Часть вторая. КОЛОМУН- ТРАВА.

(Цикл лирической публицистики)

Страница 4 из 12

[ 1 ]  [ 2 ]  [ 3 ]  [ 4 ]  [ 5 ]  [ 6 ]  [ 7 ] [ 8 ]  [ 9 ]  [ 10 ]  [ 11 ]  [ 12 ]

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ О САХАРНОМ ТРОСТНИКЕ, ТОЛСТОЩЕКОЙ СВЕКЛЕ И НАПОЛЕОНЕ

Во всех странах мира главный герой десерта, конечно, сахар. Но он ли? Скорее рассказать бы надо о героине, причем не только кондитерских шедевров, но и истинного романа, в котором соседствуют дипломатические хитрости и сахарницы с потайным замком.

Коржики Верцингеторикса. – Как ни обидно за просвещенный античный мир, традиции коего по сей день питают мировую культуру, но в древние времена ни в Египте, ни в Греции, ни в Риме, ни на Ближнем Востоке понятия не имели, что такое сахар. Что вовсе не значит, будто фараоны пренебрегали сладостями, и римские гурманы не лакомились десертом. Известно даже, что во времена Верцингеторикса суровые галлы очень ценили сладкие коржики. Только что кондитерам тех времен приходилось туго, - в качестве основы для сладких блюд они располагали только пчелиным медом. А он был твердый и сохранял привкус воска, потому что плавили его вместе с вощиной. Но люди были непритязательны и довольствовались даром природы – желтоватым, вязким, но – сладким медом.

Просвещенные люди толковали, будто где-то в странах отдаленных и таинственных – в Персии, Индии, Китае – питье и еду подслащивают не медом, а фруктовым соком, и даже не фруктовым, а древесным. В странах Средиземноморья об этом лакомстве знали только понаслышке.

Сладостная госпожа Тростинка. – К моменту, когда начинается наш рассказ, точнее к 510 году до нашей эры, в цветущей долине у берегов Инда жила-была стройная и сладостная Сахарная Тростинка.

В тот год ходил походом в заморские края Дарий I, царь персидский, которого и подданные, и враги единодушно называли Великим царем! Блистательны были его ратные подвиги, но победитель был побежден, как только встретился с Тростинкой в цветущей долине Инда. Молодой персидский царь был решителен – он увез чужеземку в свою столицу Персеполис.

Дарий I был не только удачливым полководцем, но и неплохим дельцом. Он предпочитал, чтобы о новом его увлечении не дознались соседи, - он продавал им восхитительный сироп, дар Тростинки, и вовсе не по дешевке.

А что же домохозяйки в Европе? Как и несколько веков тому назад сластили пироги медом и не роптали.

Еще один побежденный победитель. – Прошло двести с лишним лет. Неведомая Индия по-прежнему манила к себе царей и полководцев. Во время великого похода (334 г. до н. э.) Александр Македонский увидел в Персии тростниковое поле. И не только, - было там и удивительное приспособление для очистки сахара. Немало подивился хитрому искусству испытанный полководец и вместе со своими воинами решил попробовать «персидский напиток». Доброе вино, которого в Персии тоже было немало, показалось македонянам куда лучше, так что сахарный сироп, как напиток, был отвергнут. Иначе отнеслись к этому сиропу ботаники, сопровождавшие македонские войска в далекие края с научной целью. После пристального изучения и долгих размышлений была составлена следующая запись: «Существует тростник, мед выделяющий без помощи пчел».

Что досталось домохозяйкам Европы в результате персидского похода и наблюдений ботаников? Баснословно дорогой «тростниковый мед», который появляется в Греции, в Италии, и даже в Пиренейских портах, - но как предмет безумной роскоши, - только для избранных.

Нелюбопытные византийцы (627 г. н. э.) – Такая уж судьба была у Сахарной Тростинки – сводить с ума выдающихся мужей древности. Заинтересовался ею и император константинопольский, который отправился войной на персидское государство, наслышанный о несметных его сокровищах. И обратил в бегство персидские полки, и захватил добычу богатую: слитки золота, ларцы с алмазами и самоцветами, а также… несколько сахарных головок. Ибо еще сто лет назад впервые в истории человечества персы изготовили настоящий твердый сахар, выпаривая тростниковый сок, и этот сахар отливали в виде цилиндров, которые называли «головами».

Византийцы проявили должный интерес к золоту и самоцветам и погрузили трофеи на повозки. Сахарные головы – скудный запас персидского монарха – заинтересовали их куда меньше. Хотя византийский император и полюбопытствовал –что это за невиданный «сладкий камень» и откуда он берется? Ему показали Сахарную Тростинку, он ее осмотрел, понюхал, даже пожевал, но явно не испытал никаких эмоций. Византийские воины посчитали, что везти с собой сахарные головы нет резона, и расправились с ними на месте. Впрочем, все остались довольны и решили, что персидское лакомство – хоть куда. Что бы им полюбопытствовать, как получают персы такое лакомство! Но не таковы были доблестные византийцы. Здоровым любопытством они не отличались, - тем более не собирались записывать кулинарные рецепты завоеванной страны. Кто пострадал? Опять же домохозяйки. А Сахарная Тростинка?

Ею заинтересовались арабские шейхи (VII век н. э.). – В 637 году нашей эры «всадники аллаха» (как именовались в те времена почитатели ислама), покорили Персию, дошли до Индии, и, конечно, повстречали Сахарную Тростинку. Они уже заметили в Персии установки для рафинирования сахара и, не в пример Александру Македонскому, очень ими заинтересовались. Долго их изучали и построили у себя точно такие же, после чего на арабском полуострове появились сахарные головы.

В Сирии, Египте, в Северной Африке и на юге Испании подвиги арабских воинов воспевают поэты. Мудрость и просвещенность арабских ученых, равно как и искушенность их мастеров в разных ремеслах поражают мир. Нетрудно представить, что арабские химики со всем тщанием приступили к разработке наиболее современных методов рафинирования сахара, а предприимчивые арабские дельцы по достоинству оценили значение нового товара. Доказательство? Наряду с тюльпаном, розой и гиацинтом видное место в поэзии востока занимает сахар. А что может служить лучшей рекламой для нового товара, чем стихи:

«О, сахарные ее уста, бесценный этот сахар сладок,

Из-за ее кудрей пришла торговля амброю в упадок»,

- уверяет слепой Рудаки, таджикский поэт.

«Ты - сахара продавец, -

да будет долга жизнь твоя,

Спросил бы ты хоть разок

о том, чье сахар изделие», -

советует «ширазский соловей» Хафиз.

«Когда сравнение «сахар» предложат твоим устам,

Сама скорей прикуси их, скажи о них правду нам», -

просит возлюбленную поэт Алишер Навои. Тем самым свидетельствуя, что самой сладкой вещью на свете, - помимо уст прекрасной девушки! – на просвещенном и поэтическом Востоке считался уже широко известный там сахар.

На средиземноморском рынке появляется настоящий твердый сахар. Пока это раритет, но уже доступный, - сахар превращается в реальность. А в 996 году первые тюки с сахаром прибыли в Венецию уже для массовой торговли.

Хотели было заполучить Сахарную Тростинку и северные страны. Но была она привередлива и здоровья некрепкого, так что в европейских странах с суровым климатом не прижилась. «Сахарный» путь для арабов так и остался открытым. Они поставляли без всякой конкуренции сахар-сырец, а страны-покупатели рафинировали его на месте. В Европе появились, наконец, первые заводы для рафинирования сахара, что немало обрадовало кулинаров раннего средневековья.

Неожиданные последствия крестовых походов (XI века). – В 1096 году крестоносцы отправились «освободить гроб господень» и неожиданно наткнулись на неведомые страны с высокой цивилизацией, недоступной их пониманию. Она их изумляла, притягивала и, как все непонятное, страшила. Поразила их и сахарная Тростинка, которую недавно завезли сюда арабские шейхи! Решительно, - Тростинка любила путешествия, и через полтора века после первого крестового похода, во главе которого стоял Годефруа де Бульон (Готфрид Бульонский), тюки с сахаром стали довольно будничным грузом в портах южной Франции, Англии и даже Голландии. Сахар называли «языческим медом». Купить его мог, как и прежде, далеко не каждый, но говорят о нем все с большим интересом, и каждому хочется его попробовать.

Война интересов (XV век). - Слишком на виду была Сахарная Тростинка. Как и можно было ожидать, заинтересованные в Тростинке «поклонники», наконец, передрались. Драку завязали португальские феодалы. Они отказались довольствоваться арабским сахарным сырьем. Они уже многому научились у арабов и теперь вполне могли поселить сладкую Тростинку в своих владениях, где климат ничуть не хуже, чем в арабских странах. Португальский принц Генрих Мореплаватель везет тростинку на Канарские острова и на Мадеру – может приживется? Земли эти Тростинке понравились, она поселилась здесь надолго. Так португальские плантаторы и подсекли арабскую сахарную монополию.

Несмотря на отличное самочувствие Тростинки на Мадере и Канарских островах, поставка сахара с португальского рынка в Европу оставляла желать лучшего. Удивить европейских монархов царственным даром,- мешком сахара могли по-прежнему только арабские властелины (в знак приязни египетский султан решил послать французскому королю Карлу VII настоящий королевский подарок и послал… мешок в 40 килограммов сахара!).

Христофор Колумб и Сахарная Тростинка (XVI век). – Кто отправился за океан на каравелле Христофора Колумба во время второго его путешествия? Все она же – Сахарная Тростинка. И поселилась на острове Гаити, в Сан-Доминго, и пошла опять тростниковая политика! Арабской пошатнувшейся «монополии» грозят теперь с Антильских островов – испанцы.

Сахарная Тростинка оказалась тончайшим политиком – очень кстати сменила она свое местожительство! Уже к 1517 году турецкие воины успели захватить Сирию, Палестину и Египет, обратив в развалины города и целые страны. Не уцелели и плантации сахарного тростника, ничего не осталось от рафинировочных заводов, и выпустил Восток из своих рук ключи от «сладкой жизни».

Теперь-то и начинается сахарная лихорадка в Новом Свете. В Мексике, в Бразилии, на Кубе, Ямайке, Гваделупе, Мартинике, на Сент-Томасе, Тобаго, Сент-Люсии и Сент-Кристофоре – везде разводят «медовый тростник».

Благоденствуя под тропическим небом, хрупкая Тростинка настолько прижилась в этих краях, что многие и до сих пор считают, будто она прирожденная креолка, уроженка Антильских островов. Тем более в XVI веке и даже в XVII веках их так и называли: «сахарными островами».

Неутомимая странница. – После долгих странствий Сахарная Тростинка, как водится, вернулась в родные края. Побывала она на всем Ближнем Востоке, чуть не во всех странах Европы и Америки, затем попала на Гавайские острова, на Филиппины, на Яву. И вот без малого через 2500 лет с начала своего путешествия из цветущей долины на берегу Инда вновь прибывает на родину.

Теперь это уже не робкая, никому неизвестная Тростинка, первоначальное имя которой «саркара», видимо, санскритского происхождения. Имя всеми почитаемой путешественницы на все лады твердят во многих странах: «саккхра», «цуккир», «шеккер», «ассукар», «сюкр», «шугар», «цукер», «сахар». Теперь в XVIII веке у вельможной госпожи имеются обширные плантации на Антильских островах, щедро снабжающие сахаром всю Европу. Флотилии Франции, Англии, Голландии развозят морем свой ценный груз по крупным узловым рынкам.

Большое значение приобрела сахарная промышленность во Франции во времена Людовика XIV. Под эгидой министра финансов Кольбера создаются все новые и новые рафинировочные заводы в Канте, Ла Рошеле, Бордо, Марселе. Торговые корабли неутомимо снуют между Антильскими островами и Францией, казалось бы хозяйки варят варенье с сахаром, и даже добрый буржуа пьет кофе с сахаром, совсем как знатный господин – вот как щедро снабдила Европу своим ценным даром госпожа Тростинка!

Но щедро ли? – Весьма относительно. В конце XVII века одним из самых роскошных украшений в гостиной процветающего горожанина была… сахарница. Очень маленькая сахарница, в которой хранился весь запас сахара, имеющийся в доме. И что примечательно, запиралась сахарница на ключ. Так-то вот!

Но, может быть, сахарница на запоре – отличительная черта столовой или гостиной только среднего буржуа? Заглянем в Версальский дворец. Величественный «король-солнце» самолично запирает на ключ свою сахарницу, а ключ хранит в недрах камзола. В качестве особого благорасположения он преподносит тому или иному вельможе малюсенький кусочек сахара. И делает это не всякий раз, а по случаю приема какой-нибудь коронованной особы или другого важного лица, - чтобы знак приязни все заметили и оценили. Те же нравы царили и в веке XVIII …

Забрезжил XIX век – Французская буржуазная революция смела вместе с последним Людовиком не только сахарницы на запоре, но некоторым образом престиж заморского лакомства – пусть сахар будет доступен каждому французу! А для этого – побольше сахара. Во времена Директории в городе Бордо было уже 25 сахарных заводов, и поставляли они на рынок чуть не одну пятую всего европейского запаса сахара. Но тут начинается вторая часть «приключенческого романа» сладкой тростинки.

Наполеон и сахарная свекла. – Итак, год 1800. Читая газету за утренним кофе, добрый буржуа отмечает: доходы страны растут, внешняя политика укрепляется, коммерческие дела на подъеме. Так почему же у доброго буржуа такая скорбная мина? Отчасти, оттого, что с некоторых пор в его утренний кофе кладут мало сахара. Ввоз тростника сокращается, во Франции все меньше производят сахара, а мода на кофепитие как раз в разгаре.

Европа полюбила новый напиток. Каким должен быть кофе? Отвечает Вольтер: «Кофе должен быть черным, как ночь, жарким, как дно преисподней, и сладким, как любовь!»

А производство сахара сокращается! «Почему нет сахара?» – возмущаются поклонники кофепития. Внимательнее надо следить за газетами. Увы, не только сахара, но и кофе не получат вскоре французские горожане. Англия контролирует Атлантический океан. Ее флот блокирует французские корабли, груженые сахаром. В лондонском Сити уже смакуют день, когда вообще все колониальные товары Франция будет покупать у Англии. А иначе для чего идут из дальних колоний его величества английского короля караваны судов, груженных перцем, сахаром, табаком и кофе?

Французы – народ самолюбивый. Пожелания дельцов из Сити их не волнуют. Они упорно не понимают намеков на колониальную торговлю. Они обойдутся без кофе. Поджарят желуди, подрумянят горох, - а кофе у Англии покупать не станут! Но как быть с сахаром? Его-то горохом не заменишь.

Наполеон – любитель сладкого кофе. – В 1806 году Наполеон объявил континентальную блокаду: в европейские порты английским кораблям путь закрыт. Жизнерадостные французы острят: «Так и видно, что сам Наполеон – любитель кофе! как же не стукнуть Англию по рукам!» Вскоре острить перестали: с кофе и сахаром стало совсем туго. Английские товары не поступали, а французским кораблям, конечно, проходу не было от английских патрулей, - блокада так блокада!

Вот тут-то и изменил Наполеон Сахарной Тростинке. Не жить же на поводу у английского Сити. Он сообразил, что тривиальная Сахарная свекла – это не изнеженная Тростинка, которой и климат, и почву, и кто знает, что еще подавай, чтобы она прижилась. Смекнув, - велел культивировать Свеклу по всему северу Франции и на бельгийских равнинах.

Французы называют Наполеона «папашей Сахарной Свеклы». И ошибаются. Не то, чтобы у толстощекой Свеклы в графе «отец» числился прочерк. Отец ее известен, но он – не Наполеон.

Из биографии Сахарной Свеклы до встречи с Наполеоном. – Звали его Оливье де Серр, и был он известным французским агрономом XVI века. Он обнаружил, что после кипячения сок сахарной свеклы превращается в сироп, по вкусу очень похожий на тростниковый сахар. Де Серр «открыл» сахарную свеклу. Большего он сделать не мог из-за отсутствия нужной техники.

Твердый сахар из свекольного сока впервые выделил в 1747 году немецкий химик Маркграф. А через полвека ученик Маркграфа, Франсуа Ашар разработал способ экстракции и промышленной выработки сахара. Система Ашара была проста, располагал он самым примитивным оборудованием, но ему удалось все-таки отлить несколько головок частично рафинированного свекольного сахара. Прусский король Фридрих-Вильгельм II (1744-97), которому Ашар презентовал сахарные головки, выдал химику патент на постройку нескольких сахарных заводов в Силезии и Померании, король вполне уяснил себе важность сделанного Ашаром открытия.

Сахарный детектив. – В Сити всполошились. В разрез с интересами английской торговли появился суматошный химик, который своими бураками может подсечь сахарный бизнес английских дельцов! Судовладельцы и банкиры потеряли сон. В офисах Сити собирали малые и большие советы и решали, каким способом задушить на корню деятельность чересчур изобретательного Ашара. Выбрали безотказный, многократно проверенный способ и послали к Ашару посредников, вооруженных 50 тысячами экю, взамен которых требовали немногого: сдать в утиль установку, трубы и котлы. Ашар отказался. Упрямому химику предложили 200 тысяч экю. Он досадливо отмахнулся и продолжал работу с новым размахом, - прусский король был смекалист и не преминул увеличить субсидии на постройку сахарных заводов, как только к Ашару зачастили английские гости.

Мнение академиков. – За деятельностью Ашара следил и Наполеон. В 1808 году он вспомнил о своем звании почетного члена Академии Наук. Он обратился к коллегам-академикам с вопросом: что они думают о сахарной свекле. Ученые не торопились. После обстоятельного обследования, которое длилось не менее года, академики ответили: «Чего ждать от свеклы, если она самой природой предназначена для кормления скота. В промышленности значение ее равно нулю. Решение Академии окончательно и бесповоротно».

Своеобразно реагировали на это парижане. Известное дело: сахар – это сахар, а бурак – это бурак, и сахара из него не сделаешь, так же, как из сахарного тростника не вырастишь свекольной ботвы. Пусть Наполеон сам пьет кофе с бураками. Этак завтра вместо хлеба парижанам предложат сено! Парижане негодовали, врачи доказывали, что свекольный сахар таит неведомые опасности, и прямо заявляли, что допустить его к употреблению медицина не может!

Наполеон терпеливо собирал и эпиграммы, и донесения полиции по поводу «свекольной» бури, охватившей Париж, и просвещенные мнения членов Академии. А потом сделал неожиданный вывод, - подписал декрет о посадке сахарной свеклы на площади в 3500 гектаров; выдал собранному сонму химиков сказочную по тем временам субсидию в один миллион франков; освободил от налогов на последующие четыре года все предприятия, специализировавшиеся на производстве свекольного сахара.

Визит без знамен и барабанов. – В 16-ом округе Парижа, в Пасси проживал некий Веньямин Дессер, который заинтересовался методом производства сахара и поставил у себя установку по типу установки Франсуа Ашара. А один из министров Наполеона был химиком и оказался в курсе опытов Дессера. Он сообщил Наполеону о скромном сахарном заводчике. Без барабанного боя, без свиты и приглашения 2 января 1812 года Наполеон явился в Пасси, тщательно все осмотрел, выслушал объяснения Дессера и остался доволен. На прощанье он снял со своего мундира орден Почетного Легиона и прикрепил к лацкану дессерова сюртука.

Визит в Пасси имел самые конкретные последствия. Через месяц после награждения Дессера был издан декрет о немедленной закладке сахарных заводов и выдано 500 лицензий на экспорт свекольного сахара с полным освобождением от налогов. В соответсвии с новыми условиями производства открылись пять школ для подготовки инженеров сахарной промышленности. Свекольный сахар победил скепсис академиков, и – что куда сложнее! – куплеты парижан. Парижане приняли толстощекую свеклу, и со временем утренний кофе вновь напоминал сладостный поцелуй.

Переселение в Россию. – В установлении добрых отношений с покладистой «сладкой свеклой» Россия намного «обскакала» Францию.

Еще 2000-1500 лет тому назад арабы привезли сладкий корень из Малой Азии в Индию. Его узнали в Древней Греции и Риме, по наследству перешел он к Византии, а отсюда прямым путем – к славянам. Славяне назвали растения «сфекели», что было близко к ее греческому наименованию, робко использовали листья для целебных настоев, возможно, пробовали скармливать корень скоту и менее всего думали о содержащемся в нем сахаре. В России хватало меда. Впрочем, в XVII веке царь Алексей Михайлович уже лакомился сахаром и бояр своих угощал завезенным из Индии сладким яством. А уж при Петре Первом… Идут в Россию груженые сахаром тюки из Кубы, - конечно не прямо, а через Англию, но идут. А в 1719 году первый сахарорафинадный завод Вестова уже перерабатывает на месте привозной тростниковый сахар-сырец.

Но вот прознали об удивительном открытии Маркграфа. Взволновались предприимчивые люди. Пока Наполеон советовался с французскими академиками, стоит ли придавать промышленное значение свекле, в селе Алабьеве Тульской губернии уже несколько лет работал в полную силу по технологии русского мастера Якова Степановича Есипова первый свеклосахарный завод, основанный в 1802 году Егором Ивановичем Бланкеннагелем. Сахара завод поставлял немного, но, как известно, в России дело делали не спеша, зато основательно.

В 1833 году Московское Общество сельского хозяйства уже учредило особый комитет сахароваров, а общественные деятели той поры, А. И. Герард, Д. А. Давыдов, А. А. Бобринский, Н. П. Шишков особый интерес проявляли к популяризации свекловичного сахара и способов его получения из сахарной свеклы: так что к 40-м годам XIX века в России действовало 20 сахарных заводов. С 1850 года с сахарной свеклой ведется серьезная селекционная работа, а к 60-м годам XIX века заводов было уже 350! И не 3-4 процента сахара извлекали из малюсенького свекольного корешка, а все 20. И был этот корешок уже не скромным дичком, а полновесным, всеми признанным «сладким корнем». Что не мешало в 1913 году при производстве сахара 1 мил. 346,8 тысяч тонн (по 10 кг на человека в год) большинству российского населения пить чай «вприглядку».

Конец романа. - Итак, повсеместно победила толстощекая свекла. Тростниковый сахар постепенно вытеснялся свекольным. Минули дни славы тонкой Тростинки, знавшей века блеска и побед…

Хозяйки варят варенье, не скупясь на сахар, кофе пьют «сладкий, как любовь», сахарницы перестали быть украшением гостиных, и никто уже не носит в кармане ключ от ларца с сахарным запасом.

Свекольный сахар занял прочное место в нашем меню, и медицина, предавшая его анафеме в начале XIX века, сейчас вполне одобряет. Чего нельзя сказать о послеобеденной сигарете… Мы посвятим страничку и ее истории, не забывая, что из всех «курительных церемоний» стоит оставить в быту лишь «трубку мира».

 ТАБАК, КУРИЛЬЩИКИ И ТРУБКА МИРА

Говорили, говорят и будут говорить о проблеме табака. «Гениальный человек не может заниматься наукой, увлекаясь курением», - заявляет Гете. «Кто живет без табака, не достоин жизни», - возражает Мольер. Кто прав, кто ошибался, - судите сами. Мы располагаем лишь историей со множеством «за» и «против», с индийцами, миссионерами и лубочными картинками:

Слово медицине. – «Трава едкая и ядовитая, противна как запахом, так и вкусом. Трава эта вызывает головокружение, тошноту, рвоту и род опьянения у каждого, кто с ней соприкасается, или впервые пользуется ею. Это растение может привести к отупению и даже к параличу того, кто превозмог первое отвращение и получил печальное пристрастие к ней. В связи с отравляющим действием этого растения, последнее следовало бы держать в специальных аптечных ящиках для редко используемых терапевтических средств. Одним словом, - табак, который каждый уже успел узнать.

«Табак – печальное наследие, привезенное как драгоценная добыча, переданная цивилизованному миру завоевателями дикого народа. Вот чем украшает свой досуг и наслаждается XIX век, вот чем благоухают улицы, бульвары, салоны и будуары», - читаем мы в одном отчете французской медицинской академии прошлого века.

Слово истории. - История говорит, что курить начали еще в древнем Вавилоне, и что курили скифы и фракийцы (хотя и не табак, а гашиш). А тем временем на высоких плоскогорьях Центральной и Южной Америки, в Мексике и Перу, где культура достигла уровня, о каком не мечтал обитатель античной Европы, табак культивировали две-три тысячи лет. Индейцы издавна слыли страстными курильщиками, но чистый табак употребляли, в основном, на территории Виргинии, Флориды и на Антильских островах. В иных местах составляли смесь из более безобидных трав, но с преобладанием табака. Смесь измельчали, набивали трубки и курили в полное удовольствие.

Поскольку курение вызывало возбуждение, табак почли волшебным зельем и курили во время жреческих церемоний. Курили на собраниях племени и на военных советах, перед тем, как взять слово – индейцы считали, что после курения красноречие оратора возрастает… Чужестранцу предлагали «трубку мира» в знак дружественных намерений, - курение приняло культовый характер.

Слово Христофору Колумбу. – «Я увидел туземцев, которые держали во рту свиток из листьев, из коего пускали дым», - писал Колумб. Он не пытался углубить это наблюдение, но на борту одной из каравелл, приставших к берегам Америки, находился испанский миссионер Романо Пане. Миссионер прибыл вАмерику отнюдь не для того, чтобы постичь искусство курения, - он намеревался приобщить аборигенов к католической церкви. Будучи человеком впечатлительным, Романо Пане был потрясен, увидев, как после курения табака жрецы бога Киваса впадают в глубокий транс. Миссионер решил поделиться наблюдением со своим другом Пиетро Мартиро, которому пишет в 1492 году пространное письмо о табаке. Впечатление было столь сильным, что Пане пишет и императору Карлу Пятому, которому даже послал образец поразительного растения. Недальновидный миссионер не подозревал, что заслал в Европу коварное зелье, которое перевернет вверх дном нравы и обычаи многих народов!

Откуда пошло название «табак», «тобакко», «табакко»? – от названия маленького острова Тобаго (Антильский архипелаг). На островке в 50 километров длиной и 20 километров шириной жители культивировали загадочное растение, впрочем, как и на остальных островах Карибского моря. Но, может, слово табак происходит от Тобаго, - небольшого городка в Мексике, где индийские касики (вожди) называли ритуальную трубку «табакос»?

Табак наступает на Европу. – Первые попытки культивировать табак испанцы предприняли на острове Куба. Здесь табак чувствовал себя превосходно, растения вырастали двухметровые, листья источали такой аромат, что бразильские соседи как только его «почуяли», так не преминули завести табачные плантации и у себя.

И вот уж Гонзало Гернандес (1525 год) приводит подробнейшее описание растения – табака, а испанский врач и ботаник Николло Менардес пишет о целебных его свойствах. Неудивительно, что посланник Франции в Лиссабоне Жан Нико, прослышав о необычайном растении, из любопытства посадил его в своем саду. Нико страдал хроническими мигренями, и когда оказалось, что жевание табачных листьев утоляет головную боль, он послал диковинные листья королеве французской Екатерине Медичи. Головные боли мучили королеву и сына ее Франциска II, так что при французском дворе табак сразу же занял почетное место. Он стал модным лекарством, - им лечили золотуху, водянку и язвы, его считали панацеей от всех болезней, из него делали пилюли, примочки, компрессы и мази. Курить табак никто не догадался, пока Жан Нико не послал королеве очередной подарок: длинный тростниковый мундштук с маленькой серебряной чашечкой на конце. Эта изящная тростиночка и стала праматерью глиняных, пеньковых, деревянных и фарфоровых трубок, впоследствии наводнивших Европу.

Взлеты и падения. - С легкой руки Екатерины Медичи табак не только привился во Франции, но и назван был «травой королевы». Кардинал Сен-Круа и легат Торнабон ввезли табак в Италию, где он прижился под названием «травы Сен Круа» и «травы Торнабон». Табак завоевал Европу. Он получил сотни имен. Его называли «северной панацеей», «святой травкой» и «травой от всех недугов». Его называли «бюглоссом» и «перуанским жусквамом». С 1696 года, когда вышло в свет «Руководство по ботанике» Турнефора, табак стали называть «никотианой» – Жан Нико вошел в историю табака. В то время табак был настолько известен во Франции, что существовали специальные табачные киоски, где можно было купить на два су «никотианы».

В 1622 году Неандри опубликовал трактат о табаке «Табакологию», в 1628 году Рафаэль Ториус написал поэму в честь табака «Гимнус Табачи», в 1845 году Бартелеми написал книгу «Искусство курения», - увы, любой порок находит адептов.

Но… королева Елизавета Английская запретила курение и нюхание табака, особенно в церквях, вплоть до конфискаций табакерок у пойманных с поличным фанатов. Королеву заботило отнюдь не здоровье подданных, - она боролась с доходной статьей испанских кампаний, поддерживающих католическую оппозицию в Англии. Английский король Яков I написал антитабачную книгу, которую назвал «Мизокапнос», и обложил табачную торговлю непомерным налогом. Как ни странно, - португальские иезуиты ответили книгой, защищающей табак, и назвали ее «Антимизокапнос». Казалось бы, кому как не святошам бороться с пороком! Но церковь получала немалую толику от табачных прибылей и иезуиты встали на стражу доходной травы.

В 1673 году нюханье табака настолько привилось в Риме и настолько отождествлялось с вольнодумством, что папа Урбан VIII разразился гневной буллой, отменявшей этот обычай, причем булла оставалась в силе до 1724 года. А персидский шах Амурат IV за нюханье табака велел обрезать нос.

Но… - Нюхала табак Марион Делорм, признанная красавица времен Людовика XIII и табакерка ее сохранилась до сих пор. Табачная трубка в конце XVII века была неизменной спутницей моряков и воинов. В плавании и в походе она заглушала голод, приносила успокоение и занимала досуг. И вот уж табак выдают в качестве обязательного пайка в армии. Курением табака увлекаются высшие военные чины, придворные и франты, - поклонники новшеств.

Но… Людовик XIV страдал аллергией, - запах табака вызывал у него тошноту. Король объявил курение вне закона, как оскорбление величества и назвал «непозволительным нарушением придворного этикета». «Траву Нико» с позором изгнали из Версальского дворца и его садов, которые еще недавно были свидетелями ее триумфа.

Но… - Вместо трубок появились табакерки. Табак перестали курить, - его стали нюхать. Он не наносил вред окружающим, а каждый считал себя в праве вредить самому себе. Из дворцов изворотливая «трава Нико» спустилась уже в новом качестве в дома горожан и даже в хижины. Ее нюхали богачи и нищие, здоровяки и умирающие, мужчины и женщины, юноши и старцы. И, наконец, цепкая трава вернулась во дворец. Последним словом придворного этикета, по свидетельству современников, стала табакерка и терка для табачных листьев. Появиться при дворе «с теркой в руке, с крошками табака на кружевном жабо, с носом, набитым драгоценным порошком, в одежде, пропитанной запахом табака», считалось проявлением самого хорошего тона до конца XVIII века.

Тем не менее, еще в XIX веке публичное курение и нюханье табака в Европе считалось неприличным. Во Франции для курения существовали специальные заведения «табажи». В Германии процветали «дымные погребки», где курение сопровождали кружкой пива, - но не дымили ни дома, ни на службе, ни на улице.

Мышка тянет табачишко. – В России курение табака запрещалось под страхом смерти. Специальный указ царя Михаила Федоровича от 1634 года предусматривал наказание смертной казнью «за курение заморского зелья». Табак от этого только выиграл, он был соблазнителен, - потому что запретен. Находились смельчаки, которым и смертная казнь была нипочем, так что в «Уложении» царя Алексея Михайловича курильщиков уже не казнят «смертью лютой», а наказывают кнутом, рвут ноздри и режут носы. Это тем более не страшило отважных «питухов и пропойщиков, табак потребляющих». Табак курили «чины всякие» и, по свидетельству английского путешественника Карлейля, который в 1663 году побывал в Вологде, «все русские - охотники употреблять табак, в особенности же курят его и упиваются дымом даже до обморока».

Прочно вошедши в быт, табак должен был получить официальное признание. И действительно, Петр I впервые разрешил английскому маркизу Кариартену в течение семи лет ввозить в Россию «по десяти тысяч бочек в год травы никоцианы, причем доставлять равно немецкия никоцианныя трубки, коробочки и другие безделицы к никоцианскому курению». Указами от 1723 и 1727 годов объявлено было о «вольной продаже» табака, более того, приказано было «разводить его в России повсеместно».

И тут путь табака по земле русской раздваивается. Недовольные новшествами, введенными Петром I, бояре и духовенство, особенно же раскольники, считали табак «зелием, сатаною самим посаженным», и с большим почтением относились к «Сказанию от книги глаголемыя Пандок», где утверждается, что появление на свет зловредного зелия специально возвещено было в пророческом сновидении «некоему царю эллинскому, именем Анепсею». Согласно толкованию сна, все сбылось в точности. Через двенадцать лет после сновидения лекаря Анепсея, некто «родом тоже эллин, по имени Тремикур, отправился в поле искать врачебного зелья, и сатана вложил в него мысль сорвать траву, что произрастала над трупом блудницы. И Тремикур, обоняв ноздрями своими эту траву, обвеселился так, что забыл все печали житейские». Тремикур посадил у себя в саду семена диковинной травы, и от него «зелье расплодилосьи в других огородах. Люди начали нюхать траву, и дым вдыхали во уста, от него курильщики обледяша (холодеют), иные обмирают, иные расслабленным умом растленно вертятся, безчинно ходяще». Далее сказано, что зелье это – «законопреступления плод», курящих и нюхающих табак ожидает ад. И даже покаявшихся с постом и молитвой ждет невеселое будущее, - ибо такой человек «между рая и мукою учинен будет, а в рай невходим будет», то есть навеки так и останется на небесном перепутьи.

А между тем по городам гуляли пестрые, озорные лубки, на них веселые компании курильщиков или нюхальщиков табака рекламировали заморские обычаи. Подписи под картинками гласили: «Иностранныя народы изволят нюхать табак на разныя манеры», «Нас табак забавляет и глаза наши исцеляет». Или: «Господа иностранцы изволят заниматься табаком, потому табак макроту выгоняет, оттого и здравы бывают». (Орфография сохраняется – М. К.).

И, наконец, один из самых известных лубков – «Мышка тянет табачишко»: мышка сидит на бочке с табаком и в лапке держит короткую голландскую трубку. Картинка имеет политико-сатирическое значение, не забыто тут и поощрение, которым пользовались «табашники» при Петре Первом.

Итак, табак стал идеологическим оружием, которое обе партии искусно использовали. Пугали адские муки и веселили лубки, - так или иначе, а табак все время привлекал внимание. Был табак оружием и для самого Петра, ибо слыл символом Европейского уклада. И не столь табачный дым пропагандировал Петр, сколь посылал зловредное зелье в наступление на боярскую шубу и на иерейский клобук. Как известно, Петр не дожил до преклонных лет, - табак не продлил его жизни. Увлекались европейской модой его дочь Елизавета Петровна и Екатерина II, а соответственно целые слои близкого к ним дворянского общества с увлечением нюхали табак, и тоже не были долгожителями. Поистине за светскость платили жизнью, - такова была власть моды!

На родине табака. – А как же индейцы? Они мудро курили «трубку мира», состоящую из двух отдельных частей – чубука и головки. Головку делали из самых разнообразных материалов. Самым ходким был «катлинит» – род стеатита, который называли также «трубочным камнем» и добывали в карьерах Миннесоты. Чубук делали из тростника или пахучего дерева, украшали резьбой с помощью заостренной кости, металлической накладкой, железной проволокой, перьями, шерстью или волосяными прядями скальпа.

В большом ходу у индейцев была трубка-томагавк – оригинальное приспособление, состоящее из трубки, спутницы размышления, и томагавка, всегда под рукой в случае неожиданного нападения. Топорище «оборонно-курительного агрегата» украшали вороньими перьями и скальпом (будучи полым, топорище служило одновременно и чубуком), а медным топором можно было пользоваться как головкой трубки.

Такую трубку-томагавк описывает путешественник и натуралист Джой Гамман, который в 1904 году познакомился в Южной Дакоте с Пятнистой Лаской – вождем одного из индейских племен Южной Дакоты. Пятнистая Ласка хорошо помнил события «индейской войны», в которой погибли почти все его соплеменники. Он встретил чужестранца со всеми подобающими почестями. Старый вождь неплохо говорил по-английски, но гостя встретил традиционным «Ампету-Васте-Кола-Васте-Го-Леампету-Кин-Канти-Вастия», что означает примерно, «Здравствуй, бесценный друг, сердце мое ликует сегодня». Затем вождь удалился в свое жилище и вернулся в диадеме из орлиных перьев. Он принес красную гипсовую трубку и кисет с табаком для церемонии дружественного курения. На чубуке «трубки дружбы» был выжжен рисунок, похожий на змеиную кожу. Трубку можно было повесить на руку с помощью петлицы из бобровой шкурки.

«Трубку дружбы» курят и сейчас, когда хотят познакомить туриста со старой традицией. Перед началом церемониала садятся полукругом и кто-нибудь из присутствующих кладет в головку трубки уголек. Вождь делает первые две затяжки, посылая дым кверху и вниз, то есть к небу и к земле. Затем делаются еще четыре затяжки, и дым идет к северу, югу, востоку и западу. После вождя трубку передают гостю, который должен повторить все жесты хозяина. Похоже, что индейцы утратили многие традиции, но нарочито вспоминают о них при встрече с чужеземцами. Может быть, чтобы напомнить «белолицым» о временах своего былого величия…

Сейчас сотни миллионов людей курят, нюхают и жуют табак. А добрая сотня миллионов выращивает или обрабатывает табак, продает его, получает прибыли. И это притом, что все знают: табак – яд.

Литература пестрит статьями о вредном действии табака на человеческий мозг, сердце, легкие, и нет надобности еще раз напоминать об этом.

Так что, пожертвовав курением, давайте сохраним только память о «трубке мира» и о забавной истории «травы Нико».

 ИСКРИСТЫЙ ДАР СОЛНЦА

… Итак, мы бросили сигарету. Попытаемся продлить собственную жизнь. Но что советуют долгожители-горцы? «Пейте вино, - говорят они, - не крепкое, но подкрепляющее, не много, а сколько требуется для бодрости. Лучшая мерка – дедовский рог, окованный серебром». Обратимся же к «истории вопроса»:

Апостолы и «зеленый змий». – Во времена седой древности страны Ближнего Востока славились виноделием, - известняковая почва и жаркое солнце – друзья винограда. Из Сирии и Палестины вино привозили в Грецию. Везли его в амфорах, запечатанных восков и тщательно закупоренных глиняными пробками с маркой винодела.

Но… В Греции пили умеренно, помня советы поэта Иоана Хиосского:

«Юноша, скромно пируй и шумную вакхову влагу

С трезвой струею воды с мудрой беседой мешай»

В Риме, казалось, пили безо всякой умеренности. Но это только казалось, - вино разбавляли водой наполовину, а бога вина Вакха изображали в довольно неприглядном виде. Виноградную лозу выращивали и пестовали, но мудрые римляне предпочитали вину янтарные виноградные гроздья. Во время римских походов лоза перекочевала во многие страны Европы. Отведав нового напитка, галлы отказались от «языческих» медов и стали поборниками виноградной лозы. Способствовало этому и христианство, используя вино при богослужении. Отсюда логичное «ботаническое» следствие: везде, где закладывали церковь, монастырь или аббатство, насаждали и виноградники, чтобы святая братия располагала вином без ограничений. «Стройте церкви и насаждайте виноградники», - пишет Карл Великий на патенте, выданном по случаю основания аббатства.

Христианство учило послушанию – виноградники насаждали бездумно и повсеместно, невзирая на климат и почву, - лишь бы монастырь стоял близко, так что о букете «богоугодных» вин лучше не говорить. В тех краях, где вина оказывались сколько-нибудь сносными, виноградники тут же переходили в руки предприимчивой паствы ближайшего прихода. Там же, где сорта винограда, а следовательно и вина, были совсем уж плохими, их берегли исключительно для нужд господа бога - пикантная деталь в истории религии!

Конец «господних виноградников». – С появлением в Европе железных дорог, оказалось, что нет необходимости производить в поте лица скверное вино для богослужения. Гораздо проще выписать его из какого-нибудь винодельческого края. Ведь нигде не сказано, что на тайной вечере Иисус пил именно плохое вино!, - рассуждала «священная братия», заинтересованная не столь в богоугодных, сколь в чревоугодных виноградниках. Во Франции, например, под виноградники стали занимать только те участки, с которых можно собирать отличные или хотя бы приличные сорта винограда. Прославились «виноградные центры»: Бордо, Бургундия, Мозель, Луара, Шампань. Они и снабжали столовым вином все страны Европы.

Магомет – поборник «сухого закона». – Как все народы Ближнего востока, арабы древнего мира выращивали виноградники. Но в VII веке нашей эры на Ближнем Востоке, а позднее и в Северной Африке вступил в силу запрет на горячительные напитки. Поскольку Ислам быстро распространился по южному средиземноморью, в этих краях виноградная лоза утратила популярность. В Палестине, Сирии, Малой Азии, Северной Африке и в ряде испанских провинций пили молоко, кумыс или воду – разведение винограда заметно ограничилось.

«От ран души вином себя избавь». – Однако в самую пору расцвета исламизма не все с должным рвением соблюдали запрет, наложенный на вино. И опять же не обойтись без свидетельства поэтов:

По заказу эмира Насра II Саманида, который, как ни странно, посылал в подарок правителю Сейстана Абу-Джафару сосуд с вином, Рудаки сочиняет специальную касыду, где пишет о вине:

«Его отведав, трус в себе найдет отвагу,

И в щедрого оно преображает скрягу».

От жизненных невзгод искал забвения в вине и Навои:

«Познал вино – и от глупцов, от их речей свободен я,

От самохвалов, от святош и от ханжей свободен я!»

Певцом вина прослыл ученый и поэт Омар Хайям; хотя в своих стихах, он не столько прославлял вино, сколько высказывал философские взгляды атеиста и мудреца:

«Все царство мира – за стакан вина,

Все почести за блеск и бархат винный», -

восклицает поэт Хайям.

«Нет, книга жизни кончится печалью,

Укрась вином мелькание страниц», -

учит философ Хайям.

«Я все отдам: и власть твою, султан,

Отдам святому с четками впридачу,

За звуки флейты… и еще стакан», -

сулит «вольнодумец» Хайям. Ибо читатель догадался, конечно, что строки Хайяма, как и многих других упомянутых здесь поэтов, скорее декларация против запретов ислама, чем ода винопитию. Впрочем, сам Хайям, по свидетельству авторитетных источников, вообще был трезвенником – по убеждению и по болезни (страдал язвой желудка).

Но вот о пользе вина сообщает Омар Хайям – медик, которому еще в XII веке известны были целебные свойства натурального виноградного вина, равно как и все прискорбные последствия чрезмерного его употребления. В одном из разделов своей книги «Наврузома», что означает «Новогодняя книга», он рассказывает об известных в его время двенадцати сортах винограда и обсуждает пользу и вред, которые можно ожидать от вина из каждого сорта, причем не забывает упомянуть и средства «для устранения вреда».

Дар птицы Феникс. – Мы не станем приводить описания свойств, пользы и вреда от вин, полученных из двенадцати сортов винограда, упоминаемых Хайямом, а обратимся к легенде об истоках виноградарства в Таджикистане и Иране.

Жил-был могущественный царь Шемиран, и сын его спас от змеи вещую птицу Феникс. Птица Феникс прилетела в Герату, где правил Шемиран, и принесла ему в знак благодарности несколько зерен винограда. И все дивились – что за диковинные ягоды? Мудрецы предложили посадить виноградины в саду, а из первых гроздьев – давить сок, пробовать его никто не решался. Пока думали-гадали, сок перебродил. Привели преступника, осужденного на смерть. Смертнику терять было нечего, и он охотно выпил предложенные три чаши. Вскоре он уснул, и многие посчитали, что он мертв.

Каково же было изумление царя и придворных, когда «смертник» проснулся и на вопрос, что он вчера пил и как себя чувствовал, ответил: «Не знаю, что пил, - но было хорошо. Первую чашу выпил с трудом, потому что содержимое горькое на вкус. Но, сделав последний глоток, почувствовал, – нутро мое жаждет вторую чашу. Когда я опорожнил и ее, пришли ко мне радость и веселье, и мир. И я подумал, - нет разницы между мной и царем, и забыл свой страх. Когда я выпил третью чашу, - заснул хорошим сном. Если бы и сегодня достались мне эти три чаши!»

И царь простил преступника, и все попробовали вино, и ученые его одобрили, а Шемиран велел насадить виноградники, которыми с тех пор славилась его страна.

Если верить Хайяму, несмотря на религиозные запреты, ислам «принял» виноградную лозу и стал способствовать ее распространению.

И если верить Хайяму, то в его пору вино было символом протестанства и отрицания религиозных догм и феодальной морали, точно так же, как шестью веками позднее кубок «петровской мальвазии» наносил удар по боярскому домострою.

Аз есмь хмель высокая голова. – В России виноградной лозе повезло – 2500 лет тому назад она беспрепятственно попала на «берега Понта» (Черного моря) из самой Римской метрополии.

В XVI-XVII веках в Россию приезжали «торговые гости» с Запада и Востока. Воротами для восточных купцов служила Астрахань – здесь в 1613 году и был заложен первый виноградник.

Виноградную лозу «благородного» сорта привез донским казакам Петр I и строжайше наказал «Виноград растить и вина заготавливать отличные». Казаки немало бродили по свету, и если где видели добрую лозу, то на всякий случай чубучок или парочку привозили «на хату».

Широко пропагандировал Петр I и «винопитие». Огромный штрафной кубок, наполненный мальвазией, который на петровских ассамблеях валил с ног непривычного человека, поразил воображение Пушкина и он описал это «действо» в «Арапе Петра Великого». Конечно, целью Петра I отнюдь не было «спаивание» народа российского. Но распространение виноградарства и широкое потребление вина ломало старые патриархальные устои, помогало бороться с боярской шубой и длинной бородой – символами домостроя.

Тщание Петра I в развитии виноделия на Руси не осталось бесплодным. По диалектике всякое положительное явление может перерасти в свою противоположность. «Винопитие» – оружие против боярской оппозиции, превратилось в «пьянственную страсть». Тому свидетельство - многочисленные «забавные листы», которые составляли и распространяли неизвестные шутники из народа. «Забавные листы» удовлетворяли всем вкусам, они веселили и поучали. Многие из них посвящены винопитию–новшеству, но многие осуждают и поучают слишком уж усердствующих поборников новизны. На одном таком листе под названием «Пьянственная страсть» хоть и приводится допустимое число чарок, но однозначно напоминается и о последствиях недопустимого их числа: «Первую чарку пить – здоровому быть. Повторить – ум обвеселить. Утроить – ум устроить». Больше пить не рекомендуется: «Четвертую пить – неискусну быть. Пятую пить – за пьянство будут бить. Шестую поразить – то и ум отразить. Пить седьмую – принять мысль шальную» и так далее, и наконец: «Будет себя об угол головою бить, кто станет десятую пить», - предостерегает «забавный лист» тех, кто не умеет остановиться вовремя.

Однако «нравоучительная» часть листков не способствовала процветанию виноделия, а, следовательно, и виноградарства. Посему в начале XIX века появляются другие листки, которые подходили к вопросу дипломатично. Так, на листке двадцатых-тридцатых годов XIX века читаем:

«Очень гнусно пить без меры, и мотать,

За бочкою валяться, из себя мота представлять».

Но тем не менее, на изображенной тут же бочке написано:

«Вино всем кураж и смелость дает

И дружбой обяжет, в знакомство введет».

Как же быть? – недоумевал читатель такого текста. Ответ напечатан тут же:

«В случае выпить можно,

Только – осторожно».

Так что, имеющие очи, да видят, как и сколько надо потреблять «хмельного зелья», и вообще – надо ли?

В краю, где чарки не считали. – Некоторые долгожители Кавказа объясняют свое долголетие потреблением прославленного местного вина. Оставим это утверждение на их совести. Бездоказательны здесь как утверждения, так и отрицания, - говорят медики. Нас же интересует лишь судьба виноградной лозы на Кавказе, который по праву считается «виноградным краем». Если судить по толщине виноградных лоз (а диаметр лозы – показатель ее возраста), то виноградарство широко распространилось на Кавказе пять-шесть веков тому назад. Свидетели тому – древние грузинские иконы, написанные на цельных досках из виноградной лозы, шириной чуть не в полметра. Значит, 100-200 лет тому назад иконописцы уже находили здесь виноградные лозы возрастом в 300-400 лет. И выходит, что первые виноградники в нашей стране появились именно в Грузии, где христианство пустило корни еще в IV-ом веке и соответственно требовало ритуального вина и удобного материала для иконописи.

Сейчас, когда запреты и поощрения религии давно уже потеряли силу, виноградная лоза культивируется во всех странах, где почва и климат способствуют ее процветанию, и лозунгом виноградарства можно бы объявить:

«Да здравствует долгожительство, да здравствует дар птицы Феникс, - полновесная кисть винограда. Да будет славна мудрая застольная беседа и добрая застольная песнь, а при случае, - добрый дружественный тост!»

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ О СКАЗКЕ, ИЛИ ЗАБЫТЫЙ ВКУС ЗЕМЛЯНИКИ

Это было на Западной Украине, в первую послевоенную весну, в маленьком городке, где по воскресеньям на рынок собирался «цвет» городского общества, - сухонькие старички в чесунчевых старомодных пиджаках и пожилые дамы в довоенных шляпках и перчатках. На рундуках стояли круглые плетеные кошолки и картиночные бабцi глиняными ковшиками зачерпывали из них душистую якоду и щедро накладывали в бумажные кулечки из тетрадочных листков, исписанных довоенными каракулями. В ту весну земляники было много и бабцi насыпали кулечки с верхом и приговаривали: «Берi – но, берi ще, менi не жаль!» Земляника пахла теплым загадочным миром и лесом. Не встревоженным войной лесом…

«Получу стипендию, - мечтала я, - куплю целых 3 стакана и съем! Не по дороге, не по одной ягодке, а честь - по чести, приду домой, посыплю сахаром и съем. Все 3 стакана разом».

После стипендии купила 3 стакана земляники, пришла домой, заперла дверь – да, да, именно заперла, потому что за стеной уныло ворчала моя соседка, злобная пани в букольках, - и съела вожделенную ягоду, съела с наслаждением, с торжеством, с чувством удовлетворения мечты. А за стеной моя квартирная хозяйка, «пани», привычно перечисляла все мои семь смертных грехов: кота, который спит у меня в ногах на диване; собаку Мурзу, - нелепый гибрид несовместимых пород, - которая приблудилась неизвестно откуда и, видимо, знавала лучшие времена, потому что сразу же поселилась на ковре и тявкала на «пани», когда та проходила мимо моей двери; соседского кабанчика Ваську, которого я почесывала и он оттого бегал за мной как собака; и частую мойку полов («Грибок разведешь!»); и вечно открытую форточку («Стены отсыреют!»); и еще уйму моих ни с чем не сообразных поступков. А я уписывала благоуханную ягоду, дар леса, дар весны, дар мира, и думала о том, что завтра, ей богу, куплю еще столько же, хотя в стипендии моей появится катастрофическая брешь!

Как-то, много лет спустя, мой друг сказал мне: «Мы скоро совсем зачахнем. Какая-то у нас ненормально замкнутая жизнь. Надо бы хоть по выходным дням выезжать за город, что ли!»

И в один из выходных дней, сияющим утром, я положила в мешочек толстый ломоть серого столового хлеба, побольше ягоды и мы отправились в горы.

Шли долго и очень проголодались, я с наслаждением предвкушала привал с серым хлебом и земляникой, и вдруг вспомнила двадцатилетней давности весну и тайный свой студенческий пир за закрытой дверью, и на душе у меня стало светло и чуточку грустно, словно, открыв старую шкатулку, нашла в ней девичий локон, пролежавший века…

Я рассказала своему другу про этот случай, и оба мы без зла вспомнили о бедной пани, которая вместе со своими букольками давно уж покоится где-то на Дрогобычском кладбище, и подивились тому, как ловко умеют студенты извлекать уйму маленьких радостей из очень небольшой стипендии, и показалось мне отчего-то, что стоит сейчас раскрыть на привале мешочек, и оттуда, вместе с ароматом земляники, как добрый джин юности, как милое чудо возобновления, восстанет земляничный праздник…

Привал мы устроили на Каменском Плато, в предгорьях Алма-Аты, улеглись на траву, разломили хлеб пополам и заедали его земляникой. Безнадежные горожане с безнадежно вялым аппетитом, мы без воодушевления жевали хлеб и несладкую ягоду, и ничем она не благоухала, а просто пахла ягодой. Завтрак свой мы не доели и вскоре отправились в обратный путь, и за нами на траве осталась алая горстка недоеденной земляники. Чудо не свершилось, никакого праздника не было. Сказка померкла…

Около автобусной станции, у моста, мы ели шашлык и запивали его пивом, а солнце уже пряталось, и моросил серый горный дождик, и поскорее хотелось домой, и думалось о повседневных недоделанных делах, которые можно бы сделать, если бы не прогулка, и думалось о том, что черный хлеб перестал быть лакомством, а земляника больше не радовала.

В автобусе я спросила своего друга, любил ли он в юности землянику. Он удивился и сказал: «Ну, как же, мы ходили собирать ее в лес. По ягодке собирали. Очень душистая ягода. Теперь такая, наверное, не растет».

Смею заверить, - растет. Просто мы разучились изумляться…

 Читатель! Закончив главу о цветах и плодах земли, прими заверения автора: он вовсе не тщится предложить тебе насыщенное витаминами меню. Равно – не пытался убедить тебя в необходимости возродить «язык цветов» и заменить шифрованными записками лаконичные телефонные сообщения о месте и дне встречи. Впрочем, - кто знает, - может букет «со значением» куда надежнее подкрепит невысказанное чувство, нежели два билета на престижный концерт модного ВИА, или приглашение «оттянуться со вкусом» на дискотеке.

Читатель, не переставай изумляться! Любуйся дедовским рогом, окованным в серебро, - но пей вино в меру. Береги фамильную табакерку с изображением воина в орденах, - но откажись от табака. И тем самым ты продлишь свою жизнь. Но прекрасной ты сделаешь ее, если рискнешь совершать маленькие безумства: предложи друзьям, например, венки из петрушки и сельдерея, цитируя древних классиков, славящих веселое застолье. И пусть друзья удивляются, – все равно это станет приобщением к сказке. И если, выбирая тосты, не забудешь Хайяма-философа, Хайяма-вольнодумца и мудреца, и если в венчике гиацинта прочтешь миф о бессмертии дружбы и увидишь, как колышется локон хиосской красавицы – сказка окутает тебя загадочным маревом…

Ибо жизнь населена сказкой: веселая и печальная, подобно золотой арфе она ждет лишь прикосновения, чтобы отозваться хрустальным звоном…

И, может быть, тогда вновь удастся почувствовать вкус и аромат земляники отзвучавшей юности. Потому что сказка – уж таково ее свойство! – учит улыбаться неулыбчивых…

<<Назад  Далее>>