Часть вторая. КОЛОМУН- ТРАВА.

(Цикл лирической публицистики)

Страница 10 из 12

[ 1 ]  [ 2 ]  [ 3 ]  [ 4 ]  [ 5 ]  [ 6 ]  [ 7 ] [ 8 ]  [ 9 ]  [ 10 ]  [ 11 ]  [ 12 ]

ОТКРЫТКА

Однажды нам подарили открытку с изображением двух великолепных, диковинных птиц. Это было наше первое знакомство с фантастической лирохвосткой – в то время она казалась нам нереальной, сказочной птицей. С таким переливчатым оперением, с таким роскошным хвостом птица, конечно же, фантастическая, иначе половина прелести ее пропадает зря.

Конечно, мы тут же взялись за Брэма, и после беглого знакомства с научными данными относительно наших новых кумиров, после лихорадочного листанья страниц и бурного совещания, птицы сияющие на открытке изумительными красками, получили себе имена. Мы назвали их Менура и Лира, впрочем, и имена не пришлось придумывать, они так и называются «по науке».

Поуспокоившись, обстоятельно посмотрев Брэма и выудив у моего отца все, что он мог рассказать о диковинных птицах, мы принялись сочинять.

Жили-были среди эвкалиптов… - Но сперва декорации. Итак, сквозь сероватую листву эвкалиптовой рощи брезжит рассвет. В древнем Шербургском лесу – гордости Австралии, пробуждается утро. На высокой ветке уселся Менура. Он уже поприветствовал солнце, которое рассеяло пелену тумана в долине и позолотило горный склон. В этот волшебный час никто не нарушит покоя заповедника, звучит только песнь утра – шорохи, взмахи крыльев, щебет, пощелкивания. И звонче всех – песнь лирохвосток, тысячелетиями населявших эти края.

После весенней линьки Менура вновь принарядился в свое сказочное оперение. Перья его сверкают на солнце, красновато-коричневые с золотистым отливом, бело-коричневые плюмажи на хвосте блестят как нити стекляруса.

Менура и Лира. – В папоротниках шум и гам… Погоня? Нет, юная прелестная Лира играет со своим другом в догонялки. Она мчится по склону холма до самой вершины, она взбирается на дерево, с ветки на ветку, как по ступенькам, и крадучись, семенит на одном месте… Менура догоняет ее и вот уже настиг, но… кокетка взлетела в воздух, кружится около дерева и исчезает. Менура растерялся, правда лишь на мгновенье. Он устремляется к оврагу и ныряет в заросли. Шорох слышится все отдаленнее, игра продолжается…

В это время года в эвкалиптовых рощах идет большая стройка, все товарищи Менуры, самцы лирохвостки, строят себе маленькие эстрады, на которых дают настоящие концерты, - пишут зоологи.

Удивительное должно быть зрелище такой концерт! Виртуоз величественно прохаживается по подмосткам и подражает звукам, которые он слышал вокруг. Он подражает крикам и песням птиц своего леса (говорят, можно насчитать более двадцати таких «плагиатов»), покончив с птичьим репертуаром, певец начинает лаять по-собачьи, гудит как грузовик, подражает ударам топора, которым орудовали поблизости дровосеки, скрежещет как пила, и, наконец, завершает концерт любовным гимном.

Все это проделывает сейчас Менура. Он, кажется, уже забыл про надменную Лиру. Он предается сугубо искусству. У него построены две эстрады, теперь он строит третью. Для этого прежде всего нужно очистить от кустарника облюбованный кусочек леса, потом клювом повыдирать лианы и корни, разворошить когтями непослушные ветки и долго приплясывать на них, чтобы примять. Затем Менура сгребает рыхлую землю, веточки и сухие листья, пока не получится маленький курганчик. Сцена готова.

Менура легко вскакивает на возвышение. Он знает, что Лира здесь неподалеку. Она уселась на ветке с безразличным видом, но отсюда никуда не двинется! Менура тоже делает вид, что ее не видит, и занимается своим утренним туалетом. Методично приглаживает длинные перья хвоста, пропуская их по очереди через клюв, потом усердно чистит свой сверкающий камзол. Теперь Менура в полной форме и выступает к «рампе». Он горделиво оглядывается вправо и влево, чуть наклонив голову, будто раскланивается. Вдруг из широко раскрытого клюва извергается странное куриное кудахтанье. Тем не менее Менура вовсе не передразнивает курицу, а в точности воспроизводит крик австралийской птицы Коокабурра. Для полного сходства наш Менура разражается свойственным ей громким и хриплым хохотом. Потом смолкает. Он доволен собой, зорко вглядывается куда-то вдаль, крепко стоя на коротких надежных лапах, и веером распускает высоко над головой свой изумительный хвост.

У Менуры перья хвоста сверкают всеми переливами серебра, топаза, сапфира, и хвост его вдвое длиннее туловища. Кроме того, мы с изумлением узнали, что шестнадцать перьев, образующих эту феерию, обладают еще одной поразительной особенностью. Каждое из них снабжено сильной мышцей, благодаря которой оно может двигаться по желанию Менуры, либо самостоятельно, либо совместно с остальными перьями. Каждое перо можно сложить, в то время как все остальные распущены. Внешняя часть хвостовых перьев – коричневато-красная с золотистым оттенком, а внутренняя – фиолетовая с перламутровым отливом.

Птица–дискотека. – Наша Лира хотя и не собирается пересчитывать все перышки своего друга, однако вовсе не безразлична, она любуется Менурой и слушает его с упоением. Теперь он подражает сороке, потом птенцам, которые громко требуют корма, словом, кладет к ее стопам весь австралийский лес, со всеми криками и песнями его обитателей. Он ухитряется воспроизводить даже дуэты. Громкие насмешливые вопли чередуются с нежнейшим щебетом маленьких лесных пичужек, а поскольку Менура не жалеет усилий для покорения своей дамы, он не скупится на музыкальные трюки, и наконец, человечьим голосом (лирохвостки умеют повторять слова) сипло орет подхваченное откуда-то «Хелло, бой!»

Выдуманный нами Менура не уникален и мы его нисколько не идеализировали. Говорят, в Австралии пламенные почитатели лирохвосток бродят по лесу с фотоаппаратом и прислушиваются к голосу своих любимцев. Они утверждают, что птицы терпеливо и усердно упражняются, чтобы возможно лучше овладеть репертуаром. Такие занятия проводятся во время линьки – самцы лирохвостки очень тщеславны и никому не показываются «без галстука», - вернее бы сказать «без хвоста».

Любители рассказывают также, что самцы лирохвостки обучают птенцов искусству подражания, причем очень терпеливо, нота за нотой, звук за звуком. Говорят также, что австралийские менуры создают целые «классы» малышей. Малыши внимательно следят за представлением взрослого самца, приплясывающего на эстраде, а потом пытаются ему подражать. Не обучают птенцов лишь любовному гимну, который переходит из поколения в поколение, как «голос крови», которому не обучишь…

…Когда, через множество лет, пересказала эту историю в «маленьком доме», мы решили, что благодаря этим «школам», лирохвостки стали бесценной дискотекой австралийских лесов, потому что воспроизводят голоса давно исчезнувших птиц. Как показало анатомическое строение, лирохвостки относятся к очень древнему виду, так что издаваемые ими звуки, не сходны ни с какими звуками современного леса или города, и вполне могут оказаться голосами существ, вымерших много веков тому назад. Таким образом, эта живая дискотека сохраняет для человечества древнюю, давно умолкнувшую песнь леса.

Неравное распределение. – Вернемся к нашей паре. Теперь Менура перешел к легкой музыке и пританцевывает под какой-то веселенький мотивчик своего племени. Лира не сводит с Менуры глаз. Вообще, по мере того как наступает разгар брачной поры, все реже звучат пародии, и все чаще раздается лирический и страстный призыв, который в течение двух недель полностью изгонит со всех лесных эстрад любые другие звуки.

Теперь Менура и Лира не расстаются ни на мгновение. Вместе бродят по лесу, от эстрады к эстраде, и на каждом из этих курганчиков Менура еще и еще раз воспевает свою возлюбленную, которая слушает в полном экстазе.

Теперь Менура и Лира соединились до конца своей жизни и станут, как все их сородичи, образцовой супружеской парой.

Нужно вживаться в общий быт. Начинается распределение обязанностей. Постройка гнезда, например, - Менуру не касается. Этим полностью занимается Лира. Менура все свое архитектурное дарование исчерпал на постройке подмостков для весенних спектаклей. Но в этом есть и некая мудрость: в своем пестром одеянии Менура слишком приметен и легко мог бы открыть недругам местоположение гнезда, а лес кишит желающими полакомиться яйцами или цыплятами. поэтому он даже не подходит к гнезду, хотя все время находится поблизости. Он обязан защищать свой участок и свою супругу в случае нападения, а Лира усердно строит будущее жилище.

Лира очень сообразительна, прежде ее прабабушки строили свои гнезда в папоротниках чуть повыше почвы. Но лисы, ввезенные из Европы, рыщут по лесу и разоряют птичьи гнезда, и потому предусмотрительная Лира строит теперь свое гнездо не ниже 6-10 метров от земли.

Так преобразились приобретенные веками навыки в соответствии с изменившимися условиями.

Но вот гнездо готово, и Лира срезает клювом длинную ленту из эвкалиптовой коры и искусно прикрепляет ее горизонтально над гнездом. Это противовоздушная маскировка от хищников, парящих над лесом.

Как и большинство птиц, Лира строит свое гнездо весной, хотя стройматериалы заготовляет с осени и даже заранее устанавливает «костяк» будущего гнезда, потому что в эту пору влага и дожди придают веткам гибкость и упругость. Этот костяк представляет собой род коробки, внутри которой Лира собирается соткать второе гнездо из более тонкого материала, обычно из корней папоротника. Двойные стены непромокаемы и надежно охраняют жилище лирохвостки, в котором имеется два хитроумных приспособления: в дне предусмотрено специальное углубление, которое помешает яйцу выкатиться из гнезда, а в стене щеголиха - лирохвостка не забыла устроить специальную нишу, в которой сможет разместить свой роскошный хвост. Перед гнездом устроена утоптанная площадка.

Дни идут за днями, Лира вскорости ждет потомства. Она полна самопожертвования и из собственной грудки вырывает тончайший пух, которым устилает стенки и пол гнезда, чтобы будущим птенцам было тепло и уютно.

Одно яйцо в год! Только одно! Можно представить, какая это ценность, и как надо беречь красивое яйцо, словно из серого фарфора с лиловыми пятнышками, которое только что снесла Лира. Теперь она не покинет своего гнезда по крайней мере шесть недель. Но находясь безотлучно дома, она все же не перестает интересоваться жизнью и все время выглядывает через специально проделанное окошко, которое выходит на утоптанную площадочку перед гнездом. И не зря: там верный супруг пляшет и поет, чтобы развлечь затворницу. Наблюдатели говорят, что за эти полтора месяца к Лире постоянно наведываются соседки, с которыми она оживленно болтает.

Менура с Лирой, как и все их соплеменники, сразу же обзаводится строго определенным участком, на котором они отныне будут жить, выводить птенцов и охотиться. Любого непрошенного гостя они беспощадно изгонят из своих владений, не щадя клюва. В случае переговоров между соплеменниками, встречи происходят на границах меж участками. Поговорят, поговорят и разойдутся по домам (австралийцы утверждают, что окольцованные птицы никогда не встречаются за пределами своего участка).

Единственное нарушение этого правила – визиты подружек, которые приходят навещать будущую мамашу, чтобы ее развлечь. Похоже, больше всего это племя боится скуки. Сидящую в гнезде Лиру развлекают все, кто как умеет, и супруг, и соседки, - будущей матери необходимо общество и новые впечатления. А иначе – вдруг она не станет выполнять свой материнский долг?

Но вот настал великий день. Из яйца вылупился маленький «лиренок». Он почти голый и сильно мерзнет. Мать греет его все время, особенно ночью. Но малыш растет быстро и вскоре уже гнездо не вмещает обоих, тогда мать усаживается на ветке около своего гнезда и зорко его охраняет.

Начинается самая хлопотливая пора. Птенца надо кормить, а клюв его вечно раскрыт и требует корма. Накормить его непросто. Лира сперва сама переваривает корм, затем возвращает «жвачку» и вкладывает в клюв птенца, после чего малыш получает на сладкое порцию живых червячков. Кормит «лиренка» тоже мать, без помощи Менуры. Она тщательно скребет и ковыряет землю вокруг гнезда, разгребает ее когтями, стараясь найти корм поближе к жилищу. Но если не находит, то, пожалуй, рискнет и отдалиться от гнезда. Отлучки ее коротки. Возвращаясь к дому, она усаживается на площадку перед гнездом и нежно воркуя, сообщает птенцу: «я тут, я вернулась».

Ухоженный холеный птенец быстро растет и пытается летать самостоятельно. В течение первых недель Лира собирала «отходы» своего малыша в специальный гигиенический мешочек из листика. Всякий раз она выбрасывала его неподалеку в лужицу, чтобы в гнезде сохранить чистоту и порядок, и чтобы запах не привлек внимания недругов к новорожденному. Но вот прошло шесть недель, малыш вырос, и такая предосторожность уже излишня. Теперь он может вылетать из гнезда и устраивать свои делишки вне дома, и Лира впервые знакомит его с отцом.

Путевка в жизнь. – Итак, шестинедельный птенец вылетел с Лирой из гнезда и представился Менуре. Менура очень дружелюбен и, конечно, гордится сыном. Вскоре счастливое семейство в полном составе прогуливается около гнезда. Малыш подражает родителям, тоже скребет землю и ищет корм, и иногда даже находит. Отец все время подсовывает ему лакомые кусочки, вкусного червячка или улитку. Теперь Менура поет и пляшет на своих подмостках, не столь для развлечения супруги, сколь для сына, которому должен передать свое искусство. Малыш во все глаза взирает на своего великолепного отца и, конечно, мечтает достичь такого же совершенства.

Пройдут два, три, четыре года, и этот серенький малыш заполучит сестер и братьев, - как положено, по одному в год, - но общим числом не более четырех. В семье лирохвосток не бывает одновременно более четырех птенцов. Когда первенцу исполнится четыре года, Лира и Менура заставят его покинуть родное гнездо и пошлют в широкий мир искать подругу жизни и строить собственный семейный очаг. Никогда более он не вернется на родительский участок, ибо отныне он – «отрезанный ломоть» и все законы племени распространяются и на него. Австралийцы, кольцующие птенцов, утверждают, что это правило исключений не знает.

Так кончается роман Менуры и Лиры, как и все романы о животных, на том, что «сказочка начинается сначала», то есть все опять пойдет по тому же кругу с детенышем наших героев, и с птенцами его птенцов.

ОСТРОВ НА КРАЮ СВЕТА

С самого детства нас с сестрами завораживали некоторые выражения и звучные названия стран, рек, животных. Нам очень нравилось, когда кто-нибудь говорил «на краю света». Мы пытались представить этот край и спорили, какой он: гладкий, с загогулинами, одноцветный, или похожий на радугу. Еще мы вычитали где-то название «Тристан-да-Кунья». Это было волшебное название. В нем слышались отзвуки средневековых преданий и мерещились испанские каравеллы. Мы нашли его в энциклопедии и обнаружили, что это не имя закованного в латы рыцаря, а географическое название. Мы отыскали его на карте. Ну что ж! Все, что мы узнали, тоже вполне нас устраивало. Архипелаг – так архипелаг! Зато какой интересный. Мы узнали, какие люди, какие звери и птицы его населяют, и насочиняли по обыкновению уйму «романов». Вот один из них, видоизмененный временем и поблекший, оттого что годы беспощадно сдули с него мерцающую пыльцу мечты…

Бескрылые птицы. – На юге Тихого океана есть малюсенький затерянный в синей глади архипелаг, который зовется Тристан-да-Кунья. Расположен он на расстоянии трех тысяч километров от Бразильского побережья. Жители этого архипелага малочисленны, и из поколения в поколение их делается все меньше. Зато живет здесь птица горфу, которая при беспрепятственном размножении могла бы заселить весь белый свет.

Что такое горфу? Это «бескрылая птица», похожая на пингвина. Может быть, она и есть пингвин – только Южного полушария, впрочем это уж область натуралистов.

У горфу по обеим сторонам головы – нарядные кисточки из желтых перьев длиной 7-8 сантиметров, выглядит он очень забавно и напоминает гуляку во фраке с застрявшими в волосах нитями серпантина. Из-за этих кисточек одной из разновидностей горфу присвоили кличку «макаронники», потому что желтые перья напоминают тонкие макароны. Существует и разновидность «горфу-прыгун», которая живет на островах Кергелен, Сен-Поль, то есть среди Индийского океана (о, старый добрый Брэм – неизменный в детстве друг, источник скольких сказок и фантазий!).

Итак, горфу откладывают за сезон до 25 тысяч яиц, которые для жителей архипелага Тристан-да-Кунья чуть не основной источник питания. Горфу дают жителям островов так же и жир. Из этого жира местное население приготовляет что-то вроде масла (другого оно не знает), которым и сдабривает свое незатейливое меню. Поэтому птицы все время под угрозой, и истребляют их беспощадно.

Помимо жира, островитян привлекает также желтая кисточка несчастного «гуляки». Из этих перьев аборигены делают помпоны, украшают ими свою прическу и продают случайным туристам. Так что нередко красивую и полезную птицу бессмысленно убивают только из-за нескольких ярких перышек, причем все остальное никак не используется.

Нерачительное истребление. – Нерасчетливо убивают горфу не только на этом архипелаге. За один год жители архипелага Фалькланд экспортировали такое количество птичьего жира, которое соответствует полумиллиону уничтоженных горфу! Это нас глубоко поразило. Ведь при таких темпах этот вид буквально сотрут с лица земли!

К счастью не все горфу в такой опасности. Ближе к самой южной точке Африканского континента на нескольких скалистых островках, покрытых тоненьким слоем земли и песка, живет колония горфу, которая находится под присмотром Южно-Африканского общества охраны природы. Свои владения, окруженные вечно взбудораженным океаном, - скудное голое побережье, где там и сям торчат одинокие кустики, причудливо искривленные постоянными ветрами, - горфу считают землей обетованной. Они вполне счастливы на этих пустынных островках, несмотря на то, что днем и ночью здесь буйствуют ветры, днем стоит удушливая жара, а ночью – резкий холод.

Как размещается столько птиц на малюсеньком клочке земли? Очень просто. «Колонисты», населяющие эти островки, никогда не бывают дома одновременно. Настоящей их стихией является вода, а главное занятие – длительные путешествия. На земле они бывают только во время кладки яиц и при выращивании птенцов, то есть два раза в год. Так что их жилища – не более чем постоянно забронированный номер в гостинице. Но уж этого гостиничного номера горфу не меняют никогда, пуще всего ненавидят они всякие перемены и переезды.

Жизнь «колонистов». - Горфу живут в гротах, пещерах, глубоких и темных сбросах пород недалеко от пляжа. Каждое утро они вынуждены спускаться к воде за кормом. И тогда разыгрываются занятнейшие сцены. Натуралист Жан Дорст, который специально занимался изучением жизни и быта этой птицы, рассказывает (это мы прочли совсем недавно, Егор нашел интересный журнал):

«Кто строился подальше от берега, чтобы добраться до моря, должен пройти по участкам, заселенным соплеменниками, - отсюда бесконечные столкновения. Горфу очень воинственны и совершенно не терпят вторжений на свою территорию. Жилища они размещают равномерными рядами, так что каждому чужаку приходится идти к морю по своеобразной улице, обитатели которой обязательно награждают его тумаками и выталкивают клювами со своей улицы».

Самка несется в примитивном гнезде и откладывает примерно по три яйца. Через пять недель из них вылупливаются детеныши, за которыми родители трогательно ухаживают, кормят разными ракообразными и маленькими каракатицами, которыми кишит вода у берегов. Через три месяца птенцы уже ростом с взрослого горфу, переживают линьку и уходят в первый свой дальний путь.

Птицы собираются в многотысячные стаи, которые смело бросают вызов устрашающим тихоокеанским бурям. На воде они проводят почти полгода, нигде не приставая к берегу, и китобои рассказывают, что встречали горфу далеко в море, на расстоянии восьмисот миль от земли.

К середине октября наступает заслуженный, но чреватый опасностями отдых, когда птицы пристают к островам Кергелен, Тристан-да-Кунья, Фалькландским или Сен-Поль, а также к землям Южного полюса. Но передышка бывает очень недолгой.

Молодожены строятся. – Жилье горфу – нечто среднее между норой и гнездом. Основная цель молодой пары – укрыться от ветра и бурь. Обычно выбирают песчаную почву, в которой с азартом влюбленных и притом молодоженов горфу роют подземную пещеру глубиной от тридцати до восьмидесяти сантиметров, что требует многодневных усилий. Самыми роскошными считаются жилища, расположенные в извилинах скал. Здесь обитают счастливцы: скалы защищают их от палящего солнца и от ветров, и для устройства такого жилища не требуется почти никакого труда. Так что нависающие друг над другом скалы очень напоминают пяти- и шестиэтажные густо населенные дома.

Заполучить квартиру – это только полдела. Ее еще нужно обставить и к тому же украсить безделушками, которые бы ласкали взор. Выбором и доставкой мебели занимается самец. Он притаскивает в гнездо водоросли и веточки, из которых сооружает семейное ложе и колыбель для будущего потомства. Они же служат ковром. Украшением жилища занимается опять же глава семьи. От тщательно выбирает гальку и, как истый коллекционер, не гонится за показной роскошью, а предпочитает камешки поменьше, но безупречно отполированные волной и веками. Свои сокровища он укладывает где-нибудь в углу и любуется своей «горкой с антиками».

Здесь славно живет симпатичная молодая пара, очень дружная и по уши влюбленная. Внимательный супруг балует молодую жену и носит ей лакомых рыбок к завтраку, потом, гордые и счастливые, они совершают долгие прогулки под ярким солнцем в торжественных черно-белых костюмах - черный фрак и черные ботинки, жилет и юбка белые. Причем, ничем не хуже, чем кокетки в узких юбочках, они тоже ходят мелкими шажками, вразвалку.

Забавы. – Вот они остановились и долго и внимательно разглядывают черепаху; вот решили пошутить с морскими ласточками и пытаются согнать их с насеста; охваченные любопытством, заглядывают в расщелины скалы; в изумлении стоят перед крабом; охотятся за устрицами. Они идут к морю, где сразу же с наслаждением ныряют головой вперед и орудуют своими култышками, как плавниками или веслами. Выкупались, отряхнулись, пригладили перья и отдыхают на солнцепеке.

После «тихого часа», наслаждаясь предвечерней прохладой, счастливые супруги возвращаются домой, обмениваются нежным поцелует перед сном и засыпают щека к щеке.

Такое очарование длится более пятнадцати дней. За все это время – ни одной ссоры, ни одного недоразумения. Медовый месяц делает чудеса, потому что вообще горфу довольно неуживчивы и бранчливы. Обычно самец подолгу ворчит, если, вернувшись с рыбной ловли, находит в гнезде беспорядок, или если самка плохо подмела роскошный ковер из водорослей. Она же, не стесняясь, обрушивается на супруга, если находит, что он слишком задержался в море.

Но для нашей пары время супружеских будней еще не наступило. И вот однажды, вернувшись домой, супруг не встречает радостного приема, к которому привык во время медового месяца. Его подруга в постели и вид у нее озабоченный. Напрасно протягивает он к ней свои култышки в призыве, она не поднимается и не спешит его приветствовать. Тут что-то не так! В его отсутствие что-то произошло! И вдруг оказывается, что это… яйцо. Прелестное чуть желтоватое яйцо, которое молодая мамаша старательно греет у себя под перьями, но опыт дается не сразу, и яйцо то и дело выкатывается.

Событие. – Новоиспеченный отец переполнен впечатлениями, его просто распирает от счастья, и на пороге своего жилища он испускает победные вопли. Спев свою кантату в честь семейных радостей, он тут же спускается с облаком и начинает по-новому организовывать быт. Он нежен и предупредителен, и настоятельно шлет свою супругу на прогулку. Надо же поразмяться и подышать свежим воздухом! Пусть не беспокоится, он вполне сумеет ее заменить.

Отныне так они будут высиживать своих птенцов, по очереди, ежедневно по несколько часов каждый, в течение четырех недель. Теперь у них уже не одно, а два красивых белых яйца с чуть желтоватым отливом, и с них довольно! Редко встречаются такие матроны, которые откладывают сразу по три и по четыре яйца.

Кончена беззаботная жизнь, не будет больше блаженного ничегонеделания на солнечном пляже. Двадцать восемь дней и двадцать восемь ночей не знают они ни отдыха, ни передышки, и неспроста: везде полно чаек, больших охотниц до яиц горфу. Минута рассеянности – и сокровище пропало, украдено, разбито, съедено!

Адская жизнь. – Если ничего этого не случится, то в положенное время из красивого яйца вылупится детеныш, тощий, почти черный, писклявый и ненасытный. И для родителей начнется адская жизнь. Они станут кормить его по очереди, а потому по очереди будут отправляться за добычей. Они будут поглощать огромные количества рыбы, которая в их желудке превратится в жир, и этот жир станет поступать из желудка в клюв, откуда они впустят его в клюв птенцов. Каждый двадцать минут! Семьдесят две таких «соски» в течение суток! Быть мамашей и папашей маленького горфу – дело нелегкое! И кроме всего прочего все время нужно быть на чеку, так как разбойницы-чайки не откажутся и от птенца!

Но вот малыш начинает выправляться. Его хорошо кормят и постепенно он выглаживается, перья его приобретают сероватую окраску. Он страшно любопытный и все время норовит выглянуть из гнезда, но родители строго следят за порядком и с помощью клюва учат детей уму-разуму: «Забыли, что злые волшебницы-чайки так и рыщут вокруг! Забыли, что буки-ибисы тут как тут и одним махом сглотнут непослушного птенца?»

Малыш орет дурным голосом, но идет вглубь норы, к своей колыбельке. Делать ему нечего и от скуки он начинает подражать родителям, скребет лапками землю, приглаживает клювом сероватые перья.

Наконец ему исполняется месяц, шесть недель. Теперь у него почти такой же красивый фрак и передничек, как у родителей, ему разрешают прогуливаться во дворе перед домом. Он уже умеет ходить вприпрыжку и вперевалочку, как истый горфу, но он настолько наивен, что пробует летать и шевелит своими крохотными отростками. Может быть, это атавизм далеких времен, когда «бескрылые» не были бескрылыми? Может быть, малыш смутно вспоминает, что предки его носились в поднебесье, а не по волнам, и потому панически боится воды?

Первое купание. – В первый раз мать силком тащит его к воде и заставляет окунуться. Если матери не занимать терпения и педагогического такта, она два-три раза нырнет в его присутствии, показывая, – не опасно! – и подзадоривая: сделай как я! Ворча и капризничая, трусишка стоит на берегу и вздрагивает, когда брызги попадают на лапки. А потом – и сам не замечает, как волна смыла его с берега, подхватила и унесла, и вот уж он держится на поверхности и плывет как все, и никто его этой премудрости не обучал.

Папаша горфу с большой серьезностью и достоинством наблюдает за первыми подвигами своих наследником. Теперь «детвора» вполне сможет обойтись собственными силами: умеет нырять, значит, голодной не будет. Папаша горфу счастлив и с наслаждением предается отдыху.

Соседские разборки. – Но, о ужас! Вернувшееся домой семейство ожидает жуткое зрелище! Двое захватчиков-новичков, пришельцев без роду–без племени, забрались в родной дом, разлеглись на великолепном ложе, натоптали на роскошном ковре! Недолго думая, отец семейства кидается на наглецов и гонит их клювом со своей кровати. Жена спешит на помощь, а малышня в ужасе орет изо всех сил. Беспощадная битва сопровождается пронзительными криками, борцы истекают кровью. В азарте они не заметили, как попали на участок к соседям, которые в свою очередь возмущены осквернением семейного очага. Они включаются в свалку и тычут клювом правых и виноватых. Иногда такая битва длится несколько часов. Наконец кто-нибудь сдается и спасается бегством или падает замертво на поле брани. Наспех осмотрев свои раны, победители устраиваются на отвоеванном или завоеванном жилище и засыпают целительным сном.

Верность. – У горфу семейные узы неразрывны. Здесь жизни связывают навсегда и никогда больше не создают новой семьи, даже в случае смерти одного из супругов. Натуралист и писатель Черри Кертон, который в течение долгих месяцев наблюдал повадки этих своеобразных птиц, в своей книге «Жизнь Бескрылых» пишет: «Однажды над крышей одной из нор осела почва. Мне удалось отвалить ее и поднять камень, раньше служивший крышей. Под обвалом оказалась раздавленная самка. Она была мертва. Видно, самца в это время не было дома.

Я взял лопату, вырыл могилу для погибшей птицы и все время думал, как поведет себя самец, когда вернется, увидит свое разрушенное гнездо и не найдет своей подруги… Но я считал, что целесообразнее похоронить бедное животное, чем оставить на солнцепеке, где оно неминуемо послужит кормом для ибисов. После похорон я увидел на камне «Бескрылого», который пристально глядел на развалины гнезда и на свежую могилку.

Те, кто плохо знают животных, считают, что во всей вселенной только человек способен испытывать «тонкие» чувства. Эти люди не видели, как ласковы бывают друг с другом любящие животные, и, конечно, пожмут плечами и мне не поверят. Но я здесь в точности описываю то, что мне довелось увидеть.

Оставшись без своей подруги, горфу-самец просидел неподвижно шесть дней, все время смотрел на остатки своего очага и поджидал самку. Он ни разу не подумал о корме, что само по себе говорит о том, насколько он был подавлен. Вечером шестого дня, осунувшийся и ослабевший, он медленно побрел к морю. Видимо он еще на что-то надеялся, так как вернулся сюда через два дня и снова просидел пять дней у могилы своей подруги…»

Загадочное недомогание папаши-горфу. – Но вернемся к счастливому дню в жизни наших «бескрылых», когда малыши впервые окунулись в родную стихию. С этого дня начинается взрослая жизнь. В три месяца детеныш горфу – совершенно самостоятельный и полноправный член птичьей колонии. Вскоре он вместе с сестрами покинет гнездо в родители облегченно вздохнут.

Теперь мамаша свободна весь день и с наслаждением предалась бы заслуженному отдыху, если бы ее не беспокоило здоровье супруга. Что случилось с сильным, бодрым, деятельным отцом семейства? Он и сам не знает, на что жаловаться, ясно одно: он разучился плавать. Тщетно пытается нырнуть, вода выбрасывает его и держит на поверхности, как большой шар. Он в отчаянии, ему стыдно, он прячется в своей норе от нескромных соседских глаз. Но вдруг обнаруживает, что такая же беда постигла почти всех его сородичей, и это приносит ему горькое утешение. «На миру и смерть красна». Стыдиться ему больше нечего, он выходит на пляж и почти все время проводит среди своих товарищей по несчастью.

Такое недомогание папаша-горфу испытывают каждый год, но в разное время. Это –линька. Сперва перья, которые уже еле держатся, вздуваются в воде и образуют «поплавок», мешая горфу нырять. Потом они выпадают и весь островок похож на огромную распоротую перину. Облезлые и печальные мужья сидят на берегу, иногда тесно прижавшись друг к другу, обозленные и голодные. Пищу они находят только в воде, и если не могут нырять, то соответственно обречены на голод в течение шести недель, пока у них не отрастут новые перья.

К счастью, перед линькой у птицы, которая и в обычное время не отличается воздержанностью, проявляется удивительный аппетит. Горфу иногда наедается до того, что просто падает с ног. Наестся так, что не может дойти до гнезда, и валяется где-нибудь на пляже ни жив, ни мертв. Так он накапливает запасы жира, которые помогут пережить линьку. И все-таки он сильно тощает, и супруга, которая приходит на берег повидаться с болящим (время линьки у самца и самки не совпадает), с трудом его узнает. Впрочем, визиты ее непродолжительны, ибо горфу – капризный больной; все ему немило, все его раздражает, на всех он ворчит. И мамаша-горфу предпочитает свободное время проводить в воде, а не около капризничающего супруга.

Предумотрено все. – Горфу плавают быстро и подолгу, «собачьим» стилем, хлопая по воде своими култышками и управляя лапами. Глаза их предохраняет прозрачная пленка, которая набегает на глазное яблоко, как только птица погружается в воду. Черно-белый фрак непромокаем, как добрый плащ. Непромокаемость обеспечивается маслянистой жидкостью, которая выделяется слуховым аппаратом птицы. Но на этом чудеса не кончаются. Оказывается на шее у горфу предусмотрен маленький карман, наполняющийся водой, как у подводной лодки, когда она готовится к погружению…

Нет, право же, человек – не самое большое чудо природы! Это мы поняли еще в детстве – слава Брэму!

В своих длительных путешествиях, заплывая иногда за тысячи километров от островов, горфу ведет далеко не «сладкую жизнь». На пути встречаются бесчисленные опасности и враги. Страшные враги. Спрут не раз протягивает к нему свои щупальца. Акула гонится за ним с неимоверной скоростью. Горфу никогда не вступает в бой с врагами – он раздражителен только с себе подобными, но очень осторожен при встрече с врагом – спасается бегством, летит как срела по волнам. А если устал или отяжелел после сытного обеда, - нередко оставляет одну лапу в пасти чудовища. Но даже оставшись без ноги, он все равно бодро занимается своими делами на суше, может быть чуть медленнее, но так же неутомимо и забавно.

На земле горфу –великий затейник и препотешный комик. Весь его облик трогателен и потешен. В своей черной курточке, в больших расставленных врозь, как у Чарли Чаплина, «ботинках», с какой-нибудь веточкой в клюве, - как с трубкой в зубах, - он очень похож на клоуна, и в цирке он мог бы быть любимцем детворы.

Хотим завести горфу! – Несмотря на подтрунивание Егора, мы с Маратом многое бы отдали, чтобы завести у себя парочку горфу! Кстати, мы с радостью узнали, что где-то в 60-х годах, наконец, решили всерьез заняться охраной этого милого артиста, любящего супруга, нежного отца, в общем, мирного гражданина своей колонии, очень обидчивого, но не злопамятного, общительного и благоразумного, способного на преданность и истинную привязанность.

- А может, еще не поздно осуществить «голубую» мечту и завести у себя дома горфу? – еще совсем недавно посмеивался Егор, а мы с Маратом вторили:

- Заведем, ну что, в самом деле, отчего и не завести!

А наша «почтенная маман» в ужасе на нас глядела: «С этих ненормальных станется!»

САМЫЙ ЧТО НИ НА ЕСТЬ КРАЙ СВЕТА

Так вот же, однако, - истинный край света вовсе не упирается в архипелаг Тристан-да-Кунья! Вскоре после знакомства с «Бескрылыми горфу» мы узнали еще о «Безруких императорах». О них рассказал нам впервые Саша, Егоров деверь, который всю жизнь прожил в Тамбее, обеспечивая драгоценной пушниной нашу страну и многие другие страны. Он изъездил весь север, был своим человеком чуть не в каждом отдаленном чуме, а на северных научно-исследовательских станциях его приезд считался событием. Когда его спрашивали, почему он не идет на пенсию – «северянам» пенсия положена раньше, – он говорил: «Север у меня в крови!» Тем не менее, в Алма-Ату он приехал к нам погостить прямо с самого «южного юга» – с Антарктики.

И рассказ его о диковинных птицах был необыкновенный. Он мог бы назвать этих птиц просто пингвинами и сказать, что они относятся к так называемым Бескрылым. Но – нет! Он назвал их Императорами, причем Безрукими. Ну как тут было не разгореться воображению?

Конечно, после его отъезда мы прочли уйму самой разнообразной литературы о «Безруких императорах» и в результате получили о них некоторое представление. Насколько оно сумбурно, - судите сами. Не таясь, мы приводим здесь то, что читали, обсуждали и полюбили.

«Безрукие императоры». – На краю света – ветры. Более 200 километров в час! На краю света месяцами (!) – 60 градусов мороза, а в ночи – снежные бури и мгла. Это Антарктика, край суровый, освоить который удавалось лишь смелым. Силой человеческого разума и воли смелые создали здесь научно-исследовательские базы, затерянные в снегах. Вне этих научно-исследовательских станций ничто живое здесь не обитает. Ничто, кроме «Безрукого императора». «Познакомьтесь, вот он перед вами», - рассказывал Саша, показывая фотографии.

На нем нет ни короны, ни иных символов императорского величия, кроме внушительного ослепительно-белого брюшка, шириной чуть не с полметра. Крепко стоя на коротких толстых лапах или важно шествуя вразвалку, весь он – величие! Он надменен и торжественен и во всем его облике - нескрываемое презрение к любопытным пришельцам. Он толст, тяжеловесен, массивен. Он – император! Но почему же «безрукий»? А потому, что у этой птицы, очень милой и потешной, - несмотря на надменность – от птицы есть все: клюв, перепончатые лапы, птенцы, которые вылупливаются из яиц. Нет только крыльев. Вместо крыльев – две коротенькие культи, всегда оттопыренные от туловища, как у безрукого человека. Отсюда и его кличка, хотя натуралисты называют его просто – Бескрылым.

Императорские города. – О таких птицах не скажешь, что они живут стаями, - скорее стадами. И живут они, образуя колонии или «города», которые еще называют «rookeries», по словарю это слово означает грачевник, а также густо населенный ветхий дом, поселение пингвинов и тюленей. В 1913 году австралийская группа Моусона открыла такой «город» примерно на расстоянии 75 километров от Порт Мартена – первой французской полярной базы в Антарктике. Систематическое изучение таких поселений выявило поистине поразительную организованность «безруких» лишь в 1948 году.

Как отнеслись «безрукие» к знакомству с человеком? Если спросить у императора: «Довольно презрительно», - скажет он. Если люди пытались нарушить мир и покой поселений или, более того, касались их величественной особы, например, чтобы измерить температуру, возмущенные птицы умели за себя постоять. «Свобода личности и собственное достоинство – прежде всего!», - скажет вам внушительный обитатель Антарктики.

Вот мы и познакомились с императором. Прозвали его так из-за надменной внешности. Но это и шуточный намек на нарядный черно-белый мундир, вернее на черную мантию, которая облекает его с головы до пят. Как бы там ни было, но этот «император» действительно самый крупный и представительный из всех членов птичьего ордена «Бескрылых».

Теплынь: плюс четыре градуса… - Каждый год в мае или июне «императоры» возвращаются с моря, где они охотились, заводили романы и всячески наслаждались жизнью. Рядышком с мысом Геология на Земле Аделаиды тысячи лет назад они нашли укромное местечко, которое оценили впоследствии и люди: здесь менее резки скачки температуры, менее внезапны и губительны снежные бури. По сравнению с остальной территорией Земли Аделаиды, которая недаром слывет самым ветреным местом в мире, здесь настоящий Лазоревый берег снежной пустыни. Правда, летней жарой здесь считается плюс четыре градуса (!), но никогда зимние температуры не достигают критических точек, отмеченных на русских и на американских базах внутри Антарктики. Так, на станции «Советская» термометр показывает иногда минус 85 градусов, автоматическая американская станция, установленная недалеко от полюса, отмечает даже минус 92. А в резиденции пингвинов зимой бывает такая благодать, как всего минус 60 – 65 градусов.

Вот одна странная особенность: почему пингвины, эти естественные обитатели снежных краев, возвращаются сюда с моря не летом, в теплое или, по крайне мере, менее холодное время года, а зимой? Напомним, что май здесь – это не весна, а начало зимы, ведь мы в южном полушарии.

Загадки. – Удивительно также то, что пингвины, как нарочно, - делают все наоборот, по сравнению с остальным животным миром. Так, свадебный сезон у всех животных, за исключением приматов, наступает весной и детеныши появляются в теплые солнечный дни, когда условия существования гораздо мягче, чем зимой. Пингвины тоже откладывают яйца в мае, но в арктическом мае, то есть выводят детенышей не к лету, а к зиме. Почему? Откуда такое искажение чувства ориентации? Может быть, строгое соблюдение биологических традиций заставляет их вести такой образ жизни, который был им присущ в далекие времена, когда Антарктика была еще теплым краем? Так или иначе, антарктические «императрицы» откладывают яйца в мае, а их супруги высиживают их, или вернее «выстаивают», в разгар зимы, так что птенцы появляются в конце августа или в сентябре и первые свои дни проводят в условиях, совершенно, казалось бы, неприспособленных для выживания. Таким образом, вся жизнь этих странных птиц движется по какому-то своеобразному обратному кругу.

И все же есть у них нечто общее со всеми остальными видами птиц: ежегодно они возвращаются на берег на одно и то же место.

«Южный» факир. – Люди, прибывшие на Землю Аделаиды, первым делом начинают строить. Пингвины живут здесь испокон веков и не строят ничего. Правда, когда они ступают на твердую землю, снег и лед уже сковали все вокруг. Но гнезда им не нужны. Они нашли изумительный способ откладывать яйца и выращивать птенцов, можно сказать, уникальный в животном мире!

Во время моей переводческой работы прочла в одном журнале - в июне 1952 года пять членов базы Порт Мартен вышли в опознавательный рейд на территорию пингвинов. И вот что они рассказывают:

«Мы не ожидали такого зрелища. Перед нами стояло несколько тысяч птиц рядами, плечом к плечу и грудью к спине стоящего впереди. Они образовали каре примерно 100x100 метров, причем с внешней стороны видны были только их черные спины, а головы были опущены и прижаты к спине стоящей впереди птицы. Эти тысячи и тысячи птиц, неподвижно стоящих в лунном свете, представляли собой незабываемое зрелище». И так пингвины стоят неделями. Но стоят они не совсем неподвижно. Через равные промежутки времени все разом поднимают головы, и по рассказам очевидцев, над ними поднимаются клубы пара. Это проветривается каре. Кроме того, от времени до времени группы птиц перемещаются на несколько метров. Происходит короткая дислокация, после которой все опять становятся в каре. Похоже, что группировка медленно поворачивается таким образом, чтобы птицы, которые стояли с внешней стороны, периодически оказывались внутри и наоборот. В первой позиции они создают как бы щит против ветра и холода, во второй – согревают собственным теплом тех, кто стоял щитом, чтобы сохранить тепло.

Если бы пингвин остался один в своей естественной среде, он бы не выжил, точно так же как и любое другое живое существо. Внутренний запас жира израсходовался бы очень быстро, - чтобы сохранить необходимую ему температуру тела 38 градусов, этого запаса хватило бы всего на несколько дней. В своем «социальном агломерате» ему хватит и 36 градусов, что обеспечивается медленным сгоранием внутренних резервов организма.

Находясь в поселении, пингвин в течение нескольких недель совершенно не принимает пищи. Море, которое обеспечивает его кормом, далеко. Паковый лед, в этот период покрывающий океан, простирается на десятки и сотни километров. Впрочем, «безрукий» прикован к своему стаду еще и от того, что ему необходимо вывести потомство. Самка должна снести яйцо, яйцо нужно высидеть и впервые несколько недель охранять птенца от превратностей судьбы. Так что волей-неволей пингвины перекрывают любые рекорды йогов и неделями не принимают никакой пищи. Накопления жира позволяют ему выдержать необходимое время, пока малыш вынужден сидеть на спасительных лапах отца.

Отец-кормилец. – Величественный император работает по совместительству кормильцем и нянькой. Первые исследователи выявили интересную аномалию. В поселении стояли только самцы. Они «выстаивали» птенцов.

Единственное свое яйцо самка выкладывает на лапы отца. Здесь оно изолировано от обледенелой почвы и укрыто от мороза толстой складкой жира под брюшком птицы. В этом уютном убежище маленькие птенцы проводят первые недели своей жизни. Тем не менее смертность среди малышей ужасающая. Сидя на лапах отца, они вынуждены все время тщательно сохранять равновесие, а это удается не всегда. Малейшая неосторожность, случайный толчок в каре, и птенец оказывается на снегу. А после этого – неминуемая смерть.

Цена покоя. – Отшельник, ищущий душевного покоя, живет в местах пустынных, где не ступает нога человеческая. Ценой покоя служит трудная жизнь, которую отшельник ведет безропотно. Мирный философ – «безрукий император» нашел уединенный край и долго обитал в нем спокойно и безопасно.

Но вот появились люди. Они научились есть отбивные из «императорского» мяса, их собаки забавляются охотой на птиц. А в остальном, тут по-прежнему – полный покой. Основные враги пингвинов там, в море. Здесь же, дорогой ценой голода и почти полной неподвижности, все еще можно относительно спокойно выводить потомство.

Образ жизни пингвинов – загадка. Почему возвращаются они с моря на континент именно зимой? Традиция экваториальных времен года, свойственных Антарктике, и терпеливая адаптация к трудной, но спокойной среде? Но тогда отчего другие «безрукие» той же Антарктики, более слабые, чем наши «императоры», не перешли к такому же образу жизни? Если бы здесь дело было только в естественном отборе, наиболее морозоустойчивые породы пингвинов образовали бы из поколения в поколение новую, очень отличную от других разновидность с совершенно особым обменом веществ. Но птицы и их повадки остались неизменными, такими же, какими были, вероятно, при менее суровом климате. Когда мороз усилился, они лишь теснее прижались друг к другу, чтобы друг друга согревать.

«Ясно одно, - сказал Саша, который дружил с исследователями в Антарктике, - пингвины сохранились вопреки всему, как и многие другие виды, которые упорно продолжают существовать, несмотря на, казалось бы, совершенно невыносимые условия жизни. Может быть, «императоры» - след некогда кипучей жизни на вымершем континенте? И тогда, тем более, - долой рагу из пингвинов и травлю пингвинов собаками!» – завершил свой рассказ перекочевавший на крайний юг северянин Саша…

<<Назад  Далее>>