которого Жорж Санд страстно ненавидела как монарха и человека, она пишет обличительную статью в виде письма к своему учителю Ламенне.

Эта статья примечательна тем, что в пору описанных здесь событий, когда рабочее движение только зарождалось и Жорж Санд, как и многие представители культуры того времени, находилась в состоянии полного идейного разброда, в строках ее своеобразно сочетается искренняя вера в некое высшее нравственное начало, руководящее событиями и судьбами человечества, со смелым и горячим призывом к освобождению народа, с уверенностью в закономерность и оправданность народной власти, с убежденностью в возмездие «тиранам».

Обычно биографы этой незаурядной женщины, вся жизнь которой была вызовом существующему порядку и общепринятой светской морали ее времени и среды, касаясь периода, когда написана была эта статья, вовсе не упоминают о майских событиях 1839 г., и даже у такого мастера биографии как Андре Моруа этот период жизни писательницы проходит, в основном, под знаком сложного ее романа с польским композиторов Шопеном, их ссор, примирений, взаимоотношений с друзьями, маленьких повседневных событий. «Все ее истинные друзья надеялись тогда, что она поведет теперь другую жизнь, полную теплого уюта, почти патриархальную», - читаем мы у Андре Моруа в биографии Жорж Санд касательно июня 1839 г.

И это в то время, когда она носила в своем сердце бурю, а в строках ее письма, наряду с мистическими воззваниями ученицы Ламенне, слышатся отзвуки барабанов Бастилии и грохот грядущих залпов Парижской Коммуны.

Видимо именно поэтому Ламенне, публицист и философ, не пожелал поместить в своей газете «Монд» статью, которую направила ему Жорж Санд, ибо опасался прежде всего бунта и уповал на улучшение общественного строя через посредство христианской любви и нравственного самоусовершенствования.

Ламенне резонно рассудил, что памфлет Жорж Санд не опубликует ни одна газета той поры – напечатать его значило обречь себя на заранее проигранное судебное дело. И потому он вообще отсоветовал Жорж Санд обнародовать ее статью. Таким образом, письмо, о котором идет речь, никогда не публиковалось, во всяком случае до 70-х годов XX века.

Парижское издание Гарнье, подготовив к публикации IV том «Переписки» Жорж Санд под номером 1904, помещает эту статью, представленную Жоржем Любен. И вот наконец увидит свет следующий текст Жорж Санд:

«Некогда вам говорили: остерегайтесь лжепророков. Ныне голос свыше предупреждает вас: не внемлите дурным учениям, навеянным бессилием и ненавистью. Не дайте же мерзким наущениям сковать быстрый прогресс, который благодаря вашей доброй воле и вашим благородным чувствам уже охватил ваши нравы и суждения. Не поддавайтесь неразумным подстрекательствам духа зла и не пожинайте плодов этого кровавого вызова, осужденного богом и сердцами вашими.

Помните, что злейший враг ваш – не полицейский, который заколет вас на пороге вашего дома, и не пьяный свирепый жандарм, который растопчет вас копытами своего коня. Не ищите противника среди тех, кто вышел из ваших же рядов, но поддался соблазну постыдных посул и впал в безумие. Все они были людьми, но стали лишь орудиями уничтожения, орудиями резни и убийства.

Железо, из коего выкованы цепи, опутавшие вас, и мечи, которыми вас разят, могли бы служить возвышенным целям. Но насилие и жестокость вложило его в руки невежества и отчаяния. И железо оказалось запятнанным. Люди эти подобны булату, который разит, не ведая, что проливает кровь! Вы же продолжайте достойно нести бремя вашего несчастья, и когда преступная десница занесена над вами, закройте лицо свое и никого не кляните. Ибо те, кто мыслят укрепить свое могущество, начав войну с себе подобными, достойны лишь сожаления. Бороться нужно с духом зла. Это он, воцарившись среди ваших властителей, стер в их сердцах великую заповедь, начертанную божественной рукой: «не убий». Это он помутил их рассудок. Он уничтожил священное начало в их душе и на скрижалях начертал свой закон: «Оправдайте убийство и научите народы мстительности».

Не произносите этого смертоносного слова, вы, которые не сумели поднять кинжала, выпавшего из мертвой руки Алибо, взошедшего на эшафот! Вы, которые видели, как Барбес обрекает себя на смерть, и молча глядели на него, скрыв глубоко в сердце горячее сочувствие к нему вместо того, чтобы дать волю великому потоку гнева, след которого не остыл еще на июльских мостовых!

Не произносите этого слова и не замечайте скрытой в нем угрозы. Да взойдет до небес кровь стольких жертв, павших из-за вас, и да смоет там приговор рока, который до сих пор вооружал человека против человека. И пусть гордая эта кровь не породит новых поколений убийц, и пусть последняя искра мрачной и холодной ярости, направляющая руку человека против побежденного брата, исчезнет в этом последнем попустительстве злому началу человечества!

Народ, терпеливый и мужественный народ, тебя не запугать террором, ты так привык к скорби, что она уже не повергнет тебя в тупое оцепенение! Ты знаешь, что час твой близок. Ты знаешь, что десница всевышнего простерта над тобой, и что судьбам твоим придет назначенный срок. Ты знаешь, что тяжкое твое испытание приходит к концу и что вскоре ты не будешь больше подвластен гибельным законам, а сам установишь законы, освященные провидением. Сложи их в своем сердце уже сегодня, эти законы, которые человечество от тебя ожидает. Тебе уже говорили о том, что ты должен не только завоевывать свои права, но и выполнить свои обязательства, и слово это не пропало даром.

Простодушно и доверчиво ты слушал до сих пор учения наиболее ловкого или наиболее сильного. И были времена, когда ты вовсе не мог приобщиться к светочам твоего времени, и чиновники толковали тебе Евангелие по своему усмотрению. Жизнь твоя, честь, семья и все твое достояние отовсюду терпели угрозу, и единственным твоим прибежищем было покровительство феодала. Но времена эти минули, и ты это осознал. Они минули и не вернутся вновь. У тебя более нет законных властителей, ибо те, кто так себя именуют, даже не прикидываются, что защищают или просвещают тебя. Они относятся к тебе с презрением, и когда славные отцы государства обратились к ним, прося от твоего имени акта милосердия, они сняли маски и ответили: «Какое нам дело до мнения народа? Пусть народ помолчит, мы не боимся его. И если когда-нибудь он отважится следовать нашему примеру, горе ему! Карающий меч поразит его рассуждения».

Но, произнося эти слова, властители твои бледнели, ибо тайный голос подсказывал им, что народ уничтожить нельзя, и ужас вкрался в их сердце.

Так вот! В день вашей победы не оправдывайте их во имя этого трусливого и запоздалого раскаяния, ибо оно не помешало им вместо прощения швырнуть в лицо своего века новый смертный приговор.

Вам долго твердили: «Терпите великие беды, дабы еще большие не обрушились на ваши головы. Будьте терпимы к тем, кто управляет вами. Их задачи тяжки и путь добра ощетинился терниями. Их намерения не могут быть дурными, ибо интересы их совпадают с вашими. Что бы стало с ними без вашей поддержки? Что будут ответствовать они вам в день, когда вы потребуете от них отчета, если поддадутся злым умыслам. «Все вы – как подопечные в руках своих опекунов. Так решило провидение. Оно поручило просвещение и заботу о вашем будущем более сильным и мудрым, чем вы. Глядите же, как поступают они с вами, дабы потом поступить с ними также, когда бренность их прав и необоримость ваших – поставят их на ваше место».

Увы! Всего этого истинные ваши друзья вам не скажут! Они лишь молят вас потерпеть еще немного и дождаться часа своего освобождения, ибо этот час торжества определен законами вечности, а потому не подвластен человеческим страстям, которые не могут ни противостоять ему, ни его ускорить. И еще они говорят вам: «Отверните лицо свое от омерзительного примера, столь бесстыдно вам предлагаемого. Попытайтесь изгнать из своей памяти нанесенное вам оскорбление, ибо запугивать вас гильотиной, значит, обращаться с вами как с невежественным поколением трусов. И пусть пример этот впоследствии не служит аргументом против тех, кто сегодня считает политическим правилом и необходимостью свое право убивать».

О, народ Франции, первый среди народов мира созревший для свободы! Ты избранник божий, единственный и законный наследник священного права управлять страной! Сегодня со своей мольбой мы обращаемся к тебе. Ибо тщетно мы на коленях взывали, прося милосердия к побежденным. Сильные мира сего остались глухи к гласу своего века. Они кликнули палача и сказали ему: «Будь готов, монархия еще нуждается в тебе». И когда мы сокрушались у подножья трона, вокруг монарха роились развращенные советники, которые вместо прощения измыслили гнусную, чудовищную насмешку, пытку страшнее смерти.

Народ, мы молим тебя на будущее, ибо настоящее лишает нас всякой надежды. Смирение, слезы, покорность скорбящих сердец лишились прибежища. Оказалось, что сам король покинут. В чем же вина помазанника божьего, что остался он без единственного друга? Нам сказали, что он лишь ищет случая быть милосердным, и вот пэры бросили к его ногам жертву, чтобы он смог покрыть себя славой, подняв ее. Нам сказали, что это был утонченный способ лести монарху. Но если все это было оскорблением, нанесенным величию общественного мнения, то для монарха оно должно было послужить мудрым уроком и залогом почтительного доверия. Еще нам сказали, что у монарха благочестивая супруга и дети, за судьбу которых мы не заставили бы его ужаснуться в день возможного его злоключения. И более всего нам говорили о священном и нерушимом его праве, самом прекрасном и святом из прав, о праве помилования! И вот лукавые и мнимо преданные царедворцы ухитрились в его королевских руках превратить бальзам в яд, и милосердие его – в клеймо бесчестия, в вечное истязание.

Народ, прости королей. Они окружены недругами, они дышат воздухом лжи и коррупции. Оказывается, их можно лишить их законного права, права делать добро. Им можно навязать иное право, вымышленное и неразумное: обрекать на позор, как будто во власти короля вынести приговор, противный совести народа!

В сей век преступления и слепоты нашим взорам не на чем остановиться, прибежище наших скорбных мыслей мы видим в тебе, народ, предопределенный и руководимый провидением! Светило твоего господства уже сияет на горизонте! Ты достоин властвовать уже вскоре, ибо ты чужд жестокости, и искания человечности, изгнанные со ступеней трона, находят отзвук в твоем сердце. Именно ты призван доказать, что цивилизация не снисходит от тщеславной социальной верхушки, которая присваивает себе право тебя просвещать, а напротив, таится в щедрых недрах демократии, так же как жизнетворное начало не снисходит на землю с орбиты остывших планет, а брызжет из ее плодотворного лона и жгучими потоками присоединяется к живительному дыханию бога.

И когда под пятой твоей окажутся потомки нынешних твоих властителей, помни! Помни о беспросветной твоей нищете, о долгих днях отчаяния, об убогом ложе стариков и о юной пролитой крови твоих сыновей. Помни обо всем этом, но не для мести, а для того, чтобы оградить от подобных бед тех, кто подчинится твоим законам. Из минувшего своего злосчастия забудь лишь то, что способно воскресить ненависть и разжечь вновь ярость. Забудь изгнания, темницы и каторгу. Навсегда. Сломай нож гильотины, вычеркни смертные приговоры и не считай, что оказал милосердие, если навеки заключил в оковы павшего и поверг в отчаяние его друзей, молящих тебя о пощаде.

А сейчас обратись к богу, учащему людей братству, и если встретишь «помилованного» с цепью на шее, подобно дикому зверю, с обритой головой и челом, омраченным обидой, согбенного под ударами дубинки, скрой свои слезы, отверни лицо свое и посторонись: ибо таково милосердие короля.

Жорж Санд»

Жорж Санд не озаглавила своей статьи. Потому в качестве заглавия мы пользуемся заключительными словами этого текста.

1970 – 2000 гг., Алма-Ата – Кемерово

Использованные источники по истории Бастилии и Парижской Коммуны

- Pierre De Lano. Apres l’Empire. Paris, 1894.

- Guide – Recueil de Paris Brule. Evenements de Mai 1871. Paris, 1871.

- Louis Enault. Paris Brule par la Commune. Paris, 1871.

- Arthur Meyer. Ce que mes yeux ont vu. Paris, 1911.

- Edmond Deschaumes, Journal d’un Lyceen de 14 ans (1870 – 1871). Paris, 1890.

- Jules de Gastyne. Memoires secrets du Comite Central de la Commune. Paris, 1871.

- Komuna Paryska 1871. Warszawa, 1954.

- La Commune de Paris // Europe. – Paris, november - december 1970.

- Claretie Y. Histoire de la revolution de 1870-1871. Paris, 1880.

- Beaussire Emile. La Guerre etrangere et la guerre civile de 1870-1871. Paris, 1890.

- Rousset. 1871. La Commune a Paris. Paris, 1882.

- Le Serrec de Vervily. La republique en France. Paris, 1872.

- Yriarte Charles. Les prussienes a Paris et le 18 Mars, Paris, 1875.

- Lenotre G. Paris revolutionnaire… Paris, 18 (..?).

- F. Vernilla et Serge Seillons. Les chansons de la Revolution Francaise // La Vie Ouvriere. – 1966. - № 1141. – P. 16-20.

<<Назад  Далее>>