Часть вторая. КОЛОМУН- ТРАВА.

(Цикл лирической публицистики)

Страница 3 из 12

[ 1 ]  [ 2 ]  [ 3 ]  [ 4 ]  [ 5 ]  [ 6 ]  [ 7 ] [ 8 ]  [ 9 ]  [ 10 ]  [ 11 ]  [ 12 ]

ВЕНКИ И ГИРЛЯНДЫ

Из цветов и веток вили венки и гирлянды. В разные времена цветы вступали в недолговечные союзы с лентами, обручами, зажимами, оборками, и… лысинами:

Алкивиад был щеголем. – Древние греки и римляне пользовались венком почти как головным убором. В цирке, в театре, на форуме появлялись в венке.

Венки носили философы, полководцы и поэты. Сократ не пренебрегал венком, а Цезарь, который начал лысеть к тридцати годам, питал к венкам явное пристрастие. Анакреонт в восьмидесятилетнем возрасте появлялся на пирах в венке из белых роз. Алкивиад был щеголем и, судя по свидетельствам современников, менял венки по несколько раз в день, в зависимости от случая, причем венки поставлял ему первоклассный афинский брадобрей, - он же мастер-«веночник».

Венки из сельдерея. – А поэты Эллады и Древнего Рима считали вполне естественным посвящать стихи компонентам нынешнего супового набора:

«Есть кувшин вина у меня, Филлида,

Есть и сельдерей для венков, разросся

Также плющ – в изобилии», -

говорит Гораций Флакк (I век до н.э.). Именно такими «гастрономическими» венками награждали древние эллины победителей Олимпийских игр. Вслед за ними и римляне украшали щит и шлем воина, равно и колесницу чемпиона арены, венком из сельдерея. Удивительно? Не более чем венки из… укропа:

«Нарви для венка

нежной рукой

свежих укропа ветвей», -

предлагает поэтесса Сафо (VII-VI века до н.э.). Тем более укроп, равно и сельдерей, считались растениями эротического толка.

Венки из петрушки. - Универсально почитаема была петрушка. Венки из нее служили неизменным атрибутом пиров, они помогали выражать настроение:

«Свежую зелень петрушки

в душистый венок заплетая,

Мы посвятим Дионису

сегодняшний радостный праздник», -

призывает Анакреонт (VI-V века до н.э.).

Венки из петрушки надевали в часы радости – они украшали чело кутилы и счастливого любовника, но их снимали в дни скорби, впрочем, как и любые венки. Узнав о смерти уважаемого или близкого человека, люди в те поры не падали в обморок и не рыдали, - они срывали венок и бросали его к ногам. Софокл, узнав о смерти Эврипида, во время репетиции одной из своих трагедий в театре, сорвал с головы венок и бросил его на подмостки, - то же самое сделали все актеры. Аспазия, подруга Перикла, одна из замечательнейших женщин древности, узнав на пиру о смерти своей соперницы Клеогены, вопреки, казалось бы, логике, сорвала с головы венок в знак печали и растоптала его ногами.

Да что древние греки… Разве Шекспир не венчает своего гуляку венком из петрушки в «Комедии ошибок»? И это в преддверии XVII века!

И разве только петрушка и сельдерей так универсально служили поэзии и кулинарии?

Уроженец Малой Азии, лавр, - тоже весьма двойственное растение. Если верить мифам, некогда Аполлон преследовал стыдливую нимфу и, чтобы спастись от его домогательств, она превратилась в лавровое деревце. Ничуть не отчаявшись, Аполлон сплел из листьев лавра венок и тем самым подарил поэзии возможность «венчать лаврами», обогатил нашу лексику словом «лауреат» (увенчанный лаврами) и порадовал кулинарок незаменимой приправой – лавровым листом. Провинциальные российские актеры прошлого века невесело шутили: когда сойду со сцены, прокормлюсь лавровым листом из венков былой славы. Но вернемся к щегольским венкам эллинов и римлян.

Венок и тога. - Если рассматривать скульптуры Древней Греции и Рима с точки зрения «венок – выразитель характера», то окажется, что венок, как и шляпу, носили по-разному: лихо набекрень, задорно на макушке, мрачно нахлобучив на уши.

Венок и тога как бы ставили человека вне возраста. Тога скрывала согбенную спину, венок ложился на морщины, проложенные на лбу годами, цветы скрашивали седину.

Средневековье сковало цветы золотом. - Появились короны, где цветы заменяли самоцветы и жемчуга. Короны затмили венки. Под тяжелой дланью церкви философы и поэты о венках забыли. «Возрождение» признавало лишь лавры, венчающие героев. В моду вошли гигантские парики, на которых ни венки, ни короны не умещались. В повседневной жизни полководец, конечно, не носил кирасы и венка из лавров, но на портретах живописец обязательно венок дорисовывал. Кираса, огромный парик и лавровый венок – обычные атрибуты героя XVI-XVII веков. Венки из цветов носили только музы.

Букет со значением. - Так что же, люди навсегда изгнали из своей жизни цветы? Ничуть. Букет и веер – атрибуты первой половины XIX века. Букет выражал социальное положение, место в обществе, вкусы и настроение хозяйки, чувства и надежды дарителя. Букет нагло-дорогой подносил еженедельно старой тетушке повеса, рассчитывающий на наследство. Маленький букет дарил матери в день рождения малыш в бархатных штанишках и белых чулках. Букет приносил ежедневно жених невесте, причем его нужно было поднести «со значением» и каждый раз новый: «повторяющийся» букет означал невнимание – на это обижались всерьез! Букет бросали танцовщице или певице на сцену, букеты (а не венки) складывали у гроба почившего друга. Появилась особая «наука» – составление букетов. Мастерицы-цветочницы знали, что гелиотроп и гвоздика – дружные соседи и букет из них долго не вянет. А вот роза и резеда враждуют и «убивают» друг друга: порознь подолгу сохраняют свежесть и красоту, а вместе – быстро вянут.

Сейчас, как сто и двести лет назад, букеты подносят имениннице, хозяйке дома, возлюбленной, невесте, любимой учительнице. Их дарят от души. И несколько со вкусом подобранных цветков говорят «адресату» куда больше, чем их напыщенные собратья в прошедшие века. Приятное новшество наших дней: сейчас принято дарить одну-единственную розу – но какую!..

Кстати, мы забыли о «значении» цветов. А ведь составление букета «со значением» и знание «языка цветов» было настоящим искусством и требовало незаурядной памяти и быстрой реакции.

ЯЗЫК ЦВЕТОВ

Вы думаете, цветы безмолвны. Ничуть не бывало! Наши прабабки умели их слушать. Вот о чем говорили цветы:

«Курс языка цветов в 12 уроках». – В начале XIX века юная девушка могла получить записку такого содержания:

«Полынь бессильна против истинной акации. Мой садовый жасмин полон сосны против черники. Анемона, гвоздика твоя в агаве. Удали же желтую лилию-асфоделю и думай лишь о цитварной полыни заразихи!»

Будучи искушенной в «Восточном Гиацинте» (что означало «язык цветов»), так как на столе у нее лежал «Курс языка цветов в 12 уроках», девушка без труда читала:

«Отсутствие и разлука бессильны против истинной любви. Моя братская нежность полна неприязни ко всякой измене. Верь, твое чувство в безопасности. Забудь же свои сомнения и думай лишь о счастье будущего союза!»

Если записка ненароком попадала в руки маменьки, а тем более папеньки, воспитанных в духе домостроевских нравов начала XVIII века (когда «Курс языка цветов в 12 уроках», изданный во Франции в десятых годах XIX века, еще даже не был задуман), они лишь пожимали плечами: «Стрекоза, и что у нее на уме!»

Стрекоза же бралась за перо, лихорадочно листала свой «Курс», где в алфавитном порядке сообщалось, что боярышник – это надежда, бальзамин – нетерпение, тростник цветущий – свидание, и составляла ответ, в котором много говорилось о чудоцвете, были заверения в барвинке, отказ от звездчатки, по соображениям белой шелковницы… И счастливый корреспондент радовался барвинку, обещавшему хранить нежную память, досадовал на звездчатку, которая отменяла встречу, и клял чрезмерную робость чудоцвета, слишком приверженного к осторожности белой шелковницы.

Не улыбайтесь, читатель! К «языку цветов» прибегали не только зажатые домостроем усадебные девицы. Муза поэтов и композиторов, Анна Керн в дневниках и переписке тоже не пренебрегала этим эзоповым языком.

В своем «Дневнике для отдохновения, посвященном Феодосии Полторацкой, лучшему из друзей», 23 июня 1820 года Анна Керн сделала такую запись: «А вот передо мной мой альбом, сей язык цветов, с помощью которого я могу беседовать с Вами, мой ангел!»… Поясним: в этом дневнике фигурирует объект романтической любви красавицы Керн, скромный офицер, с которым она познакомилась в Лубнах, и представлен он под именем «Шиповника», а потом «Иммортеля». В одной из строк читаем: «…С тех пор, как мы с вами расстались, не было ни одной ночи, чтобы мне не приснились Лубны, только на первом месте в этих снах стоял Мирт, и на втором Шиповник» - и, приобщившись к языку цветов, понимаем, что это начало чувства, когда Мирт – твердость духа, преобладает над Шиповником – неспособностью противиться пленительному чувству. И когда автор дневника пишет: «Я обожаю Шиповник и Барвинок» и просит приятельницу «утешьте меня, мой ангел, напишите о добродетелях Иммортеля», - читаем: лелею верность своему чувству (барвинок) и жажду услышать о достоинствах «объекта чувств столь же бессмертных, как бессмертна душа (Иммортель)». Тем более, что несчастливая в браке Анна Керн отдана во власть нелюбимого и грубого человека и потому живет лишь надеждой: «Я уже потеряла терпение, ожидая желтую настурцию, и если он не пришел, я не смогу узнать о письме»… - и понимаем, что желтая настурция – умение хранить тайны влюбленных, причем это псевдоним некоего Кира Ивановича, однополчанина и приятеля «Иммортеля». А читая: «…Я все надеялась на то, что не всегда он для меня будет шиповником, а быть может когда-нибудь станет Тимианом – рядом с царицей лугов», понимаем, что с Иммортелем (он же Шиповник) Анна Керн связывает надежды на возможное супружеское счастье в будущем.

Нравы времени сгибают несгибаемых и учат огибать рифы ханжества. Еще раз – хвала цветам!

Но вернемся к нашим влюбленным.

Немой разговор. – Представим, что влюбленные «попались»! Маменька и папенька, признающие липовый цвет (супружеские чувства), прочно основанный прежде всего на зерновом хлебе (богатстве), бадьяне (благородном происхождении), ясене и лавре (славе и величии) и преисполненные дымянки (желчи), запретили отпрыскам всякое общение. И что же? На первом же балу, концерте, гулянии, Машенька или Пашенька, которую в угоду моде называют, конечно же, Мари и Пашетт, скромно прикалывает к корсажу веточку ландыша и ее избранник читает: «Верю в возврат счастливых дней», или вкалывает в высокую прическу полевую ромашку, что означает: «Любите ли вы меня по-прежнему?»

К ее услугам еще много других средств выразить без слов то, что ее волнует, – премудрости «немого» общения она почерпнула из того же «Языка цветов». В универсальном руководстве «немого разговора» имелся не только раздел особой грамматики, но также «Месячный и часовой указатель», составленный по знаменитым таблицам Линнея. В «Указателе» сообщалось, в какой час открываются и закрываются венчики различных цветов и на какой месяц приходится их расцвет. Читаем:

«Цветочные часы». – Полночь – кактус, час ночи – молочай, два часа – козлец, три часа – бадьян, четыре часа – шиповник, мак – пять часов, цикорий – шесть часов, десять – мать-мачеха, час пополудни – одуванчик, шесть часов пополудни – герань, семь часов – мак, восемь часов – повилика.

«Цветочная неделя». – Понедельник – мощник, вторник – бульденаж, среда – терновник, четверг – сирень, пятница – кипарис, суббота – жонкили, воскресенье – левкой. К цветочной неделе Линней явно не имел никакого отношения, чего не скажешь про

«Цветочный календарь». – Январь, февраль – волчьи ягоды, март – альпийская солданелла, апрель – тюльпан душистый, май – таволга, июнь – мак-самосейка, июль – василек, август – скабиоза, сентябрь – цикламен европейский, октябрь – зверобой, ноябрь – касименезия, декабрь – лопезия гроздевая.

Вот так, сам того не подозревая, почтенный ученый Карл Линней устроил не одну девичью судьбу! А усадебные барышни – жертвы затянувшегося домостроя – пользовались плодами науки, возможно, так никогда и не узнав имени Линнея и места, занимаемого им в мировой науке…

Конечно «цветочная неделя» – плод творчества неизвестного автора «Курса языка цветов», но «цветочные часы» и «цветочный календарь» составлены на солидной научной основе. Образцом для них послужили таблицы шведского естествоиспытателя Карла Линнея, в которых точно указано, в какой час открываются и закрываются венчики различных цветов и на какой месяц приходится пора расцвета того или иного цветка или растения.

 РЕЕСТР О ЦВЕТАХ

Издавна считалось, что все ухищрения моды, направленные на «устреляние сердец», попадали в Россию из стран заморских. Ничего подобного! Английский путешественник Коллинс в записках 1659 года, когда ему довелось побывать в России, сообщает, что московские красавицы «употребляют румяны, похожие на краски, коими в Англии красят трубы, и белила шпанские, от которых сильно зубы портятся (видимо, с содержанием ртути). Они чернят себе зубы и веки, любят воду розовую, а мускус не терпят вовсе».

Не моды ради. – Эту запись Коллинса мы привели отнюдь не для того, чтобы привлечь интерес читателя к русским модам XVII века, а чтобы представить «дух времени» и действующих лиц, на полтора века опередивших французский «Язык цветов» в составлении самобытного «Реестра о цветах».

Реестр о цветах – это лубочная картинка, гравированная на меди. На картинке изображены стоящие друг против друга карлик в круглой шляпе и карлица в душегрее и парчовом платье. Видимо, чтобы облегчить общение между влюбленными, под картинкой в четыре столбца приведен текст «Реестра о цветах». Вот он (с соответствующей орфографией):

«Осиновой – гордость,

Померанцевой – радость,

Гулявной – гуляние,

Маковой – желание,

Алой – любовь,

Желтой с черным – явная кара,

Голубой с желтым – тайная кара,

Алой с черным – печальное прощание (прошение),

Вишневой – неправда,

Крапивной – слезы,

Малиновой – лицемерие,

Голубой – постоянство,

Соломенной – приятное прошение,

Желтой – сумнение,

Гвоздишной – горесть,

Светло-зеленой – надежда.

В этом списке фигурируют символы не только цветов и растений (осина, померанец, мак, вишня, крапива, малина, гвоздика и даже солома), но и цвета в смысле окраски. Так, мы читаем: «Рудо-желтой – свидание и целование, дымчатой – свойство, серо-немецкой – вертопрашество».

«Цветы и цвета». – Позднее в так называемом «Письмовнике Курганова» мы находим «Мнение о цветах», где помимо сведений, почерпнутых их упомянутого «Реестра», имеются обозначения новых цветов и окрасок, соответствующих новым обиходным предметам и обычаям (интересно, что понятие цветы и цвета, то есть окраски, воспринимались довольно тождественно). Так в списке Курганова приводится цвет гуляфный (от гуляния) – праздность, кофейный (мода на кофепитие!) – смирение, перловый, что на французский лад означает жемчужный (мода на жемчужные серьги-слезки!), свинцовый (промышленность, промышленность!!) обозначает скупость, бережливость. Чтобы точнее датировать время, когда бытовала эта символика «цветы – предметы – цвета», обратимся к списку окраски тканей и одежд, которые встречаются на царских выходах в Москве в 1632-1682 годах. В описаниях торжественных процессий наряду с алым, багровым, вишневым встречаются цвета песочный, жаркий, крапивный, сахарный.

Из XVII века в XVIII кочуют осиновые, сахарные и червчатые цвета, мешаясь с перловыми и свинцовыми, гвоздичный цвет отождествляется с цветком гвоздики, крапивный – с растением крапивой, и все вместе создает свой собственный, самобытный русский «Язык цветов».

Реестр мушек. – На лубочных картинках начала и середины XVIII века часто изображены карлики и карлицы со списками символики цветов, к которой добавляется еще и «Реестр мушек». Теперь карлица одета уже не в душегрею, а в пышное платье с фижмами, лицо ее облеплено мушками. Мушки представляли собой маленькие вырезки из черной тафты, изображавшие самые разнообразные предметы, - как правило, это были цветы, птицы, бабочки. Вырезание мушек не уступало искусству миниатюры. Мушки приклеивали к щекам, подбородку, виску, согласно символике «Реестра о мушках». Так, мушка-«цветок» на правой щеке – гордость, в длину против глаза – воровство, на правой брови – смирение, на конце носа – одному отказ, среди носа – всем отказ», - утверждает упомянутый «Реестр».

А теперь, получив с помощью лубочных картинок много полезных сведений об искусстве «улещения сердец», обратимся к иным приятностям человеческого бытия. И потому – к столу!

В СТАРЫХ ПОВАРЕННЫХ КНИГАХ…

Вы думаете, что отклонившись от романтики, неразрывно связанной с цветами, и сев за будничный стол, вы имеете дело с обыкновенными овощами и плодами? Ошибаетесь. Перед вами герои старинных преданий, свидетели и даже участники исторических событий, - своего рода «документы времени».

Вы любите кабачки? - Те самые, которые жарят, фаршируют рисом и заправляют сметаной. А знаете, - слово «кабачок» пошло вовсе не от древнего российского «кружала», где забубенные головушки упивались «медами крепкими зело»…

Вот какую красивую легенду расскажут вам за вечерним чаем почтенные аксакалы в Казахстане – мы ее услышали от почти столетнего деда Жумахана:

«Жила-была бедная вдова. И было у нее пятеро малолетних сыновей, но не было для них ни хлеба, ни мяса. Ни козы, ни овцы, ни коровы – ничего не было у бедной вдовы, кроме горького горюшка. А ребятишки все спрашивали: «Апай, когда в очаге огонь разведешь? Когда в котел мясо положишь?»

Вдова разводила огонь, наливала воду в котел и укладывала ребятишек спать. «Усните, мои верблюжата, - уговаривала она. – Я сварю вам вместо мяса вкусный таскабык». Только он очень долго варится, потому что одет в каменную корку…» И так – каждый вечер.

Однажды в юрту бедной вдовы вошел Покровитель Странников.

- Отец, не гневайтесь, но покиньте мой дом, - смиренно попросила вдова. - В любом другом доме вам будут рады.

- Что заставляет тебя, женщина, нарушить закон гостеприимства? – сурово спросил старец, - я вижу огонь в твоем очаге и котел, в котором варится ужин.

- В котле – круглый булыжник, который я кладу туда, чтобы успокоить голодных детей. Они верят, что таскабык сварится за ночь, и засыпают.

- Что ж, подождем! – усмехнулся старик.

Вскоре он велел вдове заглянуть в котел: «По-моему, женщина, ты ошиблась – твой ужин давно готов!»

Вдова удивилась, открыла котел и выложила на блюдо мягкий, сочный, вкусный…

- Аскабык! «Съедобная корочка», - так называется этот плод земли, - сказал старец. Отныне всякий раз, как твои дети сядут за стол, в котле ты найдешь для них пищу и в придачу к ней – аскабык, в память о сегодняшнем вечере.

- Ты колдун? – спросила женщина. – Ты совершил чудо!

- Не я, а ты! – улыбнулся старик. – Материнская скорбь и мужество – самые сильные чары. Они могут смягчить камень и превратить его в еду для голодных детей.

С тех пор и появился аскабык, он же тыква. А уж наши кабачки сами собой от старцева дара народились…

«Поэтическая» кулинария. - Скажете, аскабык – исключение? Обратитесь к национальным рецептам многих народов и увидите, как они «поэтичны». Представьте китайские мясные блюда, приправленные цветами водяной лилии. Или – любимое арабами варенье из роз. А жареные цветы юкки «по-мексикански»? Или французское желе из фиалок и английский салат из бутонов люцерны? Кстати, о салатах, - вам не кажется поэтичным японский салат из хризантемы? Из того самого цветка, что изображен на гербе и государственной печати Японии, а также на «Ордене хризантемы» – высшей награды страны. В отличие от 16-лепестковой геральдической красавицы, для салата выводят особый сорт съедобных хризантем, которые предоставляют гурманам 250 широких белых сочных лепестков. Вообще же, загляните наугад в поваренную книгу. Кажется, что может быть прозаичнее салатов, которые едят с перцем и уксусом, луком и чесноком? А между тем оказывается, что за строками рецептов кроются любопытные лингвистические казусы. Ведь само слово «салат» в вольном толковании означает «соленый» или «жаждущий соли». Потому что на доброй старой латыни слово «sal» означает соль, а «salado» – соленый. Насмешники древнего мира нарекли «соленым» растение, которое как раз в соли-то и нуждается, чтобы стать съедобным. Тем не менее это совершенно пресное растение имеет не только небезынтересную историю, но и лингвистическую биографию.

Салат-латук. – Почему «латук»? От того, что еще в седой древности было замечено, что стебель кочанного салата выделяет молочный сок. И появилось слово «laticus», то есть «молочный». Отсюда итальянцы произвели для салата свое название - «латуга», испанцы – «лечуга». А русские – «латук». И все эти названия выросли из общего латинского «молочного» корня. Впрочем, молока в самом салате гораздо меньше, чем в его названии. Недаром еще древние римляне ели салат, заправленный сметаной. Мы – тоже.

Происхождение салата? В книге «Названия растений» Люсьен Нийо и Пьер Жибасье рассказывают, что салат-латук – прямой потомок дикорастущей травы, которую ботаники называют «вироза» или «скариола» и которая по сей день растет в Средней Азии прямо по краям дорог. Так что, несмотря на «латинское прошлое» салат-латук – признанный азиат.

Римлянин родом совсем не из Рима. – А думаете салат, который называется «летний андивий» или «ромэн» (римский) – родом из Рима? Вовсе нет. Хотя биография его и имеет прямое отношение к Риму. Вот как было дело.

В начале XIV века, когда очередной римский папа находился «в бегах» в Авиньоне («Авиньонское пленение пап» 1309-1377 гг.), папские садовники вырастили там род салата, который назвали в честь своей родины римским. Этот салат узнали и признали во многих странах, оставив за ним «римское» имя. Одни только испанцы, пренебрегая его «папским» происхождением, зовут этот салат «ослиные уши» – из-за прямых и упругих листиков.

Салат, достойный Рабле. – С легкой руки Гаргантюа и Пантагрюэля, обжор и выпивох, героев одноименного романа Рабле, один из лакомых блюд французской кухни стал салат из одуванчиков. Описывать одуванчик нет надобности. Кто не знает красивые желтые цветки, ярко выделяющиеся на фоне весенней зеленой травы. Известный агроном и ботаник XVI века Оливье де Сэрр на сочном языке Рабле называл его «писсанли», что означает «обмочивший постель». И чтобы уж ни у кого не оставалось сомнений относительно лечебных свойств одуванчика, в своем труде о растениях рядом с этих названием добавил: «заставляет мочиться». Коротко и ясно.

Куда поэтичнее зовется это растение по-русски – одуванчиком зовем мы весенний цветок и салатов из его листьев не приготовляем. Предпочитаем любоваться его ярко-желтыми соцветиями, а позднее – седыми воздушными и хрупкими головками. В других странах из-за зубчатых листьев одуванчик зовут «денте ди леоне» (львиный зуб) – по-итальянски, «диенте де леон» - по-испански, «данделион» – по-английски, «левенцан» – по-немецки.

Портулак – салат для гурманов. – На нашем рынке портулака не найти, а жаль. В смеси с салатом-латуком или салатом-ромэном он – настоящий деликатес, утверждают старые поваренные книги. Это – гастрономический аспект. А знаете, какие потребовали лингвистические превращения, чтобы получилось слово «портулак»? Произошло оно от латинского названия «пуллипедем», что означает «куриная лапа». И действительно, чуточку воображения, – и можно увидеть, что форма и расположение листиков портулака напоминают куриную лапку.

Поговорим о приправах. – Если в поваренной книге речь идет о салате, обязательно прочтете: «добавьте чеснок, лук, лук-шарлот». Что это за лук-шарлот? Долго считалось, что «Шарлот» происходит от имени некоей вошедшей в историю кулинарки Шарлотты. Затем оказалось – от названия дальнего порта Аскалон, откуда крестоносцы привезли в свое время эту приправу. Но вот достоверные источники утверждают, что задолго до крестовых походов огородники разводили лук-шарлот во Франции в садах Карла Великого – несостоятельной оказалась легенда о крестоносцах, точно так же как о чудо-кулинарке – Шарлотте!

Говоря о салате, старые поваренные книги непременно упомянут и чеснок, так дружно сочетающийся с салатом.

И хотя родина чеснока – киргизские степи и Турция, самое забавное название чеснока нашли в Германии, а именно – «рокам-боль» (от «рокен» – скала и «болле» - луковица). Интересно, что это название относится только к некоторым сортам чеснока, прижившимся в Испании. А там чесноку приходится порой довольствоваться негостеприимными скалами, для чего требуется недюжинная выдержка и закалка. Не потому ли писатель Понсон дю Террай наградил «чесночным» именем героя одного из своих романов, изворотливого и цепкого Рокамбола, о котором многие, наверное, слышали?

А теперь, зная, что в тарелке у вас – не просто салат, а почтенное растение с длинной родословной и многими именами, отнеситесь к нему с должным уважением – ешьте с аппетитом и по всем правилам. А стало быть, не забудьте салат поперчить.

Вы взяли со стола перечницу? Осторожно. Подумайте, сколько дипломатических интриг четырехсотлетней давности связано с щепоткой перца, которая к вашим услугам. А между тем…

 В XV ВЕКЕ САЛАТ НЕ ПЕРЧИЛИ!

В XV веке о дорогостоящей вещи не случайно говорили: «Дорого, как перец». Это была пора, когда в Западной Европе подати и даже судебные издержки взимали «специями» и это соответствовало расчету золотом. Коммерческий курс специй был баснословно высок – но курс перца побивал все рекорды. Как возникла «перечная лихорадка»? А дело в том, что:

Когда Васко да Гама еще не побывал в Индии. – В средние века в странах Европы агрономические познание были на истинно «средневековом уровне». Кормов было мало, заготовлять их на зиму не удавалось, - держать скот в стойлах в зимнюю пору и думать было нечего. Забой начинали в октябре и забивали почти весь скот, за исключением производителей. Получались огромные запасы мяса. А если зима, как на грех, выдавалась мягкой, до весны мясо портилось. Выручала засолка, - ею и пользовались. Крестьяне и горожане зимней порой покорно жевали нестерпимо соленое, едва съедобное мясо. Чтобы хоть как-нибудь скрасить меню, даже самые искусные повара могли предложить только пряности, а привозили их с Востока. Стоили они безумно дорого, но средневековые гурманы не скупились – за имбирь, гвоздику, корицу платили любые деньги, а уж за перец…

Перец стал насущной необходимостью. К нему привыкли, требовали все новые сорта, покрепче, поароматнее. Между тем, родина перца – «не ближний свет», и доставлять его в Европу было не так-то просто. Цены на перец росли соответственно. И вот в XV веке, предвосхищая все времена, процветали своеобразные «концерны»: по улицам средневековых городов и селений шныряли бойкие спекулянты. Потребитель стонал, но покупал и еще был благодарен, спекулянты потирали руки.

Путь перца. – Перец покупали в Индии у крестьян мешками и, конечно, за бесценок. Как попадал мешок черного перца из Калькутты в Европу в XIII-XIV веках?

Из дремучей деревушки мешок везли на ближайших рынок, в Калькутту или Гоа. Покупатель находился мгновенно, и вот уж мешок погружен на индийский парусник, который идет вверх, вдоль Малабарского побережья. На первой же бойком рынке покупатель тоже не дремлет и везет перец дальше на север. И снова перепродает. И всякий раз с соответствующей надбавкой к исходной стоимости.

Такие же манипуляции происходят вдоль южного берега Аравийского полуострова, где за дело берутся искушенные восточные торговцы. Они перепродают перец по такой цене, которая и не снилась индийскому крестьянину.

Итак, мешок добрался до юга Синайского полуострова. Суэцкого канала еще не было, зато существовала хорошо отлаженная сеть караванных путей. Неторопливо верблюды доставляли в крупный средиземноморский порт Александрию свой камелот. Мы не оговорились, именно камелот, хоть речь идет не о тканях, а о перце. Ведь в те времена камелотом называли не только ткань, но и любой товар, прибывший с Востока караванным путем, от слова «камелус» – верблюд.

Итак, Красное море в те поры можно бы назвать «дорогой перца». Какая удача для египетского султана! Без малейшего беспокойства он собирал вполне «султанские» пошлины с любых товаров, которые приходили через Египет в средиземноморские страны. каково было бы изумление уже не только «исходного» индийского крестьянина, но и целой иерархии мелких купцов с индийского побережья, если бы скудная фантазия позволила им представить прибыли султана египетского!

Александрия была владычицей морской торговли. Здесь доподлинно знали, с каким нетерпением ожидают европейские гурманы и повара горькое восточное сокровище, - курс перца определяли соответственно.

В Александрийском порту часто приходили корабли из Венеции, - оборотистые венецианцы отлично ладили с не менее оборотистыми египетскими дельцами. Венецианские негоцианты не скупились. За перец, груженный в их трюмы, платили сколько угодно, - в порту назначения за него брали и вовсе небывалые деньги. Можно сказать, что Александрия и Венеция уже в те времена держали своеобразную «монополию».

Кто отдувался за коммерческие операции египетского султана и венецианских купцов? Жаждущий перца потребитель. Когда перец попадал наконец на парижскую или испанскую кухню, то поговорка «дорого, как перец» как нельзя лучше отвечала действительности.

Происки португальской разведки. - С середины XV века португальские корабли сновали по морям и океанам. В 1487 году экспедиция Бартоломе и Диаса обошла вокруг мыса Доброй Надежды. Решив, что обогнули Индию, мореплаватели возликовали: «Вот так щелчок по арабско-венецинской торговле!» Но борьба с «перечной монополией» требовала тщательно продуманной организации, а главное – санкции короля.

Король Португалии Жоао II начал с того, что заслал в Каир «разведчиков» с деликатной миссией: нужно узнать и зафиксировать путь перца из Индии к Средиземному морю. Очень важно было побывать на исходном рынке, откуда перец отправлялся в дальнее путешествие.

Хорошо владеющие арабским языком «шпионы», переодевшись скромными купцами, отправились в Индию. По дороге один из них скончался, другой добрался до Калькутты и на век запомнил чудеса восточного рынка – жемчуг, драгоценные камни и даже перец (!) здесь продавали почти задаром. О чем изумленный «шпион» и сообщил в Лиссабон.

В 1497 году из португальских вод вышли три корабля под предводительском Васко да Гамы и направились к мысу Доброй Надежды. Дорога была известна, все шло отлично. Руководствуясь закуслисными сведениями, капитан решил подняться вдоль африканского континента до Малинди (севернее Занзибара). А отсюда, опять-таки следуя полученным сведениям, пересек Индийский океан и направился прямо к Калькутте, куда и прибыл в 1498 году, «служа господу и португальской короне», как сообщает португальский король Мануэль.

Приключения и злоключения этой экспедиции описаны не раз. Что хотелось бы подчеркнуть особо: арабские моряки и купцы не испытывали восторга при виде португальского флага на нежданных кораблях, непрошено врезавшихся в самое сердце налаженных коммерческих связей! В 1499 году решительный Васко вернулся в Лиссабон победителем и привез с собой драгоценный груз: черный перец!

Триумф Васко да Гамы с особой горечью, но по достоинству оценил посланник Венеции при португальском дворе. Узнав, что именно таится в трюме единственного уцелевшего корабля отважного морехода, посланник испытал законное разочарование. В послании дожу он описал событие со всеми подробностями, не скупясь на похвалы в адрес экспедиции, однако закончил провидческим восклицанием: «Мы разорены!»

И действительно, стоимость перца немедленно понизилась на две трети. А поскольку мы знаем, что Васко да Гама «попутно» открыл Индию и узнал о существовании Дальнего Востока, то разве перец – не герой немаловажного исторического романа? Попробуйте теперь скользнуть равнодушным взором по прозаическую судку, где в паре с солонкой стоит перечница!

Но по всем заветам кулинарии, обед, начатый салатом, должен «увенчаться» десертом. Думаете, за таковым нет своей истории? Угощайтесь – предлагаем золотое яблоко. Только не заблуждайтесь, - речь вовсе не о том, которое двести лет назад зрело на подоконниках респектабельных английских домов в нарядных фаянсовых горшках, во Франции называлось «яблоком амура» (пом д’амур), а в Италии «золотым яблоком» (помо д’оро). Это не его выращивали инки и ацтеки, называя «томатль» и вовсе не о нем в 1811 году в ботаническом словаре сообщалось, что, хотя оно и считается ядовитым, «но в Италии его едят уже с перцем, чесноком и маслом, а в Португалии и Богемии даже делают из него соусы…» Это не о нем слагали легенды древние эллины, и не его оберегая в саду Гесперид, сошелся Антей в богатырской схватке с самим Геркулесом, который польстился на «золотое яблоко». Ибо, как, наверное, уже догадался читатель, вовсе не помидор и не мандарин предлагается ему в завершении обеда, а совсем иное «золотое яблоко». А обладает оно не менее завидными свойствами, чем названные выше тезки, дающие человеку силу и здоровье, а главное – доставляющие гастрономические радости. Впрочем, нам известны и другие, более экзотические виды десерта…

 ТАМ, ГДЕ НА ДЕСЕРТ ПРОСЯТ ЛУКОВИЦУ…

Кроме шуток – есть страны, где экзотикой кажется репчатый лук, а будничным плодом считают кокосовый орех. Не исключено, что в таких странах, отправляя детей в школу, матери дают им на завтрак орех, а те требуют… «луковку»! И, пресекая привередливость на корню, матери шлепают своих отпрысков, приговаривая: «Лука захотел? А птичьего молока не хочешь?»

Обратимся же к цейлонским «будням» – к кокосовому ореху и его фантастической биографии. И начнем вот с чего:

Покорение мира кокосовым орехом. – В XVI веке одним из губернаторов Гоа был португальский гранд, обладавший завидным здоровьем. Но для порядка губернатор держал при себе домашнего лекаря Гарсия да Орта. Лекарю делать было нечего, и он для собственного удовольствия занимался изучением края. Лекарь был человек пытливый и с большим воображением, так что, в результате наблюдений, в 1563 году издал книгу об Индии, которая в ту пору смутила немало умов.

В книге «Колоквиос да Индиа» («Беседы об Индии») названный дон Гарсия описывал, в частности, «морской орех», который очень заинтересовал европейцев. И немудрено. Потому что, де, жители Мальдивских островов используют его ядро как сильнодействующее средство против отравлений, этим ядром лечат от разнообразных болезней, как-то колик, падучей, паралича и различных нервных расстройств. Но, как сообщает да Орта, «никому из европейцев не посчастливилось увидеть собственными глазами ни листа, ни ствола той пальмы, на которой растут диковинные орехи. Лишь морская волна выбрасывает их порою на берег парами или поодиночке, но никому под страхом смерти не разрешается эти орехи собирать, так как принадлежат они только королю…»

И опять лекарь… - Другой лекарь, испанец Кристобал да Коста, отправившись в широкий мир «с единой целью изучить различные растения, которые господь сотворил на благо человека в разных краях и землях», тоже видел диковинный «морской орех» и в своей книге написал: «Орехи эти в большом почете у жителей мальдивских и у народа малабарского, как в низших слоях, так и у королей и принцев, которые при любом заболевании обращаются к ним, как к святому якорю надежды. Из орехов делают кубки, на края подвешивают кусочки ядра. Многие верят, что любой, кто напьется воды из такого кубка, больше никогда не будет больным, и любой яд будет против него бессилен. Однако сам я видел многих людей, которые так пили и все же болели…»

Поистине, загадочный орех всполошил лекарей всех веков, - в 1636-1641 годах голландец Писс (снова лекарь!), путешествуя по Бразилии, тоже написал о «целебном мальдивском орехе»: «Что касается орехов, то о них существует два мнения. Простые люди считают, что растут они на деревьях, которые поглощены морем… Люди более просвещенные убеждены, что орехи эти растут на острове, названном Паллаис, и увидеть их может не каждый, кто этого пожелает, а лишь те, которым о них ничего не известно. С этого острова морские волны относят орехи к мальдивам. Жители мальдивские верят, что Паллаис – счастливейшая страна на свете и что дьяволы и нечистые духи скрывают ее от людского взора».

Смятение умов. – Такие загадочные сведения не могли не заинтересовать важных особ. Еще в конце XVI века император священной Римской Империи Рудольф II Австрийский (1552-1612), которому вообще не чужд был интерес к «чертовщине», предложил 4000 золотых за один такой орех. Но владельцы ореха не прельстились крупной суммой и императору отказали. В конце концов Рудольфу удалось приобрести кубок, сделанный из скорлупы вожделенного ореха. Кубок этот он весьма ценил и повсюду возил с собой.

Но шли годы, шли века, а кокосовый орех все-таки оставался неразгаданной тайной. Что подтверждает в начале XVII века Франсуа Пирар, который написал книгу «Беседы о путешествии французов по Индии». Пирар пишет о раздвоенном орехе, владеть которым могут лишь коронованные особы и высокопоставленные чиновники, местное население называет такой орех «таваркарре». «Если кто-нибудь желает отомстить своему соседу или же позариться на его имущество, достаточно обвинить его перед королем в том, что он скрывает у себя подобный орех… Если кто быстро разбогател, говорят: «Он нашел орех». Мальдивский орех является лечебным средством при отравлениях мышьяком, спасает от желудочных колик и холеры, а также от водянки, равно как от морщин… и от супружеской измены!» Словом, необычайную силу такого ореха представить себе во всем ее объеме невозможно, и просвещенные и непросвещенные европейцы свято в это верили.

В 1755 году в городе Амстердаме некий ученый муж, Жорж Эбергард Румф, опубликовал обширный труд, посвященный ботанике, где приводил уж вовсе удивительные сведения. Вот одно из таких: «Кокосовый орех растет, если верить рассказам малайских и китайских моряков, на деревьях, погруженных в тихие воды заливов у берегов Суматры. Над самой поверхностью воды высятся кроны таинственных деревьев, в их ветвях запутываются люди и корабли, и стоят на одном месте, пока экипаж не погибнет от голода. В ветвях кокосового дерева живет великан, который нередко расправляется с путниками-моряками, застрявшими в кроне. Люди искушенные отплывают от берега недалеко, стараясь не терять его из поля зрения, в боязни, что челн их будет привлечен морским прибоем к страшному дереву. Но орехи, которые порою отделяются от дерева, обладают удивительными особенностями. Они плывут против течения и волн морских, иногда появляясь на поверхности, а на берег бывают выброшены с такой силой, что их находят далеко в дремучих лесах. Здесь они оставались бы укрытыми от человеческого глаза, если бы не собаки, которые привлекают к ним внимание, яростно на них лая».

И это написано в ту пору, когда Вольтер, саркастически улыбаясь, уже смущал монархов своим «Кандидом»!

Орехи и соболя. – В XVII веке кокосовые орехи попадают в Россию. Наряду со страусовыми яйцами, кокосовый орех стал одним из самых дорогостоящих и изысканных украшений, доступных лишь царскому двору. Прославленные мастера оправляли орехи в чеканные и филигранные серебряные оправы, делали из них братины, ковши для вина и ароматницы. Московскому царю, платившему за заморские дива драгоценным соболем, куда легче доставались мальдивские орехи, чем другим европейским государям. А потому в наших музеях довольно много безделушек из кокосового ореха. «Просвещенный» же российский XVIII век ценил их не только за экзотичность. Надо полагать – самую чуточку и за налет той «чертовщины», которая со времен Рудольфа II Австрийского не так чтобы совсем померкла…

Доходная статья. – В записках путешественников за два столетия кокосовый орех приобрел множество самых разнообразных имен: морской кокос, двойной кокос, соломонов орех (в те времена между ореховыми пальмами и кокосовыми разницы еще не делали), а в начале XIX века к этому списку прибавляются еще «лодоицея секелларум» и «лодоицея каллипиге» по имени дочери короля Микенского Лодоики.

Со временем сказки об орехе потеряли заманчивость, зато за дело взялись ботаники. И оказалось, что кокосовая пальма даже безо всяких сказок – дерево сказочное! За год пальма выбрасывает всего один огромный лист, - так что на полный цикл ее развития уходит почти полтораста лет. Ее плоды – вместилище наиболее крупных семян во всем растительном мире. Орех весит десять-пятнадцать килограммов, а в Петербургском ботаническом музее хранится гигант весом в 20 килограммов! В каждом орехе покоятся два «ядрышка», которые прилегают друг к другу уплощенной стороной. Кокосовые орехи растут два-три года, а дозревают в течение десяти лет.

Кокосовые пальмы растут на Филиппинах, в Индонезии, Индии, Цейлоне, Малайзии, Мексике, Бразилии. Они буквально кормилицы местного населения.

Кулинария по-цейлонски. – Ни одна цейлонская кулинарка не может обойтись без кокосового ореха. Ядра дают муку для печенья, сок – прекрасный сладковатый напиток, приятный в жару и гигиеничный (что немаловажно, если питьевая вода – проблема). А из толченых и прессованных ядер получается кокосовое молоко, ничуть не хуже коровьего. Чем не сказочный плод – кокосовый орех?

Жители Цейлона (Шри-Ланки) ценят кокосовые орехи, но и гордятся ими. Они умеют и любят выбирать орехи. Покупать их на рынке – искусство, которому не скоро обучается приезжий. Кокосовый орех выбирают не только руками и глазами, но и носом, ушами, потому что о качестве, зрелости и сорте говорят окраска, форма, звук, если орех встряхнуть (сколько в нем жидкости) и т. д. Кстати, в кокосовом орехе водится кокосовая вода, а отнюдь не молоко, как принято думать. Ибо молоко в орехе природой не отпускается, а добывается, если выжать свеженарезанные ядра.

В фешенебельных отелях кокосовый сок – «кока уотер» – продают в охлажденном виде и за престижную цену. Чтобы турист понимал: экзотика! А на улицах босоногие мальчишки на бегу выкрикивают «курумба», «курумба» (по сенегальски), или «кланер», «кланер» (по тамильски). И вы знаете, что продают «свежие орехи», и покупаете, а маленький продавец тут же острым мачете отсекает верхнюю часть ореха: пейте!

Губка для слонов. – Для чего только не используются кокосовые орехи! Ядро, высушенное на солнце, за два-три дня твердеет, как кость, и вот уже готова драгоценная копра. Она идет на изготовление пищевых жиров, масел, мыла высшего качества.

Ценный продукт – кокосовая мука, то есть высушенное и мелко измолотое ядро ореха (до 70 процентов кокосового масла!). Приготовление такой муки требует особой сноровки, - мука идет за море, она может заплесневеть, пожелтеть, прогоркнуть. А потому разрезанные ядра сушат в тени, чтобы не пожелтели и по нескольку раз в день перемешивают, чтобы высушить равномерно. Упаковка особая – из непромокаемой бумаги и «серебряной» фольги, как для чая.

Что делают со скорлупой миллионов кокосовых орехов? Ею моют слонов. Такой кокосовый скребок отлично чистит слоновую спину, бока и хобот.

Скорлупа кокосового ореха дает еще один доходный «бизнес». Если она достаточно «волосатая», из нее получаются занятные маски усатых, бородатых, бровастых и кудрявых всемирно известных деятелей и «звезд». Такие маски у туристов нарасхват.

Даже недоразвитые соцветия кокосовой пальмы тоже идут в дело – дают особый сок. Если к нему добавить немного извести, он начинает бродить, но не скисает. Это пальмовое вино. Если же сок сварить, то получится вкусный сахар, который синегальцы зовут «хакура». Но что говорить об экзотическом кокосовом сахаре, когда сахар тростниковый, - кстати, активный участник нашего десерта! – тоже мог бы порассказать немало любопытного…

<<Назад  Далее>>