Часть вторая. КОЛОМУН- ТРАВА.

(Цикл лирической публицистики)

Страница 8 из 12

[ 1 ]  [ 2 ]  [ 3 ]  [ 4 ]  [ 5 ]  [ 6 ]  [ 7 ] [ 8 ]  [ 9 ]  [ 10 ]  [ 11 ]  [ 12 ]

СКАЗ О БОБРАХ

Неподалеку от колхоза, куда мы приезжали гостить к Маратову деду Жумахану, водились бобры. Мы мало что знали о них от очевидцев, только много о них читали. Но наш старик, который разве что за жар-птицей не охотился, знал уйму разностей о бобрах и, конечно, охотно рассказывал нам о своих наблюдениях. Потом он показал нам этих интереснейших зверушек, о которых мы, по своему обыкновению, не преминули сочинить «звериный роман», который очень насмешил Максима Дмитриевича.

Теперь, когда минули и «бобровые дни», один знакомый натуралист заверил нас, что дед Жумахан был чрезвычайно наблюдательным человеком и что все услышанное от него вполне приемлемо звучит для естествоиспытателя.

Так или иначе, но в летопись нашей «берложки» – мы и наши друзья так называли наш дом – сказ о бобрах был вписан, и вот он перед вами, читатель.

Жил-был Тишок... В бобрином шалаше делалось все теснее. Судите сами: бобры-родители, четыре недавно появившихся малыша, три прошлогодних потомка и четыре непоседливых великовозрастных балбеса из позапрошлогоднего выводка. А шалаш – не резиновый! В нем дышать нечем! Мама и папа бобры тщетно ожидают, что у великовозрастных «заговорит совесть» и они уйдут из родительского дома в широкий мир, как положено всякому порядочному взрослому бобру. Но те и в ус не дуют, живут в свое удовольствие, играют с малышами и ни о каких переменах не помышляют. Папаша бобер решается. Он не хочет никого обижать, он полон доброжелательности, но правило есть правило. И он, и его подруга в свое время подчинились этому правилу, так же как это делали их отцы и праотцы, так что тут уж ничего не поделаешь, пусть старшие сделают выводы!

Для убедительности он слегка подталкивает носом непонятливых молодцов поближе к выходам. Первыми отчалили Круглый и Пушистый. Потом – Тишкина сестрица, Хвостушка. Тишок остался последним, потому что ни сообразительностью, ни решительностью не отличался, отчего и был прозван Тихим. Единственный из старших, он провел эту ночь в родном шалашике и наутро проснулся невеселым, зная, что уж сегодня неизбежно предстоит разлука. Мать причесывала передними лапками новорожденных, «прошлогодние» резвились – им-то заботиться пока не о чем. Отец подошел к Тишку и чуть-чуть, самую малость, подтолкнул его носом к подводному входу шалаша. Отец любил Тихого и обошелся с ним ласковее, чем с остальными, и на прощанье даже лизнул его разок-другой.

И Тихий поплыл. Рядом по течению плыли запоздалые зимние льдинки. Перед Тихим открылся широкий мир.

Одиночество. – Тишок был не единственным, оставшимся на распутье. Как и каждый год ранней весной, по реке плыли стайки «двухлеток», изгнанных из родительских гнезд. Иногда они собирались по пять-шесть голов, чтобы веселее было. Молодые самки и самцы догоняли друг друга в воде, играли в прятки, боролись, не строя пока никаких супружеских планов.

Однажды Тишок решил заночевать в дупле сухого пня, торчащего из воды. Но из дупла выглянула лукавая мордочка и принялась недовольно рассматривать пришельца. Бобры не обладают острым зрением и сперва в дупле испугались. А вдруг враг? Но потом, разглядев в сумерках собрата, без особой вражды хрюкнули: «Занято»! Тишок не был настойчив и уже хотел было повернуть назад, но если зрение у него – слабое, то зато нюх – отличный, и он учуял, что жилец заманчивой квартиры – не жилец, а жилица. И притом весьма привлекательная. Юная особа, выглядывавшая из своего окошка, тоже решила, что этот молодец весьма ей по вкусу. Тихий сделал шажок вперед и решил представиться. Коснувшись мордочкой носа своей новой знакомой, он ткнулся в ее левую ноздрю, потом в правую, как положено в высшем бобрином свете. Знакомство состоялось. Внутри старой коряги оказалось достаточно места на двоих. Они тесно прижались друг к другу, чтобы согреться (вечером стало холодно), и дружно сопели всю ночь, уткнувшись носами в спину друг другу. Утром Тишок уже твердо знал, что отныне жизнь его связана с новой подружкой навсегда и что пора создавать прочный семейный очаг.

Родной дом. – Медовый месяц прошел в сплошных забавах, Тишок и Пеструшка беззаботно плыли бок о бок, аппетитно поедали корешки, извлеченные с подводного дна, грызли ивовую кору, ночевали в осыпях, и каждое утро просыпались, радостно предвкушая веселый день блаженного ничегонеделания.

Однажды, когда оба уже подумывали, что пора бы остепениться и осесть на постоянное место, как-то вечером обнаружили маленький достаточно уединенный островок. Берега его были круты и довольно высоко поднимались над водой. А если это «именье» - невелико (несколько квадратных метров), то зато посредине росла одинокая верба, а рядом на обоих берегах реки – равнина, местами поросшая рощицами.

Они просто влюбились в этот островок и всячески выражали свои восторги, громко шлепали по воде, урчали и терлись носами друг о друга. Тут и заночевали, тут и остались навсегда. Утром они осмотрели свои владения хозяйским глазом, ибо и равнину, и перелески, и эту часть реки уже считали своими. Кончились забавы, начинались будни.

Первым делом нужно построить дом. Бобриный дом может показаться скромной хижиной, но тем не менее он должен быть крепостью, если учесть, что суровой зимой земля со всеми ее дарами скрыта под снегом, воды реки скованы льдом, а голодное зверье рыщет в поисках легкой добычи. Первая заповедь бобриной архитектуры: никаких отверстий, выходящих во внешний мир. Входить и выходить можно через потайную дверь, даже несколько таких дверей, - но эти двери выходят под воду, на глубину одного-двух метров. Так что, если хочешь попасть в бобриный дом, изволь нырять. Вторая заповедь: стройматериалы попроще, планировка поудобней. Тишок и Пеструшка свято следуют всем архитектурным заповедям своего рода и строят дом из простейших материалов, - спутанных веток, тоненьких стволов – и все это скрепляют илом вместо цемента. Очень примитивно – но тем не менее, какой славный дом им удалось построить! Посредине находится главное: спальня, то есть гнездо. По всему видно, хозяева не забыли, что удобная постель – залог доброго отдыха. Поэтому гнездо устлано сухими листьями, мхом, тончайшими веточками. Через год здесь появится новое поколение.

Необходима, конечно, и общая комната, где можно отдохнуть на досуге, уютно побездельничать и подремать зимой.

Не обойтись и без столовой. И без кладовых. Тишок и Пеструшка знают, что в коридорах, ведущих к выходам, зимой должно быть наготовлено достаточно припасов, чтобы все было удобно и под рукой. Когда река скована льдом и нигде ничего не достанешь, как приятно притащить из соседней кладовки стволик молодой березки, ветку осины, серебристого тополя или вербы!

Пусть на берегу щелкает зубами голодное зверье! Пусть попробует добраться до счастливых обитателей этого дома, нырнув под ледяную воду!

Плотина. – Дом готов. Но это лишь полработы. Вершина архитектурного творчества для уважающего себя бобра – плотина. Она выполняет ряд важнейших функций, без которых жизнь бобра очень бы затруднилась. Во-первых, только с помощью плотины можно поддержать в подземных коридорах, через которые входят и выходят из дому, нужный уровень воды. Иначе во время половодья вода может затопить коридоры, а во время засухи они окажутся открытыми для любого наземного зверя. Во-вторых, Тишок и Пеструшка – животные земноводные. Передвигаться по открытой равнине не любят, походка у них тяжелая, шагают они неловко и медленно. А для того, чтобы попасть в рощицу и принести оттуда пропитание, надо пройти через подземные участки. Поэтому вокруг своего дома бобры создают искусственные мелкие пруды. Пелена воды тянется до самых перелесков, иногда на большом расстоянии от речки. Для этого опять-таки нужна плотина. Тогда Тишка и Пеструшка смогут не только безопасно совершать свой путь до «супермаркета», но и играючи толкать перед собой тяжелые стволы, которые поплывут по воде до самого жилища.

В общем, кто бы спорил – полезность плотины доказана. Осталось ее построить. Тишок и его подруга, не задумываясь об удобствах окрестных обитателей, приступают к сооружению запруды.

Эй, ухнем! – Тишка и Пеструшу никогда никто не учил строить плотины. Но они твердо знают, что плотина должна стоять там, где река поуже. С августа месяца дружная пара приступает к подводной части постройки и без устали тащит сюда большущие куски камня и щебенки, которые накладывает друг на друга в виде фундамента. У бобров передние лапки устроены на манер человеческой руки и это позволяет им хватать и нести в лапах различные предметы и укладывать их в нужном месте. Когда каменный фундамент достаточно высок, на него помещают настил из древесных материалов. Скрепляют глиной, песком и илом. Затем следует новый слой щебня, пара-другая больших камней, потом опять дерево – какой-нибудь мертвый ствол, прибитый к берегу течением, - и опять песок, ил и глина, опять ветки и песок. Работают самозабвенно с огромным терпением. Часто все сооружение рушится, но это вовсе не повергает строителей в отчаяние – построим все заново, только и всего!

Однако, наконец, стройка закончена. Осталось положить сверху немного гальки и готово. Тишок ныряет в последний раз и с гордостью оглядывает свое творение. Какое искусное переплетение стволов и веток вдоль и поперек! И сколько камня и ила! И сколько раз пришлось нырять и работать под водой! Но вот уж что нестрашно Тишку, так это водолазные упражнения. Для этого у него приспособлены ноздри и уши. Ноздри он может закрывать по желанию, плотно прилегающие к голове уши совершенно закрывают слуховой аппарат. Провести под водой минут пятнадцать, не переводя дыхания, ему ничего не стоит.

Но вернемся к плотине. За неделю супруги построили сооружение длиной примерно в четыре метра, шириной в один и высотой в два метра. Но это лишь исходная точка работы, которую они будут выполнять всю жизнь. Ибо отныне основной заботой, основным занятием, источником радостей и печалей для них станет плотина. Всю жизнь они будут следить за состоянием плотины, ремонтировать плотину, укреплять плотину, углублять фундамент плотины. Одним из наибольших удовольствий Тишка и Пеструшки станет именно эта возня с плотиной, так что иногда, без всякой видимой причины, они вдруг примутся мудрить над своим творением. Плотина – гордость каждой порядочной бобриной семьи! Ни капельки воды не должно просачиваться через стену и только строго заданное количество воды может убывать через мастерски оборудованные стоки. Так что не зря гордится бобер своей плотиной!

Делу время, потехе час. – Тишок и Петрушка заслужили себе отпуск. Дело сделано и с сегодняшнего дня начинается передышка, отдых. Вон там вдали заманчивый тоненький ствол тополя. Как раз сгодится на завтрак. И такая на нем аппетитная, зеленая, шелестящая на ветру листва!

Наша пара обновляет свой бассейн и весело плывет к цели. По пути Тишок и Пеструшка резвятся как бобрята, толкают друг друга, обливаются водой. Вот и вожделенный стройный тополек. Бобры выходят из воды и из ловких, проворных зверей превращаются в неуклюжих топтыжек. Тишок принимается за дело, времени не теряя. Прочно садится, опираясь на хвост, вытягивается вдоль ствола и острющими зубами вгрызается в нежную кору по точно очерченной круглой линии, опоясывающей ствол как кольцо. Более глубокие надрезы получаются со стороны, выходящей к воде. Это чтобы дерево упало в сторону бассейна и не пришлось его тащить в воду по земле. Из рощи выбежали зайчата. Их набралось уже с полдюжины. Все они с интересом следят за ходом работ. Потому что, если Тишок вдруг ошибется и деревце упадет в сторону рощи, то можно будет поживиться свежей листвой. Но Тишок презрительно на них косится и продолжает неутомимо трудиться. Этакие невежи! Они не знают, что у Тишка все рассчитано и взвешено до тонкости! И действительно, ствол плюхнулся точно в воду. Все как намечено. Тишок и Пеструшка ныряют и носом подталкивают добычу в нужную сторону, а лапками направляют к хижине. Основная работа начинается дома. Вскоре ствол распилен на аккуратные кругляшки, которые дружная пара усердно укладывает стеночкой в одном из коридоров про запас. Какую-нибудь сочную веточку они утащат сейчас наверх, на маленькую площадку около хижины. Потрудившись, приятно позавтракать на воздухе.

Они все время заняты. Притаскивают стволы и ветки, проверяют плотину и все делают очень бодро, без устали, с явным удовольствием. Труд для них не неприятная обуза, а веселая игра. Они очень любят друг друга и все делают вместе. В самый разгар каких-нибудь утомительных работ парочка вдруг останавливается на полпути. Что случилось? А ничего: Тишок и Пеструшка обнимаются и трутся носами друг о друга. Или же устраивают перерыв с играми. Ныряют, обливают друг друга водой. Слышно радостное урчание и шлепанье хвостов по воде – это они ловят друг друга и опять обнимаются.

Годы идут. – Проходят два-три года. Зимы и весны тянутся чередой, и жизнь молодой пары течет по законам, установленным веками. В первую весну Тишок и Пеструшка испытали положенные семейные радости. У них появились бобрята. Два слепых и неприглядных бобренка, которые очень медленно выправлялись и лишь через год приняли сколько-нибудь приличное обличье, то есть могли кое-как подражать родителям, а потом и вовсе превратились в столь же ловких, проворных и потешных зверушек, как и все их сверстники. Тем временем в хижине опять появились новорожденные и в последующую весну снова...

На третьем году оказалось, что Тишок и Пеструшка построили очень тесное жилище. Повернуться негде ни старшим, ни младшим! Все заняты своими делами и никто не желает никого ущемлять, но все страшно друг другу мешают. Старшие бобрята, как водится, играют в войну, и разыгравшись, топают прямо по Пеструшке, которая в это время кормит в спальне самых маленьких. Кто-то кого-то опрокинул, кто-то на кого-то наступил, и Пеструшка смотрит на Тишка с немым упреком: «Наведешь ты, наконец, порядок в собственном доме?» Тишок щедро раздает шлепки хвостом и родительские колотушки подвижными передними лапками. На минуту все смолкает, но потом кутерьма разгорается с новой силой.

Положительно жизнь стала невыносимой. И однажды Тишок уселся на площадочке, на которой они с Петрушкой некогда любили завтракать, и задумался. Пытался вспомнить, как поступил в этом случае его отец? Да, как же он поступил? Просто попросил своих молодцов отчалить, да поскорей. Вот так-то и нужно сделать ему самому со своими балбесами. Теперь, когда им минуло по два года, все они вполне приспособлены к самостоятельной жизни. Пеструшка и он сделали все, что могли: юнцы получили прекрасное воспитание, они отлично справляются с пробоиной в плотине, умеют найти и подтащить нужный камешек, знают, с какой стороны нужно начать грызть древесный ствол, чтобы он упал в воду, а не в сторону леса, знают, кого следует опасаться и как соблюдать меры предосторожности, предписанные лесной жизнью.

Вернувшись домой, Тишок решительно объясняет своим чадам, что они уже взрослые и пора каждому найти себе подругу жизни и построить собственную хижину и, конечно, собственную плотину. Старшенькие нисколько не обиделись. Значит, так положено. Без всяких протестов они покинули родительское гнездо и в свою очередь отправились в широкий мир...

 БАРСУЧИЙ МОНОЛОГ

Пожалуйста, не вините нас в чересчур буйной фантазии, но мы, честное слово, интервьюировали одного очень общительного барсучка, и он охотно поделился с нами своими тревогами и разочарованиями, а мы слово в слово передали его монолог.

Интервью с барсучком. – Если про вас станут говорить, что вы «вонючка», каково будет вашему самолюбию? А репутации? Пусть у меня нет роскошного хвоста как у лисы, и всего-то из моего волоса можно сделать кисточку, чтобы ваши самцы намыливали себе лицо и потом могли соскабливать с себя шерсть, а я прямо скажу, что если кто и вонючка, так это не я, а лиса.

Посмотрите, в какой грязной норе она обитает. Это же мусорная свалка, в которой разит падалью! А у меня посмотрите! Особенно сейчас, - только что моя подружка, моя верная Барсучишка сделала генеральную уборку перед Событием, - я имею в виду появление малышей!

Она у меня молодчина, моя Барсучишка. Мы все с ней делаем вместе. Вместе таскали сухие листья, мох, соломинки, сено, скатывали в шарик, а потом моя подружка, держа этот шарик в передних лапках и прижимая к груди, поворачивалась хвостом к норке, и, пятясь, постепенно проскальзывала в наш домик. Два дня мы работали, не покладая лап. Теперь – готово, но что толку… она там с малышами, а я здесь вот сижу, жду, когда она меня впустит. А ведь совсем недавно, с полгода назад, в октябре, мы с ней так дружно резвились вот на этой лужайке! Я пел ей песнь любви! Вы слушали что-нибудь прекраснее барсучьей брачной песни? А подумать, - ведь находятся люди, готовые опошлить все на свете! Они утверждают, что если в октябрьскую ночь услышишь «омерзительный» визг, так это и есть наша брачная песнь!

Я сам про себя знаю, что я сильный и крепко стою на своих коротких лапках. По-моему, я очень красивый: посмотрите, какие у меня славные черные полосы тянутся по белой шерсти на голове, от самого носа и до самых ушей, и даже за уши заходят. И уши по краям обросли белой шерсткой, и нос у меня самую чуточку курносый и глаза удлиненные… Нет, правда, у меня все-таки оригинальная внешность! Вы говорите, у меня короткие передние лапы? Ну и что? Посмотрели бы вы, как я ими орудую. Вот этими стальными когтищами я вам такие галереи вырою! Какой хотите длины! Зачем? Ну, как зачем? Это же лабиринт. Все галереи ведут в нору, где мы с Барсучишкой живем. Это наша крепость. Что? Что? Мы прячемся в норах совместно с лисой? Ну, знаете ли!… Чтобы я с этой грязнулей, с этой тварью под одним кровом жил? Когда она, наоборот, всегда норовит выжить нас из нашей норы и до того доходит, что у входа оставляет свои испражнения, чтобы нам противно было!

Кто вредный? – Вы шутите, какой же я вредитель? Просто я люблю поесть. Не вижу кому от этого вред, если я поедаю лягушек, улиток, мелких грызунишек, кротов. Люблю, например, осиные гнезда. У каждого свой вкус. Или, скажем, не откажусь от аппетитной змейки, особенно от гадюки, мне-то ее яд нипочем!

Так вам же от этого лучше. Но если уж что я по-настоящему люблю, так это виноград! На край света побегу, - только поманите хорошей гроздочкой. Нет, нет, никаких крольчат, никаких зайчат! Впрочем, если и бывает такой грех, так ведь очень редко, так, знаете, - досадное недоразумение…, потом и сам удивляюсь! Но вот уж птиц, или яйца, это ни-ни! Это все она, рыжехвостая. Но она хитрая, а я простодушный. И если уж позарюсь на кролика в капкане, то шкурку там и оставлю. А вот она – нет, она к себе утащит, и в своем логове сожрет, и никто ее не увидит и не осудит!

Ну вот и поговорили. А теперь мне спать пора. Вон в тех папоротниках и улягусь. Завтра меня пустят в норку. К деткам. Через полгода они вылезут из норы – как раз виноград поспеет, вот благодать-то будет!… А потом, годика через полтора, станут и совсем взрослыми. Время-то быстро летит. И детки уйдут из норы своими тропками… Ну, тут уж ничего не поделаешь, таков закон жизни. Так я сейчас пойду укладываться. Не очень-то поспишь, конечно, под открытым небом. Спи, да поглядывай, все из-за нее же, из-за рыжей, а ну как найдет?

 В ПОДВОДНОМ ЦАРСТВЕ-ГОСУДАРСТВЕ…

Поэзия и проза. - Однажды у нас гостил приятель Егора, бывший его однокашник по Томскому университету. «Дядя Витя», как мы его называли тогда из-за усов и бороды, привез подарки и разные лакомства для всех нас. Он подарил нам чучела ежа и белки, и за это мы сразу его невзлюбили. Мы не понимали, зачем дарить нормальным «зверушникам» – так нас называли друзья – мертвых зверей, когда в Академ-городке полным-полно Рыжехвостов и Краснушек, а в Алма-Ате у нас дома живут настоящие ежи, черепахи, вороны с перебитыми крыльями, хромые собаки, выпавшие из гнезда птенцы…

И еще он предложил нам копченого угря и сказал: «А змею вы когда-нибудь ели? Ну-ка, налетай!» Но мы не налетали. Мы не хотели есть змей! И вообще, нам не нравилась его плотоядная, подавляющая жизнеспособность.

Когда он уехал, гостившие у нас племянники спросили, зачем дядя Витя ест змей. Егор посмеялся над ними, осудил дядю Витю, который «вбивает в голову детям всякие небылицы» и тут же сказал, что тоже предпочитает живых зверей чучелам. И – великий выдумщик, а также «ходячая энциклопедия», как называла его «почтенная маман», рассказал нам об угрях такую изумительную историю, что после этого нам просто стыдно было есть мясо такого необыкновенного, такого разумного и отважного существа! Впрочем, потом это чувство прошло, и мы с аппетитом поедали копченого угря, если только нам удавалось его «добыть» во времена «тотального дефицита».

Но история нам понравилась и по сей день мы угрей называем Желтушками и Витками.

А еще с этого визита бородатого «дяди Вити» мы стали делить людей на «поедателей» и «сказочников». Прошли годы, но выбирая себе друзей и жизненных спутников, - «поедателей» сторонились, и дружили со «сказочниками». И сами нередко придумывали сказки – притом чаще всего, когда никаких поводов к тому не было…

Последний путь. - «Красивая зеленовато-золотистая самочка угря вдруг поменяла окраску и стала серебристой. Она долго проживала в этом пруду, и в окрестностях все ее знали и звали «желтушкой». С ней произошли и другие перемены. Она решила больше не есть. Вообще, совсем ничего не есть. Пищевод ее сузился и задний проход закрылся. К чему бы это?

Дальше – больше, пошли чудеса! Угорь – подводный житель, на воздухе ему нельзя. Тем не менее, как-то осенней ночью, Желтушка выползла из пруда и как змея прошуршала по влажной траве к соседнему прудку, на расстоянии нескольких сот метров. Там она переждет до ночи, потом станет кочевать к пруду, из озера в озеро, потом в реку, из нее в другую, и так до самого океана. В океан она попадет лишь к зиме, но странствия ее не пугают. Цель ее далека. От родного пруда до Саргасского Моря, куда она стремится, не менее шести тысяч километров, но она твердо знает, куда и зачем направилась, и потому преодолевает любые препятствия на пути. А попасть ей нужно в самое сердце северного Атлантического океана, в особое место, расположенное между Антильскими и Азорскими островами, между 20 и 40 северной широты. Тут она родилась, тут надлежит ей вывести свое потомство – один единственный раз за всю жизнь – и потом тут же умереть.

Сюда, к Саргасскому морю, направляются в положенное время все европейские угри, отсюда в Европу стаями приплывают на смену ушедшим новые поколения. Ежегодно миллиарды угрей плывут к «водам обетованным», чтобы в них принести потомство и умереть. Плывут они точно тем же путем, каким лет десять-пятнадцать тому назад явились в Европейские воды малюсенькими рыбками, длиной в несколько сантиметров.

Тогда спешить было некуда, теперь же срок настал, и Желтушка спешит, пренебрегая опасностями, подстерегающими ее на каждом шагу. Первейший враг ее – человек. В некоторых странах, заметив, что в осеннее и зимнее время угри во множестве плывут к океану, рыбаки расставляют им ловушки в самых неожиданных местах. Устраивают специальную сеть каналов, по которым ничего не подозревающие странницы доверчиво плывут, пока не попадают в закрытый бассейн, а уж отсюда их вылавливают тысячами, просто сачком. Но впереди цель, - и Желтушка к ней доберется!

Морской рай. – И вот уж ласковой волной приняли ее воды Саргасского моря. Морской рай – величиной с семь-восемь крупных европейских стран. ошеломляющие глубины! Четырнадцать подводных ям, глубиной в 5500 метров! Подводная пропасть Порто-Рико в 8500 метров! И тепловатая вода, не менее 18 градусов, насквозь проросшая водорослями, на поверхности - толстый зеленовато-золотистый ковер, который славится на весь мир густотой, однородностью, протяженностью. Легкий теплый туман стелется над волнами. А вокруг морского рая кружат концентрические течения. Здесь – ни скачков температуры, ни холода, ни недостатка пищи, недаром стремятся сюда толпы угрей из Америки и Европы. Саргасским это море называется от португальского слова sargasco, что означает фукус, морские водоросли.

Интересные встречи. – Здесь и встречаются самки и самцы бесчисленного угриного племени. Их здесь миллиарды, но места для всех хватит: пять-шесть квадратных километров, причем никому не возбраняется плыть «этажами». Здесь заключаются интересные знакомства, встречи, союзы и цель у всех одна: воспроизведение.

Воспроизведение угрей издавна интересовало натуралистов и на этот счет существовали разные мнения. В разных источниках мы вычитали уйму противоречивых и ошеломляющих сведений. Ни в одном европейском озере или реке никто никогда не видел угриной икры. Говорили о самозарождении, о возникновении угрей от лошадиного волоса, который попадал в воду во время водопоя, говорили о скрещивании угрей со змеями. На деле все оказалось куда проще. Попав в Саргасское море, самки мечут несметное количество икры, которую самцы добросовестно оплодотворяют. Осуществив единственное назначение всей своей жизни, великие странники умирают.

Новое поколение. – По мере нормального развития оплодотворенные икринки (яички) постепенно поднимаются на поверхность. Останавливаются примерно на расстоянии 100 м от поверхности воды и ждут теплой погоды. В жаркое время на свет вылупятся детеныши Желтушки, ушедшей по закону ее рода, чтобы уступить место молодым. Эти личинки, длиной не более 4 миллиметров, очень хорошо приспособлены к жизни. Через несколько лет из них получатся красивые отливающие золотом угри.

Среди многочисленного потомства Желтушки готовится к большому пути в Европу Виток. Пока он похож на ивовый листик с малюсенькой головкой. Тем не менее, ему предстоит дорога, длиною в два-три года, и он пустился в этот путь отважно, а главное с полным доверием к надежному океанскому транспорту, Гольфстриму. Теплый, изобилующий микроорганизмами поток, подобно гигантской реке катит свои волны от Мексиканского залива к Европейским берегам, и влечет за собой биллионы триллионов собратьев. Путь научит их осторожности и увертливости. Здесь они узнают, что малейшее отклонение от теплого течения – и ты попадешь в холодные воды, где притаилась смерть. Здесь они постигнут на печальных примерах, сколько у беззащитного угриного детеныша врагов, готовых сглотнуть любого, не моргнув. Теплый, ласковый Гольфстрим превращается в мудрую школу жизни для толп молодняка.

Конец пути. - Виток приближается к европейским берегам. Но что это? Когда он пустился в путь, плоское тело его, похожее на листик, было не длиннее 4-5 мм. Сейчас же, это великан: добрых 75 мм длины, притом он уже не плоский, а приобрел цилиндрическую форму, изящные, несколько змеиные повадки, и что совсем изумительно – стал похож на стеклянную рыбку. Так его и назовут жители побережий: «стеклянный угорь». А некоторые зоологи – просто «стекляшка». Но необыкновенные превращения Витка на этом не кончатся. Он и его собратья все поголовно превратятся в самок. Все без исключения. Потом все без исключения станут двуполыми. И лишь после всех превращений из них выделятся самцы и самки. Достигнув берегов Европы, каждый заранее знает свое назначение, и самцы остановятся в нижнем течении рек, в озерах поблизости к морю. Самки же – неугомонны. Обуреваемые жаждой странствий, ринутся они во все реки и речушки, поднимутся до их истоков, осядут в прудах и озерцах.

Нашествие. – «Представьте себе обычный вечер, когда жители городов и деревень спокойно спят, или сидят у телевизоров, и не подозревают, что плотные косяки «стекляшек», раз шириной в 1 метр и длиной в несколько метров, движутся по всем водным путям данной местности! – делая «страшные глаза», говорит Егор. - От времени до времени останавливаются, от них отделяются маленькие группы, они здесь осядут, проведут на одном месте десять-двадцать лет, и уйдут отсюда только в положенное время, когда настанет срок смены.

И может быть, Виток попал как раз в тот самый пруд, откуда внезапно ушла в дальнее плаванье Желтушка!» – закончил Егор свой рассказ на лирической ноте. Марат кинулся к Брэму, а «почтенная маман», по обыкновению, покачала головой: «Ах, Жорж, - золотая у вас голова!» Их отношения – тещи и зятя – тоже сложились в сказочно-мирной тональности…

 ЗАВТРАК ЗВЕЗДЫ

Эту историю о подводных трагедиях рассказал нам с сестрами в детстве отец. Он показывал нам «портреты» двух героинь истории. Звезда нам понравилась, а устрицу мы обозвали «уродиной». Послушав рассказ до конца, мы совершенно изменили мнение.

Уже став взрослой и «причастной к перу», записала эту историю:

«В подводном мире сосуществуют устрицы и звезды, - начал отец – Чудесница природа явно изволила подшутить, точно пригнав потребности и повадки устрицы к потребностям и повадкам морской звезды. Между этими двумя подводными жительницами постоянно происходят жестокие драмы. Но сперва – портреты участниц «действа». (Тут появился волшебный Брэм и мы долго рассматривали цветные картинки).

Итак, Устрица, - продолжает отец, - неприглядная, тусклая, замкнутая. Любит позевать. Да, да, именно позевать. Это она дышит. Чуть-чуть приоткрывает створки и возобновляет запас кислорода, и попутно втягивает органические вещества, растительные частицы, взвешенные в морской воде, простейшие организмы. Если почует поблизости врага, прожорливую рыбину или свирепого ракообразного «зверя», сейчас же захлопывает створки и пережидает опасность. Подождав немного, вновь открывает створки и опять «зевает», что поделаешь, дышать-то надо?»

Морская звезда. - Очень изящная красотка кораллового цвета, похожая на цветок, на драгоценный дар моря, олицетворение сказочного подводного мира. Прекрасное украшение для любой настенной полки или письменного стола. Вы любуетесь ею, считаете существом поэтическим. О ней и не подумаешь: «а как она питается?» И напрасно. Ибо она завзятая разбойница и по жестокости может соперничать с тигром. Она в совершенстве владеет искусством убивать даже самых неприступных морских жителей и никакая броня ей не страшна.

Звезда собирается завтракать. – Она завтракает в любое время и по множеству раз. Она ненасытна. Вот она отправилась на прогулку. Но на прогулку ли? Нет, это она изучает меню на сегодня. На конце каждой из пяти «рук» у нее имеется по зоркому глазу, которым она отлично высматривает любую добычу. Рыбешка? Сойдет! Морской орешек? Отлично! Устрица? Вот как славно! В отличие от гурманов тех стран, где устрица считается лакомством, звезда отнюдь не считает, что устрицы хороши только в те месяцы, в название которых входит буква Р. Устриц она пожирает в любое время с одинаковым аппетитом.

Итак, морская красавица увидела серую, ничем не примечательную устрицу. Та спокойно прицепилась к песчаному дну и, полуоткрыв створки, блаженно наслаждается дыханием, чуть-чуть шевеля бахромку своей «мантии», - обеспечивает постоянный приток и отток воды. Хищница насторожилась. Превкусная жирная «тетка»! Как раз сгодится на завтрак. Звезда вовсе не таит своих намерений. Она не только жестока, но и нахальна.

Нападение. – «А чего мне прятаться? Все равно я ее съем, куда она от меня денется!» - всем своим видом показывает звезда. Вот она быстро заработала присосками, прилипает ко дну, отлипает, опять присасывается, и надвигается на ничего не подозревающую устрицу. Она ее настигла, толкает, щупает. Устрица в панике захлопнула створки. Но звезде все равно: она решила ее съесть и обязательно съест. Как только устричный домик закрылся, она уже не отходит от своей жертвы и пятью своими руками начинает передвигать и пристраивать устрицу, чтобы удобнее было ее сожрать.

Терпение и труд… - Помимо множества глаз, звезда обладает еще и множеством ножек с присосками, расположенными по краям ее пяти конечностей. Она терпеливо «налагает» свои присоски на створки устрицы, пытаясь оттянуть их и открыть хотя бы малюсенькую щель. Устрица не сдается. Она терпит, пока не наступает кислородное голодание. Вот уж обмякли бахромки ее плаща, выступающие за край домика. Теперь ждать недолго. Звезда это знает. Терпение у нее неимоверное. Она хочет съесть эту устрицу и съест ее во что бы то ни стало. Проходит с полчаса и бедняга-устрица приоткрывает узенькую, еле заметную, щель. Ей бы вздохнуть хоть разок, - тогда еще можно продержаться!

Убийство. – Вот этого она и ждала, великолепная, сказочная, розовая морская разбойница. Свирепо оттягивают приоткрывшиеся створки пять грозных рук с присосками. Отчаянно сопротивляется устрица. На вид исход борьбы должен решиться в пользу устрицы. На ней надет панцирь, створки замыкаются с такой силой, что любителям устриц даже с помощью специального ножа с трудом удается их открыть. А звезда – существо изящное, мягкое… Но не тут-то было. Руки с присосками – страшное орудие. Они терпеливо раздвигают створки, и вот уж устрица не выдержала: «зевнула».

Кончено! Она погибла! В одно мгновенье звезда успела забросить внутрь устричного домика свой желудок. Да, да, именно свой желудок. Очень неэстетичный способ питания для такой красотки, не правда ли? Представьте себе в ресторане-люкс очаровательную даму в наимоднейшем туалете, которая выплюнула бы свой желудок и таким образом, не утруждая себя, проглотила бы содержимое тарелки. Но на морском дне еще не то увидишь, и такой способ еды никого не шокирует. Между тем, бедняга устрица, насквозь пропитанная желудочным соком звезды, спокойненько переваривается, ничем не обременяя хищницу. В течение 8 часов от устрицы ничего не останется, она полностью перейдет в утробу убийцы, которая как ни в чем не бывало втянет свой желудок обратно!

Сколько времени требуется «звездочке» среднего роста, чтобы открыть устрицу? Не более 80 минут.

Пищеварительные подробности отец нам не рассказал – пощадил детское воображение. Это уже потом, когда я рассказала Егору и Марату, как нас с сестрами «просвещал» отец – тоже великий сказочник, и тоже «ходячая энциклопедия», как уверяла всю жизнь влюбленная в него «почтенная маман», - Егор полистал Брэма и почитал вслух эти малоаппетитные подробности…

На полке у Марата красуется морская звезда. Она «хорошо смотрится» среди книг, деревянных африканских масок и бронзовых зверьков, которых Марат привез из последней поездки.

Мы не любим эту звезду даже сейчас, когда уже не можем считать ее взаимоотношения с устрицами подобием преступления.

Может быть, глядя на нее, у нас возникают невеселые ассоциации, свойственные новой возрастной категории, может быть!…

 ПТИЧЬИ ИСТОРИИ

(Наши близкие знакомые и загадочные чужестранцы)

 Зачем томишь ты ум в кругу исканий строгом.

И плачешь о тщете излюбленной мечты?

Ведь ты от головы до ног проникнут Богом.

Неведомый себе, чего же ищешь ты?

Руми, Четверостишия.

О ХРАБРОЙ ПТИЦЕ И О СЛАБОМ ЦАРЕ

(из сказов деда Жумахана)

В степях Туркестана живет странная птица, имя ей «байгыз». Аксакалы говорят, что у нее нет ноздрей, то есть носовых отверстий в клюве. Наверное, точка зрения орнитологов существенно отличается от аксакальской. Единственный аргумент, который приводят долгожители степей в пользу своей «гипотезы» – это легенда, пересказать которую недолго. А легенда гласит:

Некогда мудрый царь Сулеймен владел не только многими бескрайними странами, но был также владыкой всех зверей и птиц, обитающих на его землях. И была у Сулеймена красавица-жена, и все ее желания он выполнял беспрекословно. И пожелала она, чтобы построили для нее дворец из птичьей кости. Озадачен был Сулеймен, но что поделаешь? На его клич явились все птицы, и устроил он им смотр. Каждой он продевал через клюв шелковую нить, просверлив в нем два отверстия. Когда он «нанизал на ниточку» всех птиц, оказалось, что недостает невзрачной степной птички «байгыз».

- Лети в степь, - приказал Сулеймен орлу, - и приведи ко мне ослушницу. Страшен будет мой гнев!

Вскоре орел вернулся с маленькой степной птицей.

- Как осмелилась ты не явиться на зов? – спросил царь.

- Я размышляла о делах земных! – ответила птица.

- О чем, поведай? – приказал Сулеймен.

- О том, кого на земле больше: мертвых или живых. И мертвых оказалось больше, чем живых, ибо за каждым живым стоят незримо семь поколений известных ему предков и неисчислимые предки, которых он не может назвать по скудости человеческой памяти.

- И это все, что ты надумала? – нахмурился Сулеймен.

- Нет, еще я думала, чего на земле больше, цветущих ли садов, или сухих пней и корней в земле. И посчитала, что цветущих садов больше, ибо в каждом цветке с каждой ветви каждого цветущего дерева рождается по два-три дерева будущего сада.

- И это все? – спросил нетерпеливо Сулеймен.

- А еще я размышляла, кого на земле больше, мужчин или женщин?

- И что же?

- До вчерашнего дня их было поровну. Сегодня же на земле стало на одного мужчину меньше и на одну женщину больше.

- Но почему? – изумился царь.

- Потому что подобен женщине и перестает быть мужчиной тот, кто выполняет неразумные прихоти любимой, но своенравной жены, - ответила степная птица.

И устыдился Сулеймен, и отпустил всех пойманных им птиц, и в память об его слабости птицы всей земли остались с отверстиями в клюве, кроме отважной птицы «байгыз».

ВОРОНИЙ ЧУЧУНА

Когда мы поселились в Кемерово, очень полюбили сосновый бор. Не помню, чтобы когда-нибудь вернулись из бора без истории, которую стоило бы обсуждать и даже разгадывать.

В тот день мы решили собирать пустырник. Это был год розового пустырника, который появился в нашем бору после двух лет пустырника белого. И мы очень радовались, что десяток-другой веточек этого изумительно декоративного растения в старинном медном охотничьем кубке составят всегда радующий нас зимний натюрморт.

Мы бродили около нелепого бетонного орла, которого в пару к столь же нелепому бетонному козлу, чья-то нечуткая рука посадила на самой макушке нашего любимого бора, словно в насмешку, восприняв моду на бетонно-гипсовых зверей, которая много лет тому назад бытовала на Закарпатских и на Кавказских курортах, равно и в Казахстане. Мы этого орла, да, впрочем, и козла, - просто ненавидели, и всякий раз подходили к ним и негодовали.

Это было рано утром, в тихом, еще не проснувшемся бору, как вдруг послышалось наглое воронье карканье. Мы пошли на голос и увидели под сосной вороненка. Нормальный вороненок сидел на траве под деревом. Может, он не отважился на полет. А вокруг дерева, все ниже кружа над своим чадом, планировала воронья чета.

Ворон держал себя пристойно, только крякал: «Нехорошо! Не годится!» Воронья мамаша вела себя неприлично.

Тощая, взъерошенная, неряшливая, она бестолково взлетала и опускалась к вороненку и картаво бранилась на весь бор. Мы гуляли часа два и все время слышали ее возгласы. На обратном пути свернули с дороги – взглянуть, чем кончился вороний переполох. Все было по-прежнему. Вороненок сидел под деревом и беспокойно вертел головенкой. Он часто подпрыгивал, но взлететь не пытался. Ворона все так же над ним кружила, но теперь уже не одна, а, видно, с сородичами, и все они выговаривали вороненку, словом – это был «семейный скандал», в который вмешиваться не годилось, и мы ушли.

Через два дня мы только вошли в бор, а уже услышали разъяренные вороньи крики. Вороненка на месте не было. Мы решили, что все встало на круги своя, вороненок водворен в гнездо, а крики – это уже последние раскаты грозы, для острастки, чтобы впредь не повадно было преждевременно выглядывать из гнезда.

Еще через несколько дней мы пришли в бор и обрадовались, что лохматая ворона, наконец, унялась – можно будет побродить в тишине. Мы знали одно местечко, где обитала сорочья станица. Как подойдешь туда, такой стоит гомон! И что же? На довольно таки высокой сосновой ветке сидел наш знакомый вороненок, изрядно подросший за десяток дней. Мы его сразу узнали. Только он сидел неуклюжий, нахохлившись, одинокий, совсем потерянный. Мы решили, может, у него подбито крыло и он не может летать, - нет, он при нас довольно уверенно перелетел с ветки на ветку. Он подавал голос, и откуда-то издалека послышалась хриплая воронья брань. Злобная мамаша приблизилась, покружила около птенца и улетела. Птенец звал, но родные покинули его. В этот день больше мы их не видели.

А через день он все еще сидел на том же дереве. Нахохлившийся, очень жалкий. Около него вились сороки, стрекотали, подлетали совсем близко, чуть не задевая крыльями. Что за диво?

Еще через несколько дней вороненок уже жил в самой середке сорочьей станицы. Он свободно порхал с дерева на дерево и, видно, чувствовал себя вполне уютно.

Мы всячески пытались понять, что же произошло в вороньем семействе, почему родители бросили вороненка после такого бурного отчаяния, свидетелями которого мы были в первые дни знакомства. И тут мне попала в руки презанятная книжица «Таинственный Чучуна» – про жителей крайнего Севера. Оказалось, что в древние времена, если кто-нибудь из племени во время зимней охоты попадал в беду и отставал от своих, но потом все-таки возвращался в селение, - его называли «Чучуной» и уже не принимали в свои ряды. И обычай был так строг, что спасшийся и сам не пытался открыто приблизиться к родичам, а только ночью выходил из укрытия и собирал «дань» с селения – пищу и одежду, которые ему оставляли около порога.

Так, может, такой же обычай принят и у ворон? Ведь человек, попавший в беду на охоте, слаб, неискусен, неловок. Для племени он обуза, и племя его отторгает, хотя по законам человечности и родства племя не может от него отречься полностью, и потому не обрекает на голодную смерть. Подкармливает, но тайно, - не нарушая обычай.

Может, вороненок, который вылетел из гнезда слишком рано и совершил неудачный полет, показал свою несостоятельность, которую стая осудила, и не захотела обременять себя таким неполноценным сотоварищем. И, может, потому родители и были в отчаянии, бранили вороненка не за неудачу, из-за которой вынуждены от него отречься, а просто понукали превозмочь слабость, чтобы его спасти!

Пусть бы так можно произвольно объяснить вороний «скандал в благородном семействе». Но что побудило сорок, легкомысленных стрекотух-цокотух, принять в свою станицу осиротевшего чужеродного птенца?

Кто знает, может, безупречный ригоризм, свято и неуклонно чтящий законы рода, никогда не поймет, на какую безрассудную сердечность способно мнимое легкомыслие…

ДЕТЕКТИВ В ГНЕЗДЕ ЗЯБЛИКОВ

Когда мы жили в Алма-Ате, около нашего дома рос карагач. Видно, кто-то «потрудился» над этим несчастным карагачом в его юную пору, так что он вырос вширь, а не ввысь, и ветви его причудливо изогнулись и походили на змей. Они образовали маленький лабиринт – находку для птиц. Еще бы – такой дворец, надежный укрытый от ветра и дождя! Что до нескромных взглядов, то из окон нашего дома отлично видны обитатели зеленого дворца: дружная пара зябликов, - очень милые соседи.

Он намного красивее своей подруги. В своей рыжеватой манишке, с серо-голубоватым хохолком на голове и крыльями в черно-белую полоску, он выглядит очень нарядно. Его подружка куда бесцветнее – одета в серое, кое-где коричневато-оливковые подпалины, розоватая грудка. Впрочем, по всему видно, расторопная хозяйка, из которой впоследствии получилась весьма нежная мать.

Впервые они засуетились около нашего карагача с наступлением весны, явно что-то замышляя. Оказалось, они «застолбили» это место и решили строиться. Около нашего дома было много других пернатых жильцов, но все были довольны своими квартирами и никто не претендовал на расширение. Соловей был верен своему местечку в густой сирени, воробьи продолжали чирикать на крыше сарая, а голуби не думали покидать голубятню, которую мы соорудили из старых ящиков.

В этом году май оказался тяжелым, с резкими переменами погоды и даже с поздними заморозками, деревья в цвету страдали и нам было не до зябликов.

Однажды, проходя мимо карагача, мы вдруг увидели подружку зяблика, которая тут же исчезла – «фруттт!» Она скрылась в гнезде, в изгибе ветки. Гнездо было надежное, из переплетенных корешков, мха и веточек. Предприимчивая птаха использовала даже паутину, даже клочки исписанных тетрадных листочков, на которых красовались каракули нашего соседа, второклассника Юрки. А в гнезде уже покоились пять зеленоватых яичек с чуть голубоватым оттенком и рыжеватыми пятнышками.

Гнездо было плодом неусыпных трудов сугубо подружки зяблика. Сам зяблик был занят иными делами. Он пел. Домашняя работа его не касалась. Мы видели, как он носился по всему саду и, очевидно, хвастался: вот, мол, у него жена, гнездо, в гнезде – славные яички, и он вполне счастлив, и весь этот сад с карагачом, кустами сирени и яблонями, - его личные владения.

В июне мы уехали в отпуск и последующую историю этого семейства, с убийствами и злоупотреблением доверия, узнали от Юрки, который вместе с нашим другом-орнитологом оставался «на хозяйстве» и с увлечением писал нам длинные письма про наших знакомых зябликов.

Итак, мамаша-зяблик чинно и смирно высиживала свои яички. Но однажды, во время ее короткой отлучки, появилась крупная птица странного вида, которая спряталась в густой листве соседнего дерева. Потом птица перелетела на карагач и можно было разглядеть, что в клюве у нее какой-то беловатый предмет, «вроде как бы яйцо», писал Юра. Очень странно. Птица могла похитить яйцо у зазевавшейся мамаши-зяблик. Но у воров совести не бывает, - считал Юра – и потому воровка никак бы не принесла обратно украденное яйцо. Эта тайна его взбудоражила и он решил во что бы то ни стало выяснить, в чем тут дело. Он подолгу лежал в траве около карагача и наблюдал за гнездом. Как-то, когда мамаша-зяблик отлучилась, он даже заглянул в гнездо и вот что увидел: в нем по-прежнему лежало пять яичек, но одно из них гораздо крупнее, причем – желтоватое, усеянное красными пятнышками. А в траве под карагачом – скорлупка маленького зеленоватого яичка, но Юрка подумал, что оно само выпало, и решил, что загадочная птица спрятала в гнезде зябликов краденое яйцо. Вот горе-то в каком-нибудь другом птичьем семействе! Юрка был начеку.

Через несколько дней из яичек вылупились птенцы. В гнезде копошились четыре голых розовых птенчика с большущим желтым клювом, а среди них – один покрупнее. По Юркиному описанию, он был «препротивный», с большой головой, которая моталась на тонюсенькой шее. Может быть, это маленький хищник? – гадал наш юный детектив.

Через четыре дня в гнезде было уже не четверо, а трое птенцов, а на следующий день – всего двое. Это – не считая, разумеется, большого «препротивного» подкидыша. Недостающие птенцы, видимо, выпали из гнезда – они лежали под деревом мертвые.

Может, папаша и мамаша-зяблики сошли с ума и убили единокровных детей, чтобы подкидышу в гнезде было вольготнее? А тот держал себя все наглее и теперь занимал почти все гнездо – двое еще оставшихся птенцов жались к самым его краям.

Юра недоумевал: мамаша-зяблик почему-то ничего странного не замечает и все активнее добывает пищу для своего потомства, как будто ничего не произошло. Теперь и папаша-зяблик забыл о роли признанного певца и, в основном, добывает хлеб насущный для семейства. И, надо подумать! – в первую очередь для подкидыша. Потому что тот – ненасытный обжора. Зяблики прямо потеряли голову. Они целыми днями рыскают по саду, носятся по огороду и щиплют сорняки, а в траве выискивают дождевых червей и букашек.

Через восемь дней в гнезде, помимо подкидыша, сиротливо сидел только один детеныш-зяблик, а «препротивный» рос не по дням, а по часам, и на его коротеньких крыльях уже проглядывали будущие перья. «Видно, он очень гордится, - писал Юрка, - и к приемным родителям относится свысока! А они выбиваются из сил, кормят этого хищника, и ради него даже убили собственных детей». Юрка негодовал!

К 20 июня в гнезде безраздельно царил только выродок. Последний зябленок лежал под деревом, Юрка поднял его. Птенец еще дышал. Он уложил его в коробку с ватой, но вскоре зябленок погиб. Подкидыш, обросший серыми перьями, уже не умещался в гнезде, он сидел поверх него, сплющив края. И чувствовал себя преотлично – при малейшем шорохе разевал огромнющий клюв и требовал корм. «Ненормальный обжора! – писал Юрка, - а папаша и мамаша-зяблики такие растерянные, папаша даже потерял голос!» Юрка бросал им крошки хлеба на крыльцо и они тут же утаскивали их своему уродцу. Уродец гордо восседал в гнезде. Он был совсем уже взрослый, но все время орал «тши, тши» и требовал кормежки. «Обжора и эксплуататор!» – возмущался Юрка.

Наступило лето. Отцвели маргаритки, низко пролетали ласточки, чуть не задевая головки розовых мальв. На кустах смородины зрел обильный урожай, скворцы деловито наведывались к вишневым деревьям, кукушки больше не куковали, «а гусеницы на листиках ваших любимых настурций понаделали дырок!» – сообщал Юрка. И, оказалось, папаша с мамашей-зяблики гусеницам очень обрадовались – пойдут на пропитание их обжорливому питомцу. А он уже вылетал из гнезда и усаживался на ветки карагача. У него были острые крылья, длинный хвост и он распускал его веером. У него был черный клюв, желтые лапки и серая манишка с поперечными темно-коричневыми полосами, и «вообще-то он красивый!» – писал Юрка – только у него злой вид!»

Как выяснилось, Юрка подумал было, может, это ястреб? И тогда не худо бы попросить нашего друга-орнитолога, чтобы он унес куда-нибудь хищника. Но, как он потом сам рассказывал, - все же не решился, потому что все-таки птенец рос у него на глазах, как-то жалко стало. А, главное, ведь он считал, что зяблики, видно, очень любят приемыша, раз усыновили его и даже жертвовали своими детьми ради его благополучия…

- Хищник уже улетел, - сообщил Юрка, как только мы приехали, - я сам видел, как он сидел на сирени, а зяблики кружили около него. Они, наверное, учили его летать. Только он не обращал на них никакого внимания. А потом поднялся и полетел на яблоню.

- А потом?

- А потом я больше его не видел. Неужели он никогда больше не вернется к зябликам? Они же его усыновили!

Нашему другу-орнитологу мы устроили хорошую взбучку: надо было сразу рассказать мальчику, что он видел обычное действо - кукушка подкинула яйцо в чужое гнездо. Но наш друг ответил, что все это время тоже наблюдал за Юркой. И посчитал, что все это происшествие пробудило в нем способность к размышлению и затронуло какие-то крохотные нравственные корешки. Наверное, он был прав.

Однако, мы успокоили Юрку и рассказали, что «приемыш», конечно, к зябликам не вернется. И что вовсе он не хищник и в следующую весну мы, возможно, опять его увидим. И, может, он тоже усядется на краю чьего-нибудь гнезда и воровато притащит туда яйцо в клюве. И из этого яйца вновь вылупится нескладный обжора, который вытеснит своих сводных братьев, чтобы самому получше уместиться.

- Понимаешь, такая уж у кукушек повадка. Тут уж ничего не поделаешь! – увещевали мы. – Но зато, какие они санитары! Никто так не очистит дерево от рыжих муравьев, как эта авантюрная птица. И, вообще, – какой это лес без кукушки весной, сам подумай? Кому загадывать: «кукушечка, отвечай, сколь мне веку, посчитай!»

Похоже, на этот раз Юрку мы успокоили…

<<Назад  Далее>>